- Всё равно, - грубовато ляпнул я наперекор им, - нужно было не так наглядно это обделывать; а то ведь мы старуху запозорили перед соседями.
- Ну ты даёшь! – воззрился Серафим, светя на меня ярким взором хлеще фонаря. – Да Макаровна сама рада была к Янке в гости идти, словно дама-невеста. Вспомни, как она держала у своего сердца любимое розовое покрывало, похожее на фату.
Я чуточку улыбнулся; а потом вдруг захохотал, хлебнув вчерашней весёлой бражки - мы в самом деле на этих проводах были шаферами настоящего жениха. Янко шёл вчера серьёзен – будто и впрямь собирался пропеть у аналоя, что берёт в жёны самую желанную; а старуха смешлива была да застенчива, но через стыд проступала красноватая хвастливость, что полюбил её добрый молодец.
- Юраша, хватит ржать! – ругнулся Янка, встряхнувшись членами от моего жеребячьего гогота. Он оглянулся во все стороны на почти спящие улочки посёлка, боясь спугнуть тишину, благолепно расположенную к нам в эту лунную ночь.
Но меня уже отпустило. Пропал страх перед неведомой опасностью, которую я себе напридумал, и ожидаемый на крыше бесёнок стал казаться мне близким другом, с коим можно откровенно поболтать о причудах трудноватой жизни.
- Ну и красив же ты вчера был! Только интересно – как ты теперь обратно её поведёшь сквозь глазастые дула соседей, через словесные пули? Такая тьма сплетен, что они всё небо закроют.
Серафим тоже хихикнул: - А ничего страшного. Мы скажем, что будто на пробу брали, на одну ночку.
Янка поглядел на нас во тьме возмущённо, кося глазами как заяц, обороняющий свою интимную норку; а потом ухмыльнулся: - Вы ещё попомните меня, когда я оставлю бабульку себе насовсем – на пироги, да и всё остальное. Обзавидуетесь.
- Сказки тебе будет на ночь рассказывать, вязать шерстяные носки.
- На балконе цветник разобьёт, да петушка в клетке.
- Хватит болтать – мы уже близко. Серафим, лети на разведку.
Янко стянул с головы капюшон, чтобы легче было вертеть балаболкой. Он заметно разволновался, считая себя командором, отчаянным за удачу. Мне же теперь за весь прошлый страх хотелось шутить и смеяться, быть вдохновенным; и я спросил заговорщицки:
- Янка, на кого луна сейчас похожа?
А он громко рявкнул:
- На слегка подгрызанный пятак! -
Вот так.
Разве можно бескрылому существу объяснить, что такое луна, и полёт в небесах? – но не на самолёте, а на обычной метле, которая вроде бы стоит у сарая для подметанья двора, под ветром едва шебурша своими берёзовыми веточками. А потом вдруг в единую ночь из облаков выползает так называемый обгрызанный пятак, обликом похожий на круглую мордочку улыбчивой Джоконды: и сия метла ураганно взмывает ввысь, неся на спине голую ведьмочку из соседнего дома - про которую все соседи восторженно болтают, будто она отличница, стахановка, и прекрасная целомудрая дочь.
- Хреново, - цвыкнул сквозь зубы Янко, пытаясь руками разорвать нашу сетку для бесёнка. – Она крепка, но слишком заметна. Если мы разложим её на земле во всю длинку и во всю ширь, то он сразу узреет. У него глаза как у орла.
- Ночью орлы ничего не видят. – В эйфории пленительного азарта мне хотелось во всём ему перечить. – Ты имел в виду, как у совы.
- Я имею большую кучу сомнений в этой авантюре. – Он глядел исподлобья, словно мудрый учитель. – Мы же не знаем его настоящей силы. Вдруг он разнесёт всю трубу и полкрыши?
Тут сверху, из ветвей ракиты, показалась Серафимкина встрёпанная голова, похожая на лупатого совёнка:
- Да не разнесёт – он же совсем маленький, как младенец в коляске. Я от него в двух крылах пролетал, и всё видел.
- А ты знаешь пословицу, что в тихом омуте черти водятся? – ухмыльнулся недоверчивый Янко. – Достанет из пазухи свою адскую гранату, и взорвёт себя вместе с нами к чёртовой матери. Они ведь ужасно боятся неволи.
Янку и вправду тревожила неизвестность, страшила пугающая мощь нечистой силы, и всего сверхъестественного: а что если вдруг? - Ведь его здесь любили да вкусно кормили – и теперь ему было стыдно опозориться перед старушкой. А ещё свободолюбивую душу снедал лёгкий мужицкий испуг: что если дом нашей шутки не выдержит, развалится – и ему придётся как названому кавалеру ютить королевну к себе?
Я сразу обо всём догадался, и даже тихонько злорадствовал – так тебе, донжуану, и надо. Я всё-таки завидовал Янкиной красоте, и умению с полуслова обвыкаться с девчатами. Ну за что ему бог столько дал, а?
- Юра…
- Ась?
- На свет не вылазь. Держись ближе к кустам, и туда же сетку сдвигай. В тени, даст бог, чёрт её не увидит.
Тут луна спряталась за облако, и меня отчего-то зазнобило. Показалось, будто новый порыв ветра принесло откуда-то с Арктики, прямо с крупью стойкого северного снега вместе с беломедвежьим морозцем. Я плотно запахнул молнию на свитере, отвернув воротник.
Янко заметил, что мне стало не по себе: - Трясёт?
- Да немножко.
- Я тоже побаиваюсь, - едва ли не впервые храбро признался он. – Ещё заберёт нас с собой, сволочь такая.
Серафим, который уже лихо слетел к нам на землю, надменно укорил:
- Ну как вы так можете? он же ребёнок, совсем малолетка. Когда всё удастся, я вас потом познакомлю.
- Малыш – не стучи в барабаны, и не притворяйся героем. Ты тревожишься не меньше нас.
- Яник, вот честное слово, что всё получится. – Серафим под благородное пионерское приложил руку к сердцу.
Янко засмеялся, впервые за сегодняшний опасливый вечер:
- Верю, верю! Только смотри не продай душу дьяволу, а то где тебя потом искать.
Так, улыбаясь да подначивая, мы растянули западёнскую сеть поближе к кустам. А чтобы наши бледноватые лица не светились во тьме предступающей ночи, мы нацепили на головы тёмные маски: Серафимка стал зайцем-динноушком, мне досталась роль хитрой лисы, а Янко обратился в клыкастого волка, свирепца.
- Значит, так, - открыл свою командирскую пасть важный вожак. Даже через дырки для глаз его очи грозно сверкали на всех. – Действуем по плану: как только этот ужасный бес…
- бесёнок, маленький и несчастный, - поправил волка заяц-длинноушек, застенчиво улыбнувшись двумя передними зубами.
- Ну хорошо, - согласился вожак стаи, всё же грозно зыркнув по лицам чтоб не перебивали. – Когда он подлетит к трубе и начнёт оглядывать местность, все должны затихнуть как мыши, расползясь по кустам. Понятно?
- Понятно, - поддакнул ему хитрый лис, оказывая уважение. – Но лежать на голой земле как-то стрёмно. Может быть, дерюжку возьмём, или хоть собачью подстилку?
- Не умничай! – рыкнул клыкастый свирепец. – Дай вам волю, так вы сюда матрасы притащите и заснёте на них. Не расслабляться!
- есть не расслабляться! – шёпотом воскликнул длинноушек. – А что дальше?
Тут волк довольно-таки радостно потёр свои крючковатые лапы, словно добыча уже была у него в когтях: - Дальше он обязательно нырнёт в трубу, если вы не выдадите себя предательским писком и шорохом. Как, сумеете не обделаться от страха?
- Ну что ты! как ты мог так подумать о нас. - Обиженный подозреньями в трусости, зайчик поднялся над кустами во весь свой немаленький рост, и снова стал крылатым Серафимом. А хитрый лис, то бишь я, с презрением постарался унизить зарвавшегося вожака Янку:
- Ты лучше сам к своей заднице пакет подвяжи, а то ведь не ровен час…
- Прекратить болтовню! – грубо перебил он ненужные разговорчики. – Лишь только бес в трубе скроется, так вы сразу же набрасываете на неё сеть. Ты, Серафимка, взлетаешь и закрываешь дыру – а ты, Юраша, помогаешь ему придерживать с лестницы. Я же в это время стремглав несусь в хату, и через открытую заслонку пугаю его новогодними хлопушками. Он от ужаса, от непонятности всей окружающей природы, тут же выбрасывается обратно – и вяжется в сетке. - Янко восторженно задрал свой рыжий чуб, обращаясь почему-то не к нам, а к полновесной рыжей луне:
- Мужики! Мы берём его тёпленьким, и отдаём под хозяйский трибунал нашей сладенькой бабушке – а взамен получаем бочку варенья с корзиной печенья.
- А кое-кто и десяток поцелуев взасос, - поддел я его на рога, бычась от непонятной завистливой зависти. Как будто в чуде, которое ожидалось, Янко был главным фокусником, а мы с Серафимом только статистами великого чародея. – Не кажи гоп, пока не перепрыгнешь.
Янко усмешливо подмигнул мне: - Аааа, Юрочка – я тебя понимаю. Но извини: это теперь моя легенда, и я в ней буду былинный герой.
Ну и пусть; пусть гонится за своей славой.
Ночь всё равно была опьянительной таинственным ожиданием волшебства. Именно что не опьяняющ-щщщей, потому что все шипящие буквы подпускают в лунную темноту ненужные шорохи и скрипы, которые отпугивают медлительные ноктюрны душевных симфоний – и вместо того чтобы сердцу отвориться нараспашку от подступающей отрады, истомы и неги, оно вдруг сжимается от жжжелезистого шшкрипа сухой ветки по стеклу.
А вот без шипящих букв ночной сумрак представляется мне восхитительным, изумительным даже - как будто в его слепой темноте прячутся удивительные приключения, пока нам невидимые. И стоит лишь шаг ступить за порог своей привычной вселенной в тот неведомый мир, как он разверзнется предо мной словно сиятельный сон, от которого восторгом закладывает уши, и очи, и нос.
- юра!.. юрбан!?.. ты что, гад, уснул?
- Нет-нет, я в порядке… – Спросонок я даже не понял, в чём дело; но сразу же по привычке начал оправдываться, как проспавший революцию бунтарь.
- тише, дурак! – Жёсткая рука вожака перехватила мне рот и дыхалку. – По-моему, он уже здесь – где-то на ветке сидит.
- ты думаешь? – тихонько спросил я дурашливым невдомёком, ещё ничего и не вспомнив – где быль, а где сон.
- точно тебе говорю. - И Янко подёргал за сетку, чтобы Серафим на другой стороне тоже очухался. – Я поползу к дверям хаты, а вы приготовьтесь.
[justify] Он натянул на голову тёмный капюшон от
