Схватив мать за обе руки и взглянув прямо в глаза, он внезапно спросил:
– Ма! Рупперт умер?
Оборвавшая на середине очередную фразу, и без того выдавливаемую через силу, и поражённая взрослым и отчаянным выражением, застывшим в глазах сына, Шайна задохнулась. Комок, подступавший к горлу, выплеснулся из глаз. Она кивнула, разрыдавшись.
И больше всего её поразило, что Джимми, прижавшись к ней изо всех сил, зарыдал громче и отчаянней, чем она когда-либо видела. И это был плач отнюдь не малыша-несмышлёныша.
Похоже, Душу её сына переполняло подлинное и безутешное Горе…
Уж это-то она как мать могла почувствовать.
Хотя и не понимала, в чём тут дело.
Отец воспринял известие о смерти Рупа более сдержанно. Он покачал головой, спросив только:
– Отчего это случилось? Он же, вроде, ничем не болел?
Мать, взглянув на Джимми, который вцепился, как в спасительный утёс в бурном море, в бедро отца, вполголоса произнесла:
– Поговорим позже, милый. Пойди пока – переоденься в домашнее…
Позже, за ужином, отец был как всегда спокоен и уверенным видом вселял оптимизм и надежду на светлое и радостное там – во взрослой жизни. Надо только учиться хорошо, слушаться старших, и стараться не болеть – и всё у любимого сына будет прекрасно…
Но Джимми своим новым обострившимся сознанием видел повторявшуюся в голове отца мысль. Вернее – слово.
Гангрена. Газовая гангрена…
Джимми не знал, что это такое, и почему отец поджимает губы, когда это слово всплывает у него в сознании. Но подспудно мальчик понимал – это что-то, связанное со страшными мучениями, и совершенно не поддающееся излечению…
Не-е-ет, так не пойдёт! Он должен!.. И – только отцу! Ведь это [i]он[/i] – внук дяди-деда Майкла! И это он от него получил…
Как только отец отодвинул тарелку, Джимми решился:
– Па! Мне надо с тобой поговорить!
Двайт, прежде никогда от сына такого не слыхавший, удивление весьма удачно скрыл.
Впрочем, было бы странно, если столь известного адвоката можно было так просто заставить проявить удивление, или вообще какие-либо эмоции:
– Хорошо, Джимми. Я готов тебя выслушать. Поднимемся ко мне в кабинет.
В четырнадцать лет Сон снова посетил Джимми.
На этот раз он никому ничего не сказал.
Слишком врезались в память унизительно-пугающие посещения кабинета жирного психоаналитика профессора Яворски, где ему приходилось отвечать на сотни глупых вопросов, и изобретать, «что он думает об этих… а теперь – этих кляксах на картонках»… И как он относится к щенкам… И что любит рисовать… И что слово «дуб» вызывает у него «ассоциацию» – могучий!..
Фамилии второго, а затем – и третьего Светила, к которым возила его мать, он уж[i]е[/i] не запомнил, как и серо-обыденной внешности, но воспоминания о чванно-авторитетных психиатрах остались самые мерзопакостные. Хотя ради отца, ужасно – Джимми чувствовал всё, хотя тот и молчал! – переживавшего, покорно терпел, и даже не протестовал очень уж сильно… Отца он и любил, и жалел.
Так что изо всех детских силёнок старался придать себе обычный вид. И случившееся преподносил идиотам-психиатрам, как кошмарный сон…
Само-собой, проходить ещё раз через все эти унижения, сеансы гипнопедии и дотошные расспросы о том, что ему снится, и мечтается, желания не было никакого.
Просто на этот раз, помня о своём пусть необдуманном, но столь жестоком поступке, Джимми держался крайне напряжённо, и следил только, чтобы ни к чему не прикоснуться, и ускользнуть от чёртовых деталей Механизма Вселенной, как он про себя теперь весь этот кавардак называл.
Это оказалось нетрудно. Стоило только чуть напрячь таинственно-непонятное внутреннее ощущение – и шкивы-ремни-зубчатки проплывали мимо, не коснувшись его вытянувшегося в высоту, но ещё нескладного худого тела.
Джимми легко скользил сквозь лабиринт великолепно смазанной и блестяще-надраенной механики, в поисках хоть чего-то или – кого-то знакомого.
Но зачем он здесь [i]теперь[/i]?
Ага. Вот: тётя Роза.
Хм-м-м… А выглядит она не слишком… хорошо.
Отличия от того, что Джимми видел год назад, когда они с Па ездили к ней на День Рождения, поражали. Глубокие морщины. Потухший взгляд. Да что взгляд: тётка похудела килограмм на десять – не меньше! Что же это с ней?! Ведь она, вроде, и не такая старая?..
Подобравшись почти вплотную, Джимми внутренним чувством-взглядом словно бы углубился в полупрозрачное тело тётки и сложную мешанину шестерён, валов и шкивов, проходивших и сидевших прямо внутри её тела.
Ему нетрудно было обнаружить причину «поломки»: один из приводных ремней расслоился – совсем так же, как это недавно случилось в моторе «Кадиллака» отца, где точно так же расслоился и затем порвался ремень шкива вентилятора. Но…
Но это значит – если не заменить ремень другим, тётка перестанет… работать. То есть – наверное, умрёт. А…
Где же можно взять такой ремень?!
Джимми огляделся. Нет. Не-е-ет! Ни за что он не станет даже ради родной тётки вынимать из чужого организма целый ремень – ведь это будет чистым Убийством!!!
Он закрыл глаза, и изо всех сил мысленно пожелал оказаться… на Складе!
Он знал, он чувствовал, что Склад чего-то такого должен быть и здесь!
ЧЁРТ!.. Там он вдруг и оказался, открыв глаза!
Бесконечные ряды стеллажей с полками, буквально ломящимися от блестяще-хромированных, или покрытых свежей смазкой и завернутых в вощеную бумагу, или лежащих в аккуратных коробочках, деталей.
Здесь хранилось всё то, что он видел работающим ТАМ – в серо-розовом Пространстве… Вздохнув с явным облегчением – могло ведь ничего и не случиться! – Джимми взял новый ремень.
Он не выбирал – он твёрдо [i]знал[/i], что [i]вот этот[/i] ремень тёте Розе подойдёт…
Заменить ремень оказалось просто: Джимми понимал, что здесь механизм тётки находится в состоянии вроде паузы, и в его силах как починить, так и испортить его…
Как он сдуру тогда, в далёком и наивном детстве и…
Чтобы натянуть новый ремень на два его шкива пришлось, попотев: тугая и жёсткая армированная резина сопротивлялась ещё слабым рукам. Но он справился.
Джимми приказал механизму вновь крутиться. Отплыл на пару шагов – не забыл ли чего… Всё же ремонтировать – не портить. Здесь нужна голова. И, оказывается, немалая сила и сноровка…
Как он теперь понимал дядю Майкла-Абдумалика!..
Вначале туго, но затем – всё быстрее, механизм тётки закрутился. И вот уже всё работает, как надо… Джимми утёр выступивший на лбу пот, громко и удовлетворённо выдохнул:
– Ф-ф-у-у!!!
Теперь он точно знал, как вернуться в привычную реальность: после громкого звука своего голоса он провалился в пустоту, соединявшую его Мир и Этот…
Огромного труда стоило сдерживать своё любопытство, и не расспрашивать мать или отца о тётке. Однако через два месяца этот вопрос решился сам. Их вызвали на похороны.
Джимми просто мутило от сознания того, что он опять что-то недоглядел, напортил, хотя так, вроде, старался!.. Но он сделал кое-какие выводы, и…
Осторожное наведение справок позволило выяснить, что тётка последний год медленно, но неумолимо умирала. Рак. А вот последние пару месяцев ей, вроде, стало полегче. И все уж думали, что химеотерапия помогла. Но – новая напасть!
Не выдержало изношенное сердце. Обширный инфаркт.
Мозг Джимми, словно молния, пронзило осознание: старый изношенный механизм не справился с проворачиванием нового, жёсткого ремня!
Поглощённый этой мыслью, он всю церемонию прошёл на автопилоте. Сидел в церкви на отпевании. Стоял на кладбище, пока гроб опускали и закапывали… Обнимался с многочисленной роднёй.
Теперь он как никогда понимал всю поистине огромную ответственность, и страх за тех, кого он ещё встретит в будущем там, в Мире Сна. И ведь не пройдёшь же мимо, ничего хотя бы не попытавшись исправить! Вот уж – последствия бездействия воистину предсказуемы!..
Придавленный новой, столь внезапно навалившейся на его ещё юные плечи, заботой, Джимми потерял аппетит, и несколько (Он не помнил, сколько!) дней ходил сам не свой.
[left]Выбила его из этого состояния только вскользь брошенная фраза матери о «ввалившихся глазах» и, что придётся, наверное, снова обратиться к профессору Явлински – «мальчик слишком сильно переживает смерть
