Вернуться домой.

туда!
Ну и – ничего. Ещё один коридор. Грязный, пыльный, на этот раз, правда, сплошь заваленный обломками камней, кирпичей, и мебелью. Ну как мебелью: её жалкими, сгнившими и изломанными, остатками! Вон та штука, похоже, была шкафом. А вот эта – комодом. Видна была даже рама от кровати: с резными ножками, и остатками дрынов-колонн. Для балдахина, что ли?
– Ладно, боязливый ты мой, – говорю, видя, что Коляна реально от этой картины заколбасило, и даже лучик нашего фонаря дрожит, как лист на ветру, – Отойди обратно!
Ну, помахал я кувалдой ещё с десяток минут. Проём до пола, конечно, не расчистил, но дыру, чтоб пролезть, сделал. Да и то сказать: в толщину пробка оказалась в два кирпича: такую преграду так просто не развалишь!
– Ну что? Полезем? Или будем мандражировать?
Колян торопливо кивает:
– Думаю, лезть придётся.
Всё понятно. И любопытно, и страшно ему, и стыдно. Стыдно, что думает, что я посчитаю его трусом. А этого он боится ещё больше. А чего тут бояться: сам же мне только что всё и сказал! Что «призрак» там, понимаешь, может водиться!..
– Не парься, Колян. Сейчас – почти полдень. И никого там нет. Все призраки выходят по ночам! Хе-хе.
– По ночам-то, конечно, по ночам… А ты помнишь, что случилось с экспедицией Говарда Картера?
– Ну, поскольку я не знаю, кто это, то помнить ну никак не могу!
– Это тот мужик, что раскупорил гробницу Тутанхамона. Ну, фараона Египетского. Которого мумию в музее Парижа выставили потом. И кучу его золотых украшений. Погребальных.
– Ну и что?
– А то, что поперемёрли почти все, кто эту самую гробницу вскрывал, и сокровища чёртовы оттуда доставал! Проклятье, как говорят, жрецов! Наложенное на гробницу!
– Ха-ха-ха! – смеюсь уже вполне весело. Потому что мне и правда смешно, – Колян! Ну ты даёшь! У нас тут фараонов отродясь не водилось! Как и жрецов. Как и золотых сокровищ. Ну, а что у нас там, за проёмом, ты и сам видал! Одно гнильё! На такое даже смысла нет проклятье накладывать! Потому что такое – и на …уй никому не нужно! Согласен?
– Ну… Пожалуй.
Вижу, что не убедил его. Но отступать поздно. Тем более, что дыру нашу мы заложить обратно, и заштукатурить ну никак не сможем, и Интерфейс с Глюком если припрутся, сразу её найдут! И уж они-то рефлектировать не будут!
– Короче: пока нам никто не мешает, и молодёжь наша борзая сюда ещё не влезла, предлагаю снять пенки – самим! Вперёд!
Беру из дрожащих Коляновских рук фонарик, и лезу, согнувшись в три погибели, в дыру. Рюкзак, правда, зацепился, и Коляну пришлось его отцеплять и проталкивать. Но вот мы и внутри!
 
Ну, что сказать.
Ничуть впечатление не лучше, чем при осмотре через дырку.
Одно слово: рухлядь! И много её…
Однако кое-что меня насторожило. Рухлядь навалена всё сплошь возле дыры, которую мы – ну, вернее, я! – проделал, а дальше как будто всё куда приличней выглядит. Нету ни завалов, ни мусора на полу!
– Колян! Давай-ка мы пролезем мимо всех этих остатков былой роскоши, да двинем вон туда! – показываю лучом, – Там, похоже, расчищено!
Перелезли с трудом. С помощью мата. Кое-что, конечно, пришлось отодвигать, да отбрасывать – а то просто не пролезли бы. Пылюки, конечно, поднялось. Но фукать на неё я уже не стал: смысл, когда её буквально – облака?.. Проще пройти за преграду.
Но вот и последняя дрына осталась позади: ровный пол. Похож на бетонный. Оглядываюсь. Уж слишком всё это было похоже на баррикаду, которую кто-то специально навалил возле проёма: чтоб, стало быть, те, кто даже найдут этот закуток, сюда не сунулись, посчитав бессмысленным. Но со временем мебель-таки подгнила, и пятиметровое в толщину сооружение просело. Да и трухлявые тряпки, которыми всё было завешено, попадали вниз. Сделав проход – видимым. И возможным.
– Посмотри, – говорю, – напарничек. А ведь тут – реально расчищено. Словно кто-то специально сгрёб всю эту рухлядь – к проёму. Забаррикадировавшись.
– Ну, Череп, это уж чушь! – Колян усмехается, хоть и криво, – Для этого этот кто-то должен тут жить! Или хотя бы навещать. И входить-выходить каким-то другим путём!
А поскольку мне эта немудрёная мысль пришла ещё раньше, свечу в самый дальний конец коридора, который тут куда даже шире, чем тот, что под зданием: метров трёх. И то, что я там вижу, оптимизма не внушает.
– Смотри. Коридор сильно наклонный, ведёт вглубь земли. И кончается через метров тридцать. И дальше идёт только наклонный тоннель. Узкий. Изогнутый. И ширины в нём не больше полуметра!
Колян, который и так трясётся, словно замёрз, бормочет:
– Череп! Ну его на фиг! Ничем мы здесь не «поживимся»! Тут одна трухлявая древесина! Да и з-замёрз я уже! Сыро тут. Может – ну его к чертям собачьим, и – свалим к такой-то матери?!
– Ну уж нет! – меня реально заело, – Мы осмотрим тут всё, что сможем! А ты, если боишься, включай свой китайский – да вон он, проём!
– Да нет, я, собственно, не против… – Колян смущён, и боится отступиться. Да и стыдно ему, что откосил от махания кувалдой, – Ведь если мы чего всё-таки найдём – продадим-то – напополам?!
– Ну ясен пень. Поделим поровну. Осталось найти!
Баррикаду можно было особенно и не рассматривать: сделаны мебеля были, конечно, не из ДСП, но это не помешало им за эти годы превратиться в полусгнившие трухлявые дрыны и шелушащиеся шпоном косые-кривые поверхности. Без вариантов.
Когда отошли от баррикады, подивились: пыли здесь точно куда меньше!
А в боках длинного широкого коридора нет ни единой двери.
Тем не менее, мы двинулись вниз, придирчиво рассматривая как раз – стены: вдруг ещё чего замуровано? Но ничего так и не обнаружили.
Дошли до того места, где тоннель перешёл в коридорчик. Коридорчик, как теперь видно, идёт тоже вниз, но где-то через десяток шагов его пол становится, вроде, горизонтальным. А потом плавно так изгибается – за поворотом уже не видно, что там, дальше.
Колян вдруг говорит, и слышу я неподдельное удивление в его голосе:
– Череп! Посвети-ка сюда! – и показывает на пол.
Свечу.
Срань Господня!!!
И как это я сам этого не заметил!!!
На полу чётко отпечатались следы. Но – не мужские или женские. А – ребёнка!
Крохотные такие отпечатки. Размером не больше, чем у пятилетнего. И много их: покрывают всю поверхность коридорчика у прохода. И ведут – и туда, и сюда!
Чешу репу.
Колян же не молчит:
– Смотри, Череп! Какой-то пацан тут постоянно ходит! Не иначе – дух малышки Леонида! Ну, помнишь? Того, который умер от холеры в пятилетнем возрасте?!
– Чушь! Дух-то точно – следов не оставил бы! Бесплотный же! Но… Погоди-ка. Если тут и правда кто-то постоянно ходит, значит, есть для него в этом смысл! Или он живёт тут… Или уж – прячет что-то ценное! Вот только – что. А что? Место отличное! Спрячешь под теми, – киваю в сторону баррикады, – дровами что-то – …рен найдёшь! И вот эта мысль меня очень даже…
Греет!
– А меня напрягает другая мысль. Раз следы ведут и туда и сюда, значит там, – Колян машет рукой в конец коридорчика, – должен быть выход!
– Хм… А логично, как говорит наш ветеринар. Ты молодец. Вот и пойдём-ка мы туда. Попробуем найти этот самый выход! Может, так будет и проще выбираться наружу!
Раз это делают даже дети.
 
Поход много времени не занял. Буквально через три минуты по изогнутому, но не сильно, как оказалось, коридору, притопали мы к вертикальному лазу: только-только пройти! И лаз был даже облицован – чем-то вроде пластмассы. Этакая гофрированная серая труба, с метр в диаметре… Ну, и по дну идут ступеньки. Тоже пластиковые. А упирается торец трубы во что-то вроде люка.
Говорить особенно нечего, вот и лезу первым, и через десять метров подъёма откидываю этот самый люк.
Ну вот вам и здрасьте!
Если это – овраг за домом деда Щукаря, как мы называем деда Павла Петровича Шелестова за глаза, поскольку он вредный, то я – марсианин. А похоже на то!
Потому что солнце тут ярко-голубое, аж глаза щиплет, а небо – фиолетово-синее. И не заметить такого странного факта может только крот. Тем не менее, выбираюсь из колодца, и говорю:
– Колян. Вылезай-ка на солнышко. Полюбуйся окрестностями!
Ну, Колян удивление выражает традиционно: с помощью великого могучего, посконно-исконного. Мата, проще говоря. Трёхэтажного. Ну а я предпочитаю снова больше помалкивать, просто осматривая эти самые окрестности.
Очень всё похоже на военную базу. Расположенную в пустынной холмистой степи, где и трава-то выгорела до состояния бесцветности – а, похоже, была когда-то синей. База, к нашему счастью, явно заброшена. И давно. Нет, правда: база примерно в таком же состоянии, как наши руины, оставшиеся там, позади. Полусгнившие здоровущие ангары с провалившимися крышами и завалившимися стенами, ржавые баки какие-то, или, может, это бочки. Были. Ящики – в примерно такие у нас укладывают