Сны сатаны

меня что-то за душой остается. Деньги у меня все равно бы пропали зазря.
Ему надо было спровадить их. Мешали, очень мешали. Все мешало, даже еда. Ленчик часами лежал теперь в какой-то прострации, ничего не видя перед собой. Конец. Всему конец. У него нет больше сил дергаться. Жизнь? Нет, права Вика, это не жизнь. Это даже уже не сон. И нет никакой надежды на то, что это когда-нибудь кончится. Во всяком случае,  ему ничего другого не увидать. Деньги, вещи – все ничего, если душа опоганена. Уж лучше вообще веревку на шею. Что в нем, в таком существовании? Может, он просто воспитан неправильно? Забили, как Вике, голову всякой чепухой, так нужно подтянуться, переделать себя. А зачем? Превратиться в скота, людоеда, идти по спинам, по головам?
И изменить что-либо невозможно, слишком далеко уже все зашло. А люди – бараны, которым осталось только превратиться в козлов. И самое простое – из этого кошмара сатанинского уйти. Кто вспомнит о нем? Кому он  нужен  вообще? Вике? Наверное, у каждого есть такая женщина, к которой мы плетемся, когда идти уже некуда, для которой мы все, а она для нас... Только обычно такие женщины тащатся за нами с самой молодости, а Вика три года назад появилась. Хорошая баба, конечно, чистюля, заботливая, верная, но толку-то что? Или Генка ее, гаденыш. Уж лучше бы волчонком смотрел, а то молчит, а сердцем, внутренне, к нему тянется. Бесполезно. У него есть свой сын.
У Ленчика была одна нехорошая черта: он был совершенно равнодушен к детям. Не понимал, как вокруг восхищаются какими-нибудь их ужимками, лепетом. Только своего ребенка он любил беззаветно, всего себя был готов отдать ему целиком, неразменно. Но его Вадя... сделал вид, что не узнал его. Ничего, глуп пока, разберется со временем. Деньги он им высылает, сколько может. Надо бы и на этот раз послать, зачем он все отдал Вике?
Свести счеты с жизнью – как самонадеянно сказано! Что ты для жизни? Песчинка. Не букашка даже. Ну, нырнешь в черную мглу, круги по воде разойдутся, и как прежде гладь, будто и не было тебя. Нет, он с треском уйдет, с музыкой. С жизнью он не собирается счеты сводить, но счет есть, и по-крупному.
Он достал рюкзак и разложил на полу его содержимое. Продать? Попадется обязательно, а тюрьма... да, для кого-нибудь дом родной, для него тут черта последняя. Рвануть, самому рвануть! Всех слишком много, всех не унести с собой, но даже если десяток, все равно остальным людям хоть чуть-чуть полегче дышать станет. А если найдется сотня, тысяча таких, как он? Неужели не найдется? Круги разойдутся, и снова гладь? На-кася, выкуси! На весь город две, пусть даже три тысячи подлецов. Это ведь не все, это ведь одни и те же воруют, над правдой, добром, Богом изгаляются, хотя каких только рож умильных не строят, какими только робин гудами, борцами, благодетелями, дурачками не прикидываются, а в сути своей просто сила нечистая, которую нет другого выхода, как только истребить. И кто ему эти бомбы послал, как не Божье провидение?
Ленчик вдруг ощутил облегчение. Посмотрел на руки – впервые за три года они не тряслись. Ленка! Как же он о ней забыл? Но кто такая Ленка? Выдумка его же собственная, миф, мечта. Ну, шел он по улице, поравнялся с девушкой, лет на пятнадцать моложе его. Что-то сказал ей, она рассмеялась. Шли, он молол какую-то чепуху. И она смеялась всем его глупым шуткам. «Слушай Ленок, сейчас кто-нибудь увидит нас, а я такой небритый, бродяга совсем, скажут: ну, Ленка, ты и нашла себе!» - «Ха-ха-ха!»
Дура, еще одна дура, что удивительного? Весь мир стоит на дураках. Но было как-то необыкновенно легко с нею. Он просто так, с кондачка, назначил ей свидание. И она пришла! Вот только он сам не решился подойти к ней. Кто он, и кто она? Он бомж, алкаш, а она девчонка, чистая, нормальная. Он шел за ней, узнал, где она живет. Как пятнадцатилетний сопляк дежурил вечерами возле ее дома, ждал, когда она выйдет. Миф! Кто она? В лучшем случае, такая же, как Вика. В худшем – все они потом одинаковы: упреки, скандалы, затаенная злость. Те же проблемы: квартира, работа, деньги, этот сумасшедший, ненавистный мир.
Нет, Ленка, лучше поставить тебе памятник. Во имя Прекрасной Дамы, как раньше рыцари, подвиг совершить. Да, рвануть все это к чертовой матери! К японской матери! Ленчик Акимото, Ленчик Камикадзе, не косой, не косой совсем, совершенно трезвый, но очень злой, япона мать, очень злой!
Япона мать! Гады, козлы, сволочи! Сколько вы меня унижали, сколько я из-за вас асфальт лизал. Сколько вы травили меня всякой дрянью в моем отечестве, а я жив еще, и вас с собой унесу.
Мысли неслись по инерции, но все встало на свои места давно уже. Акимов Леонид Алексеевич. Он больше не Ленчик, просто Леонид. Он проверил пистолеты, думал, забыл уже, – сколько лет прошло после армии, но руки – не голова, сразу все вспомнили, едва только металл лег на ладонь. Нашел кусок ткани, соорудил два кармана на внутренней стороне ветровки. Готово! Рассовал по карманам гранаты, рюкзак на место убрал.
Вышел на улицу. Куда теперь? Свести счеты. С кем? Мафия? Ради Бога! Вполне подходяще. Гранату под иномарку, обойму разрядить, если выскочить успеют. Еще иномарка, еще граната. Ноги как-нибудь унесем. Чертовы бандюги, куда они только подевались все? Лишь к вечеру он, наконец, нашел то, что искал: «Вольво» перед коммерческой палаткой и две здоровенные рожи в нем. Другие, наверное, дань собирать пошли.
Точно! Из одной палатки вынырнули, в соседнюю направились. И среди них Кыжа – кто ж его не знает? Гора, только маленькая ростом, заплывшие жиром свиные глазки. Ленчик стал неподалеку, расстегнул куртку. Сами подойдут: кто такой и так далее. Конечно, вообще-то, вооружение у них - не чета его. Из гранатометов на трассе шоферов-дально¬бой¬щи¬ков расстреливают, автоматы – уже вчерашний день. Но на сбор выручки наверняка приехали безоружными, чтобы дурачками прикинуться, если вдруг заметут.  А через час выйти из ментовки с ухмыляющимися рожами. Да и кто их заберет? Сколько дней потом менту и его семье жить останется? Тут вам не Москва! Нож в бок - и был ли такой человек?
Но «крутые» лишь мельком взглянули на Ленчика, о чем-то поговорили в машине – не видно было за затемненными стеклами - и не спеша покатили дальше. Ребята солидные или прикидываются такими. Он покрутился немного, но былого куража уже не было, да и мала, мала была его «артиллерия».
Пятеро бандюганов, иномарка – неужели так мало стоит его жизнь? Рыба с головы тухнет. Вот и начнем с головы.

   5

–  Ну, Леня, ты и нашел нам заботу. – Вика была еще более оживленная, радостная, чем обычно. Она поставила в вазу букет из полевых цветов. – Ты у нас теперь барин, у тебя свое имение. Там такая красотища! Слушай, не пора тебе самому туда проехаться? Но тоже нет житья от этих нувоворишей. Было место чудес¬ное – Анина дача называлось, а теперь, видите ли, конезавод. Конезаводчики у нас уже появились, представляешь? Я говорю, дурдом. Но с каким размахом сделано! Можно на пони детям покататься, взрослым поучиться верховой езде. Лень, ты как насчет верховой езды? Слабо тебе?
Она вздохнула, глянула на него просительно.
–  Лень, помоги сделать ворота, а? Забор мы кое-как с Генкой осилили. Сколько ты будешь сидеть здесь, как сыч?
Ленчик промолчал.
–  Слушай,  а  ты  совсем пить перестал, – радостно болтала Вика, когда они сели за стол, – заметил? Это хорошо.
–  А у тебя есть?
Вика осеклась.
-  Ну, я, действительно, дура! – пробормотала она и нехотя достала из холодильника початую бутылку клюквенной. Генка бросил вилку и ушел в свою комнату. Но Ленчик и глазом не моргнул.
–  Эх, что ж ты раньше-то! Надо было перед едой, а не после.
Вика кисло улыбнулась.
–  Давай я еще положу.
–  Положи, отчего не положить!
Они думали, что он снова заведется, но Ленчик парой рюмок ограничился. Дал Генке денег на видеокассету, тот принес какую-то комедию, как ни странно, удачную, они хохотали до слез. Но Ленчик как бы раздвоился. Если бы они знали, что это его прощальный вечер! Пусть таким и запомнят его, пусть не думают о нем плохо. Сегодня, сегодня он смеется, а завтра просто труп. Если можно назвать трупом те ошметки, что от него останутся.

Он поднялся, как обычно, за час до рассвета. Прошмыгнул на кухню, стал не спеша нашивать карманы, крючки. Растолкал Вику пораньше, отправил их.
-  Давайте, давайте, погода хорошая! Да и замерь там, какие нужны ворота. Хотя вообще-то, зачем тебе ворота? Калиткой не можешь обойтись?
-  Ну, все ворота делают!
-  У всех машины, ты что, рассчитываешь, что я тебе еще машину подарю?
Потом долго вертелся перед зеркалом: не выпирает ли откуда? Снова орудовал иголкой, пока, наконец, не хмыкнул удовлетворенно: теперь в самый раз.
Трудно сказать, кому пришла идея отделать то, что называлось «администра¬тивное здание», плиткой под мрамор к какому-то юбилею, но с тех пор устоялось в городе прочно название: Желтый дом. В вихре перемен первым делом захотелось новоиспеченным деятелям заменить прежнюю плитку на новую, белую, но денег так и не нашлось.
Ленчик ожидал, что его засекут уже на входе, но там, как и прежде, сидел один только скучающий милиционер. И никаких охранников. На него вообще никто не обратил внимания, тем более что он тут же деловито прошмыгнул к лифту. А оттуда бодро прошествовал к заветной приемной. Уж там-то наверняка мент должен был сидеть, но никаких ментов - может, отлучился куда-нибудь? Впрочем, секретарша была жох-баба, почище любого мента. Так и впилась в Ленчика взглядом.
–  На прием записаться? Сегодня не приемный день, приходите в четверг.
–  Но мне очень нужно.
–  Я же сказала: в четверг. И потом, вы уверены, что вам именно к главе, может, лучше к кому-нибудь из его заместителей? По какому вопросу вы хотели бы переговорить?
Она почему-то сразу Ленчика возненавидела, атмосфера между ними все более накалялась, того и гляди выставит его за дверь.
–  В чем дело?
–  Да вот, Александр Иванович, посетитель к вам, – залебезила секретарша перед неожиданно появившимся в дверях начальством, – я ему сказала, что не приемный день сегодня. Но в четверг... там как раз осталось местечко, если вы не возражаете, я его запишу.
–  Мне сейчас нужно.
Александр Иванович внимательно посмотрел на Ленчика, затем шевельнул бровями в недоумении.
–  Что же у вас за дело такой неотложности?
–  Личное. Просто личное, – пожал плечами Ленчик.
–  Хорошо, – просиял неожиданно Александр Иванович, – демократия на то и демократия, чтобы делать иногда исключения из правил. Прошу!
В кабинете он неторопливо снял пиджак, повесил его в шкаф на плечики, но узел галстука ослаблять не стал, деловито расположился в неглубоком крутящемся кресле и побарабанил пальцами по столу.
–  Итак, я весь внимание.
Страх прятался в самой глубине глаз, тщательнейше маскировался Александром Ивановичем, но страх был сильный, сродни ужасу, панике. А может, Ленчику просто так показалось? И неожиданно для себя он вдруг размяк, потерял контроль над собой, и начал выкладывать этому продувному мужику всю свою жизнь развалившуюся, обиды, несправедливости, отчаяние. Умом он понимал, что его совсем не в ту сторону понесло, но не мог остановиться. И про работу, и про жену, про сына... Даже с Викой не был так откровенен, есть вещи, которые женщина понять не в состоянии.
Глава лишь на минуту прервал