где-то за горизонтом. [/b]
То возвращение домой после бесконечно долгого и полного трудностей и смертельных опасностей путешествия куда-то за тридевять земель, откуда обычно дороги назад не бывает, и лишь Избранным суждено пройти весь путь назад. Похоже всеобщее торжество на сказку, полную самыми светлыми чувствами и эмоциями. Такую, где любовь насыщает само Бытие, сотканное из циссоид, пронизанное ими во всех направлениях из бесконечности в бесконечность.
Веселый задорный смех кружит над весельем, откровенно восторженна многочисленная публика. Звучат шутки, льется сладкое вино, на столах всевозможные яства, нет никаких ограничений, как нет никаких разногласий. Похоже, что затянется торжество на всю долгую ночь, надежно оберегаемую циссоидами, которые давно обозначили границы своего Бытия. Совсем небольшое оно, подчиненное их укрытию, за которым что-то слишком сложное для восприятия в данном конкретном мироздании. Но, несмотря на свой небольшой объем, Бытие циссоид кажется безмерно огромным, населенное всеми теми, кто так ждал возвращения их представителя, самого дорогого и такого близкого им существа, которое оставило их однажды, и без которого им было трудно.
В Бытие циссоид всегда любят, помнят, ценят. В Бытие циссоид всегда ждут. Ждут, невзирая на обстоятельства. Ждут, не обращая внимания на время. И кажется, что в Бытие циссоид вообще нет никакого времени, которое всегда уходит на томительное ожидание возвращения, на постоянную зависимость от часов, взгляд на циферблат которых то и дело перемещается сам собой.
Это самое благожелательное и самое искреннее Бытие из всех возможных, самое теплое, самое яркое. Это даже не Бытие, это Дом. Подлинный Дом, который никогда не стирался из памяти, подобный вшитому в сознание на каком-то сверх генетическом уровне фрагменту собственного восприятия во времени и пространстве. За глубиной мирозданий, событий, их осмыслений и восприятия казался Дом практически недостижимым. Казалось, что для возвращения в него требуется даже не одна жизнь, и даже не имело смысла думать о времени и расстоянии. Казалось, что сама Вселенная однажды поймала сознание в ловушку, внушив ему свою неповторимость, заверяя о том, что за пределами ее больше ничего не может быть, и в том ее величие. А в памяти хранилось другое, то и дело мелькавшее неопознанными обрывками, будто противившееся привычному Бытию.
Мироздание циссоид предлагает больше не сопротивляться. Только покой, расслабление, такое долгожданное, такое значимое, будто оно и есть самый главный смысл всего сущего, будто оно и есть конечная цель, подлинный смысл жизни, подлинный смысл сознания. Яркое торжество, иллюминированное множеством разных цветов, наполненное родными и самыми близкими лицами. Все на месте по прошествии стольких лет, по прошествии стольких пространств, по прошествии стольких метаморфоз тела и духа. Никто не ушел навеки.
И все как в первый раз. Как будто не было никакого длительного путешествия, как будто не было никакого покидания родных стен, как будто сознание впервые осознало родных и близких. Как будто впервые с появления на свет глаза увидели отца и мать. Как будто впервые с появления на свет сознание обнаружило себя в физическом Бытие, озарившемся светом веселья с возникновением еще одной значимой для всего рода жизни. Как будто новые торжества ознаменовали помолвку и венчание двоих, соединивших свои сердца узами любви и верности на все то же благо продолжения рода.
Кажется возвращение в родное Бытие циссоид неким новым старым физическим рождением, и все еще только предстоит узнать, несмотря на сохранившиеся воспоминания, что сложились, наконец, в четкую подробную картину, доступную для восприятия мирной и родной действительности. И неужели Дом, подлинный Дом, оказался настолько далеко в своем существовании, что ради него пришлось преодолеть границы целой Вселенной?
В одно мгновенье все предыдущие воспоминания о длительном путешествии, все пережитые впечатления, все пережитые чувства, эмоции, опасения, стерлись из памяти, даже не показавшись каким-то фантасмагоричным сном с кучей образов. Даже прежняя любовь, переросшая в настоящую привязанность, прежние кардиоида с нефроидой были поглощены Небытием с той стороны астроиды, ожидавшей своего часа, сиявшей в ночном небе среди незначительных точек звезд, незаметной в момент сцепленных рук влюбленных сердец.
Вот она, действительная кардиода, действительная и важная в своем значении для всех нефроида, спрятавшиеся под куполом циссоид, внутри целой окружности, в самом начале спирали. Вокруг влюбленных разворачивается основное действо торжества, для них флаги с плющом на полотнищах. Поют возвышенные песни для них певцы, играют для них на музыкальных инструментах. Возвращение из длительного путешествия наконец-то случилось, и наконец-то можно не беспокоиться за будущее рода, наконец-то Дом в безопасности.
Словно длительное путешествие в неисчислимых временем и расстоянием глубинах Вселенной, по ту сторону защитного купола циссоид послужило родному Дому суровым и серьезным испытанием. И слезы радости родных и близких по возвращении должны открыть новую истину, гораздо более важную, чем кажущееся единственным будущее существование.
Не отверг Дом покинувшее его сознание, не отрекся от того, кто посчитал для себя крайне необходимым познать все то, что за пределами прочных циссоид. Познать, чтобы почувствовать всю важность своего отсутствия, всю важность возвращения, всю любовь и заботу тех, кто остался и верно ждал неизбежной встречи, интуитивно чувствуя, что она обязательно состоится, что так было задумано самим Бытием циссоид.
И оттого долгожданное воссоединение кажется перенасыщенным эмоциями для всех участников, и всеобщее успокоение чувствуется даже в самих циссоидах, сияющих мягким, но крайне насыщенным светом далеко в небе. Оттого долгожданное воссоединение освещено мириадами не звезд, но астроид, каждая из которых кажется новым порталом, задуманным призвать сознание в новый длительный поход, но в то же время представляется обычным источником света от благосклонного к сознанию Бытия в знак признательности и преданности.
10. Лемниската Бернулли: (х² + у²)² = 2а²(х² - у²) (10мин. 00сек.)
Доступно Бытие лемнискаты только самым стойким, открывает свои двери только перед теми, кто сумел дойти до конца, не сдался, у кого еще остались вопросы. У кого еще остались силы после поражений и побед, после глубокой скорби и умопомрачительной радости. Кто может, наконец, опуститься в глубокое кресло или растянуться на кровати, заложив руки за голову, не обращая внимания на окружающую действительность, даже если ощутит чьи-то верные руки, сцепленные на шее, и услышит трепетное дыхание возле уха. И не сразу Бытие лемнискаты затягивает сознание в свои безграничные владения.
Но как-то приятен этот переход, кажущийся целой вечностью, как будто он и есть это самое Бытие бесконечности, обозначенной незримой перед глазами, но доступной сознанию печатью лемнискаты. Однако не позволит она представить свое могущество визуально, не позволит увидеть саму бесконечность (ее форму, ее время и расстояние) такой, какой та возможна по природе своей, доступной для понимания ее Создателем. Не позволит лемниската ограниченному границами физического бытия рассудку перешагнуть за строгие рамки ради его собственного здравия. Но вместе с тем разрешит лемниската почувствовать Бытие бесконечности со всей ясностью сознания, со всеми плотским восприятием.
И тогда возвращается сознание в самый первый день своего бытия, в самую начальную точку своего существования во всех формах. Даже во всех своих воплощениях где бы то ни было. В тот самый миг зарождения целой Вселенной из состояния небытия, в котором только критическая масса, приведшая в движение ВСЁ.
Подобна эта точка вспышке Света, пронзившего Небытие насквозь, достигшего самых его глубин, самой его сути, недостижимой для восприятия никем и ничем. Медленно погружается сознание в этот Свет, постепенно становящийся все ярче и ярче, затмевая собой вообще все, даже чувства. Заглушаются наглухо и полностью затираются все звуки, не слышна даже кровь, шумящая в голове. Не слышно даже собственного дыхания, даже собственного сердцебиения. Даже визуальное восприятие мягкого чистого Света происходит откуда-то изнутри. Равномерно растекается он по всему сознанию, по всему мировосприятию, подобно сетке артерий и нервных окончаний. Подобен он целой паутине, целой сети материи, физической и нематериальной одновременно, соткавшей цельную плоть из мяса и костей. Подобен он целому сформированному упорядоченному Бытию, заполнившему прежний Хаос.
Наполнен Свет мягкой: приятной расслабляющей тишиной, в которой гордо и негромко звучит величественное Солнце над безмолвным покорным морем, над непоколебимой зеркальной гладью которого вольный ветер. Подчинено Солнцу все, как если бы во всей Вселенной существовала бы всего одна звезда, чей свет пронизывал бы каждый кусочек вселенских недр, поглотив весь Космос изнутри. Но не в центре установившейся Вселенной находится всемогущее Солнце, будто видящее Бытие во всех направлениях со всей своей ясностью, не подпускающее возможную Тьму позади себя.
Будто вырывается Бытие из этого невероятно мощного, невероятно огромного (или до безумия малого, даже еще меньше, чем микроскопического), невероятно прочного, практически вечного и неразрушимого источника в одном направлении. С первого мгновения своего образования ширится и увеличивается Бытие насколько это возможно, пронзенное фантастическим, все достижимым Светом, в котором ни доли агрессии, лишь ласка и мягкость прикосновения. И больше ничего не нужно для Великого Созидания. И кажется, что это и есть Идеал простоты, предел расслабленности, достигнутый всего щелчком пальцев.
И кажется, что великое Солнце вечно, ибо без него погаснет Вселенная, погрузится в такой же вечный мрак, лишенная света иных звезд. Кажется, что Небытие вот оно, внутри Вселенной, отделенное от материального мироздания только лишь Светом.
[b]Но именно свою нерушимость вселяет он, проникнув в открытое и беззащитное против него сознание. Но такое ли уж оно беззащитное, слившееся с ним воедино? Поскольку снаружи его, там, где существование каких-либо границ, пределов кажется практически мифическим, всего лишь предположениями, ничем необоснованными, существующих в теории равновесия, может находиться все то же Небытие, против которого нет спасения. И только оставаясь с чистым Светом единым целым, можно и дальше догадываться о существовании неких границ, на преодоление которых хватит сил. И чем глубже проникает расслабленное после изнурительного прошлого сознание в Бытие лемнискаты, тем больше уверенности в том, что нет
