недавно было принято называть самыми сокровенными, подстегивало, буквально бросало их друг к другу. И все проблемы были так легко разрешимы, в одном общежитии так или иначе можно было уединиться: договориться с ребятами – соседями по комнате, сбежать с лекции. Но Настя никак не могла решиться. Дура! Все твердила о какой-то ответственности. Перед кем? Что не хотела бы терять время попусту. Удовольствие, разве оно когда-нибудь бывает попусту? Говорила, что не может в таких условиях, нужно, чтобы полностью можно было бы расслабиться, довериться, не боясь, что кто-нибудь постучится, войдет. Чушь! Принцесса на горошине! Цирлих-манирлих! Сказала бы просто, что он ей не нравится, так ведь нет - жить без тебя не могу!
А потом закрутилось, завертелось все: общага стала как бы продолжением биржи, и уж, несомненно, частью той, внешней, жизни. Не пройдя до конца этажа можно было купить тонны сахара, меди, какого-нибудь китайского барахла, тут же, или на другом этаже, в другом институте или у знакомого брокера перепродать их. Деньги завертелись вокруг совершенно бешеные. Сенин с трудом тогда, исключительно лишь с помощью взяток преподавателям, окончил институт. Некоторые побросали учебу, потом локти кусали, другие, кто с деньгами всплыл, восстанавливались или просто внаглую, без затей, покупали себе диплом. Настя! Тут уже было не до Насти с ее оглядками. Появилась вокруг тьма девочек куда привлекательнее, доступнее, он тогда еще не был отягощен проблемами, был поистине неутомим.
Как там было тогда с его душой?
– Вениамин! – тихо окликнул он. – Ты помнишь Настю?
Но Вениамин не откликался, он вообще исчез из поля зрения. По всей видимости, сил у Сенина уже не хватало на двоих. Настя! Она довольно быстро вышла замуж, сразу же после окончания института. Муж любил ее, хотя и зарабатывал средне. Не был ни лентяем, ни трудоголиком, большую часть времени проводил в семье...
И все-таки, когда они потом встретились, она была так счастлива, что вышло по ее: что вот только теперь, когда есть все условия... Она буквально исходила нежностью, боготворила Сенина, растворялась в нем, а он лишь позевывал пресыщенно. И встречался с ней больше из любопытства: как же, ведь ни к кому с тех пор, после института, он не испытывал даже чувства легкой влюбленности, что же он в этой невзрачной серятинке нашел? Чем она может удивить его? В постель с ним легла, наверное, только из-за того, что он такой крутой, богатый? Принц, да и только! Видя в мечтах, что исправляют они оба свою ошибку и соединяются, наконец, вместе. Принимала подарки, которые он ей преподносил, как память, а он лишь расплачивался ими. Все прошло мимо: и нежность, и ласки ее. Были они, а вроде как, и не было. Она была счастлива, даже когда все поняла и исчезла, он это счастье упустил, никогда вообще не было у него счастья. Были деньги, жена при связях и, опять же, при деньгах. Хотя... с его стороны была только иллюзия выбора, на самом деле его выбрали. А он? Что он сам? Добрая память ему!
6
И опять скачок! Вот он тринадцатилетний мальчик на заснеженном берегу реки, сбежавший в тот вечер от всех и всех презиравший, даже ненавидевший, под звон доносившихся откуда-то по радио новогодних курантов, дававший клятвы посвятить себя борьбе против глупости, черствости, пошлости, несправедливости. Тогда он был один, един со своим alter ego. Или просто был незрел, наивен? Да кому сейчас это интересно? Тот мальчик. Настя. Богу? Но что Богу до него? Вениамину? Но что Вениамин? Легко оставаться благородным, рассуждать о высоких материях за широкой спиной, не думая о деньгах, об угрозе в любой момент быть вышибленным из игры, о постоянном риске оказаться в бессловесной полуживотной массе убогих и увечных, калек физических и духовных, исполненных злобы, зависти, вопиющих о воровстве, мошенничестве, обмане, и живущих, тем не менее, жалкими, издевательскими подачками, бросаемыми чванливыми бонзами с заоблачных высей. Какое это имеет отношение к душе? Но вот я кормил тебя, оберегал, пестовал, и где ты? Именно сейчас, когда я не понимаю многого, когда теряю силы и становится мне все более безразлично, что дальше будет со мной...
Сенин поразился вдруг мысли: почему так легко сдаются люди перед лицом смерти? Разум мешает, губит? Но чем? Надеждой на какую-то химеру, ими же самими выдуманную? Но сколько их, таких химер? Сколько их, разных, которым разные люди по-разному поклоняются, ненавидя, убивая из-за них друг друга? Неужели самому безумному, самому ослепленному человеку это не очевидно? Каким сильным, животным, лишающим рассудка, воли, должен быть страх, чтобы он гнал человека с такой неистовостью по чужим головам, поверженным телам от рая жизни к аду смерти?
Ты видишь, Вениамин, видишь, я тоже не алчный трутень. Я тоже жил чисто, праведно, по-своему боролся. Ты говоришь, что я переступил предел, но для чего? Понял ли ты до конца, почему я сделал это? Деньги? Не только деньги! А может, совсем и не деньги даже влекли меня тогда со страшной, неодолимой силой. Я хотел понять, до конца убедиться в существовании чего-то мерзкого, поганого, смердящего, чему я вроде как продал свою душу, а уперся во все то же – человеческие мозги. Быть может, за это меня и убили? За это знание. Быть может, именно знанием этим я и нарушил правила игры? И я не лгу, не оправдываюсь, говоря это, просто сейчас, пребывая уже трупом, я знаю, верю, понимаю великую истину: я не хочу умирать! Но мне уже не донести эту истину туда, обратно! Хотя, быть может, это и есть то решение, и еще сражается за мою ускользающую жизнь какой-нибудь сдвинутый, твердолобый хирург?
7
Сенин забылся, ожидая, что сейчас, сейчас, наверное, он вернется к истокам, к великой тайне – тайне своего рождения. Что там дальше? Вечность? Новая жизнь? Но его пронесло мимо на тысячелетия. Ах, как хотел он увидеть лица своих родителей, благоговейно склонившихся над ним, чувствуя любовь к нему как к величайшему чуду. Вместо этого он услышал рев, крики, мычание, увидел кровь, какие-то смертельные побоища. И внезапно земля вокруг стала совсем голой, как бы соединенной со всей Вселенной. Однако пустоты не было. Копошились густо частицы, атомы, какие-то неведомые сочетания. Исчезли пространство, время, зрение, понятия «внутри» и «отвне» ничего больше не значили. И в то же время (время ли?) все жило, если это можно назвать жизнью, двигалось (хотя вряд ли это было движением).
Вечность или забвение, конец или начало - что ждет его? Сенин уже не понимал этого, лишь одна истина была еще доступна ему, поддерживала или создавала иллюзию поддержки: в мире нет пустоты. Для того крохотного, бесстрашного, что уже даже не клетка вовсе, что больше не принадлежит ему, в мире нет пустоты.
Птицы, бескрылые птицы... Где ты, душа? Ему вдруг показалось, что он тяжело вздохнул, но тяжесть тут же прошла, отпустила. Сменившись легкостью удивительной, невероятной, которой он еще не испытывал никогда…
Опубликовано в № 5 «Коломенского альманаха», издательство журнала «Москва», Москва. 2001 год.
Опубликовано в сборнике: Николай Бредихин «МАЛЕНЬКИЙ ЛОХ-НЕСС», издательство ePressario Publishing, Монреаль, Канада. 2012 год. Все права защищены. © ISBN: 978-0-9869345-7-5.
Николай,как всегда- рассказ замечательно написан!!!Только немного страшновато читать....
