Израиль, ноябрь 1999 года, многокилометровая полоса средиземноморского побережья этого любопытного государства. Полоса, именуемая на иврите Ха-Шарон (или Га-Шарон, учитывая, что речь идет о звуке, напоминающем смачное украинское "г"), а в Библии - Долиной Саронской.
В стародавние времена здесь обитали филистимляне - злейшие враги народа Израилева, отнявшие у него Ковчег Завета. Потом в этих местах всё чаще стали появляться златокудрые и довольно настырные эллины, один из которых - Стратон - соорудил километрах в ста к северу от Яффы, любимого порта царя Соломона, маяк, прозванный Стратоновой Башней.
Правда, согласно другим сведениям, маяк построили, как выражался Гомер, "хитрые гости морей", то есть финикийцы, а Стратон впоследствии это полезное сооружение просто перестроил. Как бы то ни было, маяк там был, это точно.
За полвека до новой эры сюда явился тогда еще победоносный Гней Помпей, и аборигенам стало понятно, что в Палестине утвердился строгий, но чрезвычайно справедливый pax romana. Прошло еще лет сорок, и местный царек, - Ирод Великий - замаливая свои грехи перед Августом, отстроил на месте Башни комфортабельный греко-римский город, который назвал Кесарией в честь Гая Юлия Цезаря Октавиана Августа, отца отечества (и просто несчастного мужа, отца и деда), принцепса сената с трибунскими полномочиями, цензора, императора, многократного консула, пастыря римского народа, и прочая и прочая.
В средние века город, оставленный крестоносцами, занесло песком, благодаря чему он довольно хорошо сохранился. Именно здесь археологи откопали мраморную плиту с надписью, содержащей упоминание о Понтии Пилате. Сия плита - единственное материальное подтверждение того, что евангелисты и Корнелий Тацит не выдумали факт существования этого знаменитого персонажа...
Я бродил по мертвой Кесарии, казавшейся мне чем-то нереальным, воздушным, невесомым словно мираж из близкой Иудейской пустыни. Эллипс цирка и полукруг театра величественно и безмолвно возвышались над темно-синими просторами неспокойного моря, волны которого бились о зеленоватые глыбы, ограждавшие вход в гавань. Римский акведук тянулся, насколько хватало взгляда, к гряде холмов, над которыми возвышалось мрачное плато Иудеи, а севернее угадывались очертания Кармельского хребта. Мертвый город...
Но не город мертвых, как Помпеи, где, казалось, застыл многоголосый человеческий вопль, крики, стоны и проклятия людей, засыпаемых пеплом. В Помпеях тебя не покидает смутное ощущение ужаса, а здесь в Кесарии - покой. Одни - грекоязычные сирийцы и их франкоязычные господа-крестоносцы - бежали отсюда, другие - арабы-победители - не поселились здесь.
Я почти с трепетом смотрел на копию плиты (оригинал спрятан в музее) с латинской надписью, или, вернее, с островками полустертых латинских букв, в которых ученые смогли, кроме прочего, разобрать слова "Понтий Пилат, префект Иудеи". В научном мире это вызвало бурную дискуссию: не прокуратор, а префект (начальник)! Значит, статус Пилата был выше и, возможно, что он даже номинально не подчинялся провинциальному наместнику Сирии, сидевшему в Дамаске!
Глядя на светло-серый камень с латинской inscriptio, я пытался представить, как выглядел этот италиец. Вот он, римский всадник с гримасой боли на лице, страдающий от злой болезни гемикрании, идет по священной улице "в плаще с кровавым подбоем", окруженный свитой "друзей"(amici), городских магистратов, глашатая и трибуна когорт Молниеносного (Fulminata) легиона, к храму Юлиев, чтобы принести жертву на алтарь гения императора Тиберия. В портике его приветствуют, вытянувший руку центурион Марк по прозвищу Крысобой, с таким же свирепым, как у "игемона", и дубленым лицом, обезображенным в битве при Идиставизо, жрецы, храмовая стража... Впрочем, это всё навеяно Булгаковым. Если верить историкам, Пилат был очень жестоким человеком, без каких-либо сожалений утвердившим смертный приговор "царю иудейскому", вынесенный то ли синедрионом, то ли тетрархом Галилеи Иродом Антипой. И рук он, скорее всего, не умывал...
От фантазий меня на время пробуждает родной мат рабочих, нанятых археологами для проведения раскопок. Этот мат звучит весьма экзотично среди античных развалин. Через мгновение я вновь уношусь на пару тысяч лет в прошлое.
В Кесарии римский прокуратор-префект проводил зиму, ибо в Иерусалиме было сыро, дул пронизывающий до костей ветер и раз в четыре года выпадал снег. Здесь же, напротив, зима была мягкой и напоминала италийскую, здесь его окружали отеческие боги, жили говорящие на койне сирийцы и шумело "наше море" (mare nostrum). Здесь не было ненавистных ему иудеев, их гневного и страшного, не имевшего подобия, единого бога, имя которого нельзя было даже поминать!.. Но довольно о Кесарии.
... Всё тот же ноябрь. Километрах в пятидесяти строго на юг от зимней резиденции римской администрации первого века нашей эры расположился городок Аполлония, что вполне логично, ибо Аполлон - выходец из Азии. Античное прошлое этого населенного пункта ограничено стенами музея под открытым небом и напоминает склад коринфских колонн, надгробных плит, фрагментов мостовой, фундаментов домов и статуй стреловержца, обожавшего нимф, земных красоток и муз.
Современная Аполлония разместилась на песчаных холмах, возвышающихся над морем. На ее северной окраине торчит палец минарета и располагается могила средневекового арабского воина, видимо, здорово насолившего в свое время крестоносцам. Дальше на юг несколькими не очень правильными рядами тянутся вдоль моря окаймленные платанами узкие улочки. В домах, напоминающих французские шале, а то и шато, под красными черепичными крышами счастливо (разве можно быть несчастным в этом раю?) ютятся богатейшие из сынов Израиля. Впрочем, красуются здесь и виллы с плоскими, традиционными крышами, на которых вечером можно выпить, закусить и полюбоваться видами темнеющих небес, гор и морской глади. На подобной крыше в Иерусалиме царь Давид и узрел принимавшую водные процедуры красавицу Вирсавию. Здесь же теснятся дачи послов иностранных государств с флагштоками и гаражами, в которых томно отдыхают черные мерседесы.
Если смотреть на Аполлонию сверху, с одного из холмов, то глазам открывается радующий их вид приморского города, утопающего в зелени кипарисов, средиземноморской сосны, лимонных и мандариновых деревьев, помянутых выше платанов, ароматных эвкалиптов и лишенных аромата финиковых пальм. Средиземное море соседствует с морем цветов, среди которых мне запомнилась фиолетовая бугенвилия, ввезенная сюда то ли из Южной Африки, то ли с Новой Гвинеи.
В ноябре, когда спадает жара, время словно замедляет здесь свой бег. Небо остается по-прежнему синим, море немного успокаивается, вечером приходит легкая прохлада. Кажется, что в мире не кипят страсти, не происходят теракты, нет ни арабов, "ни эллинов, ни иудеев". По сонным улицам еле слышно шелестят изящные "Короллы", в двориках гнездится скромное обаяние буржуазии, холеные тела послов и членов их семей бороздят прозрачные воды бассейнов...
В Аполлонии представлялась мне иногда дача Роспосла, на которой в свое время отдыхал, тучный и усатый, Александр Бовин, наш первый (после разрыва дипотношений в 1967 году) посол в Израиле, проработавший там до 1997 года. Вот он, похожий на моржа в безразмерных плавках, погружается в 25-метровый дачный бассейн и задумчиво рассекает дрожащую водную массу, в которой отражаются голубой свет звезд и южный месяц с непривычно вздернутыми для нас, северян, рожками. Александр Грин привел бы сюда из Лисса свои корабли...
Нет, не в бассейн, конечно, а в гавань, сотворенную его фантазией.
Чего мне здесь не доставало, так это нашей русской зимы, с лыжами, санками, розовощекими барышнями. Так уж мы устроены: в степях и пустынях Азии тоскуем по лесу, в Америке - по России, в шумной компании - по одиночеству. "А мне всегда чего-то не хватает: зимою - лета, осенью - весны"... Довольно об Аполлонии.
Израиль, конец ноября того же года, 600 с лишним метров над уровнем моря, граница... нет не с Палестинской автономией, а между Иудейской пустыней и другим горным плато, называющимся пустыня Негев. Дорожный знак свидетельствует, что в двух километрах от автострады, по которой я направляюсь строго на восток, лежат руины разрушенного 2700 лет назад библейского города Арада. Согласно Книге, по этой безводной холмистой местности проходила южная оконечность Ханаана. Здесь израильские племена, устремившиеся в Землю Обетованную, сразились с войском местного царя, которое разгромили, а город взяли штурмом и сровняли с землей. Где-то на севере лежит древний Хеврон, но я держу путь к Араду современному.
Это приятный городок, довольно зеленый и благоустроенный. Его красят комфортабельные коттеджи, подставившие щедрому солнцу свои бордовые черепичные крыши, внушительный монумент с четырьмя каменными орлами и купол безоблачного голубого неба. Испарения невидимого отсюда Мертвого моря колпаком накрывают городок, и поэтому воздух настолько чист и целебен, что его хочется пить.
Полвека тому назад геологи, обуреваемые стремлением найти здесь нефть, добурились до месторождения природного газа, что и стало главной экономической причиной возникновения в пустыни этого дублера ветхозаветного города.
На окраине Арада расположена клиника доктора Александра Годовича, бывшего ленинградца, а ныне известного иерусалимского врача. При клинике - небольшая гостиница в пирамидальных тополях, в гостинице под навесом - десятиметровый бассейн, из которого открывается панорама светло-серой Иудейской пустыни. Даже в ноябре здесь жарко, поэтому можно сочетать приятное с полезным: не вылезая из воды - любоваться видами мрачноватых бесплодных гор, тянущихся на север, к Иерусалиму. По узкой змеиной тропе, вьющейся среди каменистых холмов, карабкается верблюженок, подгоняемый черноголовым арабским мальчиком. Мальчик оглядывается на серую ленту недалекого шоссе и провожает редкие авто недобрым взглядом.
На вершине скалистого массива, отдаленно напоминающего крымские горы в районе Фороса, примостился полуразрушенный дворец Ирода Великого с фрагментами мозаик, остатками бань, цистернами для воды и бейт-кнессет - домом собрания, то бишь синагогой. По преданию, здесь, в Масаде, в первом веке нашей эры расстались с жизнью около тысячи иудеев, не пожелавших сдаваться штурмовым колоннам римлян. Осажденные убивали друг друга по жребию, и археологи нашли в развалинах крепости каменные таблички с именами тех, на кого указывал перст судьбы. Ни могил, ни человеческих останков ученые, однако, в Масаде за малым исключением не обнаружили. Возможно, их сожгли победители, а прах развеяли по ветру. У подножия археологического комплекса разместилась автостоянка. Смотришь на нее и удивляешься: среди сотен иномарок нет-нет да и промелькнут наши "Лады" и даже "Москвичи"; последние воспринимаются местными как курьезная экзотика.
Какой здесь чудесный воздух! Что за прекрасные виды! Если взглянуть на юг, дух захватывает от прямо-таки невероятного, почти марсианского
