Безымянный сценарий( полностью)

Взъярился вдруг старик,  и резко всадив нож в лавку,  приподнялся, стряхивая стружку с колен…
- Он тут понимаешь,  почти два месяца под себя ходит, а все туда же: подайте ему кальсоны…
- Как два месяца?
Охнул Иван, вновь резко поднявшись…
Так это сейчас значит…
- Ну да. Сегодня двенадцатое февраля  двадцатого года от рождества Христова…
Просто и спокойно бросил старик и, подойдя к больному, положил ему на колени сухие и стиранные (хотя и не отутюженные) рубаху и кальсоны.
- Одевайся. Внучка уже в сенях…
…Вечеряли втроем за большим, тщательно выскобленным столом.
Невысокая, тонкая в кости внучка хозяина дома, в несколько минут накрыла на стол,  и еле сдерживая рвавшийся наружу смешок, пригласила мужчин на ужин.
На лавочке, где еще недавно старик орудовал своим тесаком,  сейчас исходил жаром небольшой посеребренный самовар с черной в радугу, коленчатой трубой. На столе, на вышитых салфеточках, словно по волшебству появлялись глубокие керамические посудины, наполненные простой, но необычайно аппетитной снедью – дарами щедрой сибирской тайги.
 Горячим паром исходила сдобренная сливочным маслом.  слегка помятая отварная картошка. Рядом под кольцами нарезанным репчатым луком, подрагивали в темном рассоле соленые сырым способом грузди. На деревянной резной доске высилась горка отварной холодной медвежатины, нарезанной толстыми ломтями. Соленые огурцы, переложенные пучками маринованной черемши,  дразнили обоняние чесночным запахом. Стол венчал четырехгранный полуштоф светлого стекла, сквозь которое просвечивало что-то темно-коричневое, явно настоянное на кедровых орешках.
Горлышко бутылки увенчивали три граненых стаканчика одетых один на другой. Чуть поодаль,  на самом краю стола,  скромно притулился небольшой берестяной туесок с крупно наломанными  сотами,  сверкающих на сломах темным медом.
- Ну, ты внучка и расстаралась! С чего бы это вдруг?
Хмыкнул въедливый старик, присаживаясь к столу.
- Ты что ж Натаха, полагаешь, что их благородию после такого длительного поста можно так сразу на еду налегать? Вот уж нет.…Тут и до заворотка кишок недолго…
- Кстати, мил человек,
Обратился он уже к сидевшему рядом с ним юноше.
- Ты уж сынок просвети, кто ты такой есть и как к тебе лучше обращаться, по имени или по званию?
Тот, бросив быстрый взгляд на Наташу, сидевшую напротив и вновь поразившись ее своеобразной таежной красоте, привстал, закашлявшись  и проговорил, разглядывая свои тонкие в запястьях кисти рук.
 -  Штабс-ротмистр при Сибирском временном правительстве,   Иван Титович Веревкин, к вашим услугам.
При этом, молодой человек по привычке попытался щелкнуть каблуками,  но по причине отсутствия оных,  лишь ушиб костяшки босых ног и невольно зашипел от боли,  под уже откровенный смех девушки.
Впрочем, и сам  штабс-ротмистр рассмеялся и вновь присаживаясь, буркнул чуть слышно, исподлобья любуясь Наташей:
- Но так как мы не в армии и не на фронте, то и вам Наташа, и вам дедушка можно просто, Иван или Ваня.…Как хотите…Мама меня Ваней до самого последнего звала…
- Ну что ж Ваня, быть может, выпьем по маленькой за твое выздоровление?  Ты как, не против?
Поинтересовался старик, наполняя стаканчики кедровой настойкой.  Штабс-ротмистр  отрицательно махнул коротко остриженной головой и потянулся к водке.
…- Ох, паря. Да ты я гляжу,  уже поплыл.…Это с одной-то стопки? Силен…
 Словно сквозь туман послышалось Ивану и он вдруг почувствовал, как сильные руки старика приподняли его и отнесли на кровать…
- Спи сынок.…Виноват я, старый дурак перед тобой…Тебе после такой хвори, пожалуй, и чай надо было посветлее  заваривать.…А я тебе спирт…Дурак,  одно слово…
Иван  с трудом приподнял голову и даже попытался что-то ответить, но в этот миг комната перед глазами штабс-ротмистра завертелась,  и он провалился в глубокий сон.
…Впрочем, проспал  в этот раз Веревкин,  совсем немного: от силы с час, а то и того меньше, а проснувшись, увидал, что Наташа спит рядом с ним, на одной кровати, но под отдельным одеялом. Дед же, при колеблющемся свете лучины вставленной наискосок в трещину печной штукатурки,  нацепив на глаза круглые выпуклые очки, читает толстую явно рукописную церковную книгу.
Офицер тихонько, чтобы не разбудить спящую девушку,  спустился на пол и подошел к старику.
- Прошу прощения милостивый государь.
 Не без сарказма прошептал он, присаживаясь рядом.
– Я несколько запамятовал фамилию вашу, как вас звать – величать, тоже не знаю.
Но скажите, пожалуйста, там, на станции как вы говорите, Тыреть, при мне никаких бумаг не было? Или писем? И костюм.…Как и во что я был одет, в штатское или же в военное?
Старик прикрыл псалтырь, вместо закладки используя собственные очки. Привстал и, поманив Ивана к столу,  лучиной запалил лампу с длинной надтреснутой колбой.
-  Имя тебе мое, Ванюша, лучше и не знать.…Зачем оно тебе?
 Здесь в Сибири, места глухие, кандальные – иной спрос жизни может стоить.
…А  если уж совсем  невмоготу, то местные людишки, зовут меня по-разному, кому как глянется: кто Петром Григорьевичем, кто Сохатым, а кто и попом – расстригой.  А по мне хоть так, хоть эдак - все верно…Главное чтоб уваженье соблюдалось…
  Лохмотья же ваши, господин -  штабс-ротмистр, пожалуй, даже последнего каторжанина, что пятки салом смазал, не прельстили бы. Одно слово – рвань. Ну а все то,  что при тебе было тогда, так вот оно…Я ждал, когда ты проснешься, подготовился…
Сохатый приоткрыл крышку небольшой Каслинского литья  шкатулки и пододвинув  ее к краю стола,  поближе к офицеру,  пробурчал приподнимаясь.
- Я до ветру схожу, а ты проверь все ли на месте? Давай паря не стесняйся…
Старик прикрыл за собой дверь и Веревкин не без робости наклонился над шкатулкой.
Поверх сложенной в четверо карты, лежал, сверкая двуглавым орлом  килограммовый слиток золота, небольшая сафьяновая коробочка с крестом и десять золотых червонцев в носовом платке с вышитой на нем монограммой, К.А.В.
 Споротые  штабс-ротмистрские  погоны, видневшиеся из-под карты,  на фоне золотого слитка показались  Ивану грязными  и потертыми.
В углу шкатулки тускло поблескивал единственный револьверный патрон…
- Вот и все…
 Штабс-ротмистр  устало отпихнул от себя шкатулку и  потянулся к полуштофу, все еще стоявшему на столе.
 - Вот и все…Ничего не сделал.… Александра Васильевича -  подвел. Просьбу его не выполнил.…От своих отстал…
Он выпил, зажевал почерневшим уже груздем и снова налил.
- Хватит вам, Иван Титович. Хватит на первый раз…
Вошедший Сохатый,  отобрал у молодого человека бутылку и отставил ее на противоположный конец стола.
- Что ж теперь-то вздыхать?
Буркнул старик и вытащил из шкатулки сложенную карту.
- Ваши штабисты конечно народ аккуратный и на карте не обозначили не одного населенного пункта.  Но реки-то, горы они вырисовали обстоятельно.…
Так что карта твоя хитрая,  разве что для такого же, как ты горожанина - секретная, а для любого здешнего мал-мал охотника, словно книга раскрытая.
Уничтожил бы ты ее паря.…А?
- Не могу, Петр Григорьевич. Никак не могу.
Вздохнул Веревкин и  закрыл шкатулку ладонью.
- Мне ее еще обработать необходимо:  зашифровать,  к местности и ориентирам привязать, а уж только потом.…Потом я ее Адмиралу  , Александру  Васильевичу Колчаку,  вместе с докладом и изменениями все непременнейше  передать должен…Лично в руки.
- Эко парень, – безнадежно протянул дед и тоже выпил.
- Некому тебе больше докладывать…Некому карту передавать…. Адмирала твоего в ночь с шестого на седьмое февраля на берегу реки Ушаковка  расстреляли.…Кстати и ни  его одного.…С ним еще и Пепеляева приговорили…Председателя Совета министров России.  А товарищей своих  полковых, ты, Ванька и при желании уже не догонишь. Они брат под Байкалом, поди, уже!? Нет, не догонишь. Слишком далеко.
Штабс-ротмистр застонал и, в отчаянии обхватив голову, закачался на табурете.
- А вы, Петр Григорьевич про адмирала верно знаете? Ошибки быть не может?
- Нет, сынок. Все без обману. Нет больше Александра  Васильевича. Второго дня с чернушкой из Знаменского женского монастыря разговор был.  Она в Нижний Тунуй за медвежатиной для монастырской трапезной частенько заезжает.
Брат у нее там на поселении. Говорит, расстрелом руководил Самуил Чудновский, из иудеев,  христопродавцев значит.
 Он опосля расстрела в обитель заезжал: озяб мол, отогреться решил.…Так что сведения верные.
- Это все чехи…Суки продажные!
Заскрипел зубами офицер и в бессильной злобе сжал кулаки. Недаром его превосходительство поторапливал меня с моим отъездом,  предчувствуя, что предадут его эти союзники.…Так и есть, предали.
 Он помолчал, сквозь слезы взглянул на старика и вдруг, словно что-то вспомнив,  даже привстал и, потянувшись к старику, спросил дрожащим голосом.
- А Зорька, Зорька моя где? А сабля, отцовский подарок…
Дед качнул головой и глянул в глаза побледневшему молодому офицеру.
- Нет,  Иван Титович: ни кобылки вашей, ни