Страшно подумать, что они сделали бы с Семиречьем!
– Не думаю, что они ужились бы.
– Почему же?
– Сходятся только противоположности. Сильный – слабый. Красавица – чудовище. Ну, или ведущий – ведомый. А двух ведущих в тандеме быть не может. Так что они или переругались бы вдрызг в первую же неделю, или… Просто поубивали бы друг друга.
– Ладно. Будем надеяться, что они никогда не встретятся. А если встретятся – действительно не… э-э… сработаются. Или не уживутся. А пока – нужно подумать, как бы нам пристукнуть этих бедолаг так, чтоб и правда – и им не было больно, и нам – стыдно.
Леди Ева изволила дуться.
Лорд Дилени, прекрасно понимая, что говорить ему ничего не нужно, тем не менее подошёл, и тяжко вздохнул. К нему изволили развернуться великолепным фасадом. Правда, не сразу, а вначале дав насладиться и видом бесподобного тыла. Он вздохнул ещё раз, стараясь не смотреть в лучащиеся праведным гневом огромные глазищи.
– Нет уж, извольте смотреть не в сторону, лорд Дилени, когда разговариваете с дамой, а в глаза!
– Но я ещё ничего…
– Да, сказать вслух не успели! Тем не менее, я всё отлично поняла. И увидела. И никакая я вам не вреднючка! Такие определения подошли бы какой-нибудь простолюдинке. Жене фермера, или базарной торговке. А я всё-таки – дочь графа! Так что вы должны были сказать – женщина с сильным характером… И дурным нравом!
– Ах, извините, миледи, за неудачно подобранные «определения»!
– Ладно. Но чтоб это было в предпоследний раз. – ему на плечи легли две тёплые ладони, – Ну, спрашивай уже.
– Да. – он заставил себя взглянуть ей прямо в её глаза, зная, что сейчас утонет в них, и забудет почти обо всём – и она не может не знать, что действует на него как удав на кролика, – Как нам убить всех этих несчастных динозавров так, чтоб они… Не мучились?
– Ну ты ещё скажи и подумай, что тебе их жалко!
– Ну… Не то, чтоб жалко… Да только непорядочно это – уморить их голодом и холодом. Так не должны поступать воины. Да и просто – люди.
– Ладно, не объясняй, красноречивый ты мой. Сама вижу, что ты испытываешь. Я понимаю. (А больше всего мне приятно ощущать те чувства, что у тебя имеются в отношении меня! За что тебе – спасибо. Ничто так не способствует возвращению к нормальной жизни, как знание того, что тебя любят! Не показывают, а вот именно – любят!) И я рада, что хоть кто-то на этой земле сохранил хотя бы остатки чести и порядочности. А то мне мой неудачный опыт с моим бывшим… Ладно, проехали. Словом, я готова помочь.
– Да?! – лорд чувствовал, как его уши полыхают так, что сейчас, кажется, займутся стены брезентовой палатки, – И как же это?!
– Я просто усыплю их.
– В смысле – усыпишь?
– Да очень просто. Встану напротив каждого такого монстра, и прикажу заснуть. Он и заснёт. И потом не очнётся даже тогда, когда вы потушите печи, и покинете это место. Убедившись в том, что тела окоченели. Гарантирую: больно им не будет!
– Но разве ты…
– Смогу, разумеется. Ведь все эти ящеры – ящеры! Они и с самого начала были сделаны лордом Хлодгаром так, чтоб воспринимать именно мысленные приказы! А я, если вспомнишь, милый, сейчас самая сильная менталистка в Семиречьи…
Усыплением занялись на следующее утро.
За ночь проголодавшиеся, и от этого рассерженные ещё больше, монстры, разумеется, не умерли – как прикинул лорд Дилени, от одного голода они скончались бы лишь через пару недель. Но теперь разъярённые неполучением очередной порции еды гиганты реально угрожали разрушить свой барак, стены и решётки которого буквально содрогались от злобных ударов хвостов и мускулистых тел.
Леди Ева встала напротив первого монстра.
Лорд Дилени и лорд Борис, решившие больше никого в тонкости процесса не посвящать, для чего в барак попросту запретили входить, стояли позади – справа и слева.
Леди подняла правую руку ладонью к монстру. Чуть повернула голову. Поглядела в глазищи чудовища так и замершего перед ней с полуоткрытой пастью. Молча, медленно, опустила руку вниз.
Гигантская ящерица за решёткой, замершая перед ней, и захлопнувшая пасть в тот момент, когда леди начала опускать руку, медленно, будто забыв о голоде и ненависти к обидчикам, опустилась на землю. Глаза с полладони закрылись тяжёлыми морщинистыми веками с толстыми валиками по краям. Тело, словно расслабившись, как бы растеклось по полу вольера. Ноздри засопели.
Через полминуты женщина руку опустила. Тряхнула пушистой гривой волос. Вздохнула:
– Чёрт. Забыла, что это весьма утомительно. Ладно – не важно. Главное – он не проснётся! Даже если будет замерзать. И не почувствует ничего, умирая.
Такое разрешение вопроса с «совестью» вас устраивает?
– Меня – да. – лорд Дилени отвечал спокойно, – Поскольку это напоминает обычную смерть от старости. В своей постели… И не мучительно.
Лорд Борис же просто кивнул.
– Ладно. Пошли к следующему. Осталось всего сто девяносто четыре.
Холод пробирал буквально до корней мозгов! Да что же это за!..
Но до Дробанта доехать так и так надо. Хотя бы для того, чтоб поменять коня: вон, бедолага Экклезиаст трясётся на ветру ещё почище меня!
О! Вижу. В белёсом тумане и мареве там, впереди, вдруг мелькнул просвет. И в нём – видны чёрные стены и башни защитной стены столицы. А в отдалении, на горе – башни Клауда. Порядок, стало быть. Не сбились мы с пути, доверившись инстинкту моего второго боевого скакуна, и добрались до цивилизации.
Скоро, стало быть, смогу я пересечь и границу любимой Тарсии.
Чтоб никогда не возвращаться?
Ну уж дудки! Не на такого напали!
Я не я буду, если не сяду на её трон!
А что ещё, как не править, делать здоровому, молодому, красивому и умному цинику и бездельнику?!
Сказать, что сир Ватель смотрел на чёртову машину с подозрением – значило ничего не сказать. Но когда король заговорил, голос звучал спокойно и уверенно:
– Значит, говорите, сержант, ничего он там не крутил?
– Нет, сир, ничего! Да и обещал он… Этого не делать. Все… э-э… рычаги и рукоятки в таком же положении, как и тогда. Ну, когда он залез в неё сам!
– И вы, значит, закрывали за ним колпак лично?
– Так точно, ваше Величество!
– А кто ещё смотрел, как это делать?
– Ну, кто… Да все, ваше Величество, кто был тогда в моём отделении! То есть – девять человек!
– Понятно. – его Величество изволили побарабанить по прозрачному толстому стеклу крышки капсулы пальцами. Но заметно было, что король уже принял решение, – Кто, по-вашему, из ваших оставшихся людей – самый сообразительный?
– Тэ-экс… – сержант нахмурил брови, и с подозрением, словно впервые, оглядел сразу подавшихся чуть назад, оставшихся в живых подчинённых, – Да вот хотя бы капрал Бормолини! – на жест левой руки вперёд немедленно выступил покрасневший как рак, иссиня выбритый воин – явно служака со стажем.
– Отлично. Тогда такой вопрос: сержант. Хотите стать прапорщиком?
– Я… э-э… Разумеется, сир!
– Тогда лезьте в капсулу, а капралу объясните, что нужно нажать или захлопнуть.
Возникла тягостная пауза, сержант словно колебался, бросая косые взгляды то на капсулу, то на его Величество.
– Сир! Пощадите! – матёрый профи вдруг бухнулся на колени, и протянул к королю левую руку – правая, куда пришёлся выстрел стрелочки, ещё оставалась парализована, – У меня дети! И боюсь я… Этого, как его… Замкнутого пространства! Может, пусть туда лучше?.. – недвусмысленный кивок показал на кандидата-«счастливчика».
Сир Ватель получил удовольствие от ситуации. Во-всяком случае видимое напряжение вдруг покинуло его чело, и вместо этого там проступила ироничная улыбка:
– Вот уж никогда бы не подумал про вас, сержант, что столь храбрый воин и профессионал… Впрочем, наверное в этом есть резон. Ведь вы тогда сможете сами нажать всё, что положено, и сделать всё, как с лордом… Хм! Да, так оно понадёжней будет. Хорошо, попробуем. Капрал Бормолини!
Хотите стать сержантом?
На лице бравого будущего сержанта отразилась целая гамма проскочивших за какие-то доли секунды эмоций и мыслей, а челюсть отвалилась чуть не до пупка. Затем челюсть вернулась на место, и рот, наконец, открылся для вполне внятного и бодрого ответа – очевидно, «кандидат» оценил положительно свои шансы на «благоприятный исход»:
– Так точно, ваше Величество! Очень хочу!
– Замечательно. Гвардейцы! Помогите сержанту Бормолини снять одежду, и подсадите его!
Насуплено-подозрительная личная охрана из сплошь двухметровых и крепких молодых гвардейцев, стеной отгораживавшая от единственного коридора, и, следовательно, пути на «свободу» оставшихся солдат злосчастного подразделения, приставленного к
