Воистину жизнь человеческая – сплошной театр, где реальность неразрывно переплетена с вымыслом, где каждый или почти каждый «из себя меня корежит», то бишь, зачастую играет совершенно несвойственную ему роль, а самим собой, таким, каким создал его Господь, становится лишь на короткое время, прошу пардону, наедине с унитазом. Да и то, впрочем, далеко не всегда.
Это не моя собственная сентенция. Моего собеседника. И даже, объективности ради, не его, а классика. В абсолютно, конечно, вольном изложении. Хотя, в принципе, я с ними обоими согласен, ибо постоянно вижу, слышу и частенько вольно или невольно общаюсь с людьми, играющими кого-то другого. А вот он, мой собеседник, никого не играл. Он просто попал в ситуацию, обыгранную не раз и не два писателями, кинематографистами, журналистами. Но ежели перечисленные представители творческой интеллигенции добавляли к фактам изрядную порцию фантазии, то реальность истории моего собеседника, на мой собственный взгляд, оказалась намного проще и намного интересней любых самых красивых или жутких художественных вымыслов. В общем, я поведаю вам эту историю, а вы уж сами, уважаемые читатели, решайте, как к ней отнестись.
ПАПИНА «ШКОЛА»
Анатолий Крестьянкин по кличке Крест только что освободился из «мест лишения свободы» и, сидя на вокзале, прикидывал, куда бы ему податься. Был он элитой воровского мира – вором-форточником и жил «по понятиям», то есть неукоснительно следовал законам и традициям этого мира. Блатари его уважали хотя бы за стаж. Парнишка с шести лет начал осваивать выбранную папой профессию. Попервам пацана подсаживали в неразумно распахнутые хозяевами форточки, а он, в свою очередь, открывал шпингалеты окон или замки входных дверей взрослым подельникам, которые и выполняли основную работу по отъему у населения денег, благоприобретенных (а может и не совсем благоприобретенных) вещей и ценностей. К семнадцати годам Анатолий уже имел два купола на соборе, наколотом во всю спину. Это означало две ходки на зону. Сейчас, к тридцати пяти, у него скопилось пять куполов, и среди корешей ходили вполне обоснованные слухи, что Креста вот-вот коронуют «в закон». К тому имелись все предпосылки, поскольку Анатолий не обзаводился семьей, никогда не сидел по другим статьям, к примеру, по «бакланке», проще говоря, за хулиганство, не принимал марафет, не брал на душу греха смертоубийства.
НА ВОЛЕ
Ему, собственно, было все равно, в какой конец или серединку державы ехать. Никто нигде специально его не ждал, однако «хазу» он мог найти в любом городе страны, понеже в определенных кругах Креста знали, и «малява» на жительство не требовалась. «Подогрев» он достал из автоматической камеры хранения. С «общака» ему отстегнули щедро: знали – за Крестом не пропадет. В скромном дерматиновом чемодане лежал серый костюм «с искоркой», белье, водолазка, нехилые штиблеты из натуральной кожи, наручные часы, электробритва, лопатник (портмоне) с тысячей баксов и десятью тысячами рублей и даже бутылка настоящего армянского пятизвездочного коньяка.
Анатолий поднялся с казенного железнодорожного диванчика с выжженными на высокой спинке витиеватыми буквами «МПС». Сколько помнил себя, мотаясь от отсидки до отсидки по градам и весям Родины, такие монументальные диванчики, неудобные до безобразия и предназначенные, наверное, для того, чтобы отсидевший до заклинивания задницу, либо отлежавший до скрипа бока пассажир в следующий раз хорошо подумал, а стоит ли куда-то вообще срываться из дома, пребывали нерушимо на всех периферийных вокзалах страны. Не в пример самой советской власти, сотворившей подобных монстров… Крест решил пообедать в вокзальном ресторанчике. Не чипсы же точить, имея такие «бабки»?..
Схарчив какую-то похлебку, названную в меню супом-пюре «по-славянски», но больше смахивающую на тюремную баланду, проглотив вполне съедобный бифштекс с жареной картошкой и выпив крохотную бутылочку «кока-колы», Анатолий выложил за это около трехсот рублей, в который раз подивившись умению торгашей безнаказанно обирать народ. Как говорится, «и не сеют, и не пашут», свободой не рискуют, а денежка капает и капает на коттеджи, на крутые тачки, на мировые круизы, несмотря ни на какие перевороты, ускорения, перестройки, кризисы и прочие разные катаклизмы. При таких ценах и отпуск себе не позволишь после зоны-то: придется через недельку-две на дело идти…
Здесь уместно маленько отвлечься и подчеркнуть, - на дело (исключительно квартирные кражи без разбоя и мордобоя) Крест ходил и днем, и ночью, но только по мере необходимости, в моменты наступления «подсоса», то бишь, оскудения кармана, или ради подпитки «общака». Последнее для него являлось тем же самым, что для верующего храм. Между прочим, в Господа нашего Иисуса Христа Анатолий веровал и при оказии всегда посещал церкви, молился о спасении своей многогрешной души, ставил свечки. В основном, за упокой: родителей и корешей.
Отца нечаянно либо со страху пристрелили менты при очередном задержании прямо на глазах Анатолия, а мама, беззаветно любившая своего мужа, вора-рецидивиста, бросилась в день похорон под машину. Кореша гибли от рук беспредельщиков, расплодившихся во времена постсоветского безвластия, от пуль тех же омоновцев, что и отца угрохали, от наркотиков, алкоголизма и прочих завоеваний «демократии». Той самой «демократии», которую с маниакальным восторгом в глазах и бешеным упорством кинулись внедрять бывшие завлабы, инструкторы райкомов комсомола, получившие доступ к безналичным счетам ВЛКСМ и в мгновение ока обогатившиеся, пионервожатые и т.д.
Коцнуть хату, вскрыть самый хитроумный механизм, пусть то будет японский электронный замок с двенадцатью степенями защиты, для Креста не составляло проблем. Когда в последний раз спалился, следак все допытывался, не он ли раскупорил квартиру одного столичного академика, поставившего на дверях своего обиталища самолично изготовленные запоры, настолько эксклюзивные и не имеющие даже близких аналогов в мире, что вполне могли потянуть чуть ли не на Нобелевскую премию? Анатолий скромно отнекивался, а когда после вынесения приговора следак испросил у конвоя пять минут на беседу с бывшим своим подследственным, Анатолий шепнул ему, что понадобилось ровно двадцать четыре минуты на всю ту академикову механизацию. Вообще Крест считал взломы делом поганым, непрофессиональным, унижающим его воровское достоинство. Он никогда не взламывал – он вскрывал.
СЧАСТЬЕ С ГОРЧИНКОЙ
Двух молодых щипачей, шныряющих по залам ожидания, Крест просек еще в самом начале, как только появился на вокзале. Дежурный сержантик из линейного отделения милиции, изредка возникающий то тут, то там, дабы у пассажиров была уверенность – он бдит, ни сном, ни духом не подозревал, что на вверенной ему территории замышляется, как любил дело не по делу долдонить вождь мирового пролетариата, экспроприация, но только не экспроприаторов, а простых российских лохов, о счастье которых (причем огулом) так усердно пекся оный вождь. Да и куда там милиционерику, вчерашнему сельскому жителю, лимите, было надыбать профессиональных карманников. Для этого надо либо много и долго учиться, либо иметь воровской кураж.
Кресту было интересно наблюдать за работой своих молодых коллег. К слову сказать, он и сам толком не задумывался, из каких соображений старые воры дали ему «погоняло» - Крест! На фене это слово означало – конец, смерть. Мокрухой он не грешил, сам в обозримом будущем «нарезать коня» вроде тоже не собирался, хотя, конечно, все в воле Всевышнего. Скорей всего по фамилии кликуху нарекли, понеже мозгами шевелить было лень…
Щипачи наконец-то наметили жертву. Вжавшись в уголок диванчика и держа на коленях спящую девчушку лет трех, дремала молодая женщина в «резиновых» джинсах и фирменных кроссовках.
Глаз, надо отметить, у щипачей наметанный, хоть и молодые. И джинсы, и кроссовки были настоящими – не Китай – и стоили немалых «бабок». Ребенок тоже одет-обут не с толкучки. Плюс солидный чемодан на колесиках и, главное, сумочка из крокодиловой кожи, ремешок которой сполз с плеча пассажирки и свободно обвисал на диван. Плевое дело – умыкнуть такой лопатник.
Щипачи моментом слямзили сумочку и уже навострились линять с вокзала, когда вдруг Крест сорвался от подоконника, на который опирался локтем, и заступил им дорогу. Что на него накатило, он и сам толком не понял. Сообразил только краем сознания, что нарушает один из законов своего мира – не мешать, не вмешиваться, - но было поздно давать задний ход.
- Эй, гольцы! Базар такой: не бейте хвостом – это моя маруха!
- А ты не плешь гонишь? – щипачи попались понятливые.
- Я похож на фраера штымпа? Мне пули лить без понту. Вы держите бан, а я только что от хозяина, вертеть колесо мне и вовсе ни к чему.
- Освети погоняло?
- Крест!
- Нет базара, заметано! – щипачи с уважением поглядели на Анатолия и один из них протянул ему сумочку.
Анатолий кивнул парням на прощание, повернулся и направился к так и не проснувшейся женщине. И затормозил, зацепившись ногой за ногу и чуть не растянувшись на заплеванном, скользком кафельном полу, присыпанном опилками. Угораздило же фраернуться! Ну что он скажет этой женщине? На хрена он вообще вмешался? Пожалел маму с ребеночком? Странно. Он, Крест, никогда никого не жалел. Ни тех, у кого воровал, ни тех, с кем давил вшей на нарах, мотался по этапам, тянул срок на зонах. Себя тоже не жалел. Пожалеешь – пропадешь!
Из невольного ступора его вывел испуганно-удивленный, негромкий вскрик очнувшейся женщины, обнаружившей пропажу и вдруг увидевшей свою сумочку в руках столбом застывшего посреди зала прилично одетого, похожего на гражданского летчика, приятного молодого мужчины с проседью в коротко стриженных волосах. Почему летчика? Это Крест узнает потом.
Любовь с первого взгляда, существует ли она? А почему бы и нет? Крест втюрился даже не с первого взгляда, поскольку толком еще и лица-то не разглядел. Крест «завис» на них обоих – маме Арише и ее дочке Настеньке проснувшимся подсознанием. Сам не зная того, он, оказывается, уже много лет мечтал именно о них – Арише и Настеньке. Мечтал и нашел на вокзале далекого северного городка, окольцованного зонами. Скажете, сочиняю? Нетушки, чистую правду говорю. Крест не даст соврать.
Арина с дочкой возвращались на родину, в нашу с вами область. Муж Арины и папа Насти, пилот полярной авиации, погиб в авиакатастрофе, когда ребенку не было еще и годика. Ничего героического, просто самолеты начали разваливаться без пригляда один за другим. По мужу Ариша и сравнила Креста с летчиком. Такой же мужественный, прокопченный, обветренный, только без легкой воображулистости, присущей молодым пилотам, а особенно аэродромной обслуге.
Два с лишним года после гибели мужа копила Ариша северные рубли с
