Леонид Аркадьевич Сёмушкин уселся перед телевизором. Включил Первый канал. И стал терпеливо ждать – до назначенного часа осталось сорок минут. Коробочку с кнопкой он положил перед собой на журнальный столик.
– …так вы признаёте, что деньги получали путём шантажа? – Конечно, товарищ генерал. Глупо было бы отпираться. Надеюсь, тем, что «подоил» швейцарских банкиров, я не «нанёс политического и морального ущерба» своей Родине? Тем более, что тогда я использовал фамилию Абу Малик. – наигранный цинизм и ирония уже сидели у генерала в печёнках. Впрочем, взглянув ещё раз на линии энцефалограммы, бегущие перед ним по экрану, он решился: – Как звали вашу девушку в институте? – а вот этого вопроса человек напротив не ждал. После секундного колебания всё же ответил: – Наташа. А что? – Что вы сделали с её котом? – Хм-м… Ну, предположим, сварил в кипятке! – А как его звали? После отлично различимого на энцефалограмме замешательства в виде всплесков ровных до этого линий, последовал ответ: – Сейчас точно не вспомню. Кажется, Михаил. Генерал про себя ухмыльнулся. Вслух же сказал: – Ошибочка, господин двойник. Это только американцы называют котов человеческими именами. А теперь поговорим серьёзно, господин Роджер Эффорд. Сколько он вам посулил?.. Как ни странно, ответ последовал почти сразу, и ответ, если верить полиграфу, правдивый: – Пять миллионов. В американских долларах. Конечно, вперёд – только миллион, остальные – когда отсижу. Да, похоже на правду, подумал генерал. Больше пяти лет за нелегальное пересечение границы сейчас никто не даст… И то – придётся экстрадировать в страну гражданства. В Швейцарию. Где такого сообщником могут признать… А могут и не признать. Проклятый Официальный Запрос, хоть и на имя Свиндебарна, каковые документы и имел при себе двойник, уже пришёл по линии МИД-а. А жаль – генерал с удовольствием сгноил бы человека, отнявшего у них столько драгоценного времени, в рудниках Колымы… Хотя бы за то, что занял столько драгоценного времени. И нажимал три раза на кнопку.
– Вы… уверены, что вы этого хотите?! – сомнения в тоне и взгляде спецагента были неприкрытыми. Правда, теперь иронией и скепсисом и не пахло. Скорее, боязнью. За него. Смит, тем не менее, удерживался от того, чтобы запрещать комиссару что-либо.
– Да. Совершенно уверен. И ещё: я прошу, чтобы нам не мешали. Прикрытие не понадобится. Отзовите снайперов. – Ну… М-м… Хорошо. – комиссар буквально слышал, как внутри аккуратно подстриженного черепа ворочаются шестерёнки законсервированного и стандартизированного мышления, – На вашу ответственность. Комиссар только кивнул. Затем неторопливо, только что не насвистывая, стал спускаться по цветущей лужайке к маленькому аккуратному домику, направляясь к парадному входу. Полуденное солнце и иногда пролетавшие пчёлки придавали лугу с полевыми цветочками, деревьям, и сонным холмам и лощинам неправдоподобно идиллический, спокойный вид. Вот он и дошёл до наполовину застеклённой двери под навесом крыльца. Ничего не случилось. Мысленно переведя дух, комиссар постучал. Спустя полминуты дверь распахнулась. Зисерманн вовсе не выглядел грозно или насторожено. Скорее, удовлетворённо и приветливо. – Чем обязан? – бровь вопросительно приподнята, но комиссар видел там, в глубине умных серых глаз, что хозяин отлично знает цель его визита. – Вы – Зисерманн Александр Александрович? – Да. Слушаю вас. – Я комиссар Жюль Бланш. Франция. Веду следствие по делу об уничтожении трёх крупных европейских городов. Не могли бы мы поговорить? – Почему бы и нет? Входите. – Зисерманн отошёл вглубь, приглашая комиссара пройти в коридор, и когда тот вошёл, закрыл дверь. Затем они перешли в гостиную, занимавшую почти весь первый этаж. Комиссар оглядел угол, выделенный под кухню, барную стойку, тумбы перед ней, большой телевизор и удобную мягкую мебель. Хозяин, не скрываясь, иронично улыбался, наблюдая за ним. Когда взор комиссара вернулся к холодильнику, сказал: – Я ничего не менял в планировке. Так что вы можете получить неверное представление о моём характере. Прошу – присаживайтесь. Комиссар так и сделал, опустившись в угол большого дивана. – Будете сок? – Да, спасибо. – Апельсиновый? Вишнёвый? Ананас? – Апельсиновый, если не трудно. Пока хозяин открывал холодильник, вскрывал коробку с соком и наполнял два высоких стакана, комиссар подумал, что они совсем как два норовистых молодых петуха – оттягивают момент схватки, пытаясь друг друга если не запугать, то хотя бы продемонстрировать уверенность в своих силах. И аргументах. – Итак, слушаю вас. – хозяин, поставив два стакана на журнальный столик, так, чтобы можно было легко дотянуться, присел на тот же диван – пружины под ним протестующее скрипнули – и сложил руки на коленях в замок. Хм, не иначе, как играл в волейбол. Впрочем, вряд ли долго – слишком широкая кость, и массивный торс. Комиссару почему-то подумалось, схватись они действительно врукопашную, у него, несмотря на всю силу и годы тренировок, не было бы ни единого шанса… – Александр. Признаёте ли вы себя виновным в уничтожении этих городов? – Да, я их уничтожил. – вот даже как. Зисерманн не сделал и попытки поводить его за нос, или походить вокруг да около. Прямой ответ на прямой вопрос. Достойный противник. Впрочем, это комиссар знал и так. Может, продолжить и дальше в том же духе? – Вы планируете теперь уничтожить Нью-Йорк? – Нет. Вы правильно подумали: слишком много бессмысленных, – слово «бессмысленных» Александр как бы подчеркнул, – жертв. Следующим у меня запланирован Вашингтон. Я предполагаю, что от уничтожения пары тысяч продажных и беспринципных политиканов любая страна только выиграет. Видите: я работаю на благо народа США… – А то, что при этом погибнет более двухсот тысяч… – «…ни в чём не повинных» клерков и секретарш, нисколько моей решимости не ослабляет! – весьма вежливо, словно объясняя, сколь полезна для здоровья предлагаемая отказывающемуся неразумному дитяте, капсула с витаминами, докончил учёный.
Комиссар помолчал. Да, он ожидал от Зисерманна циничности и беспринципности… (Или, скорее, принципов, чуждых обычному человеку…) Но остановить его нужно. – Скажите, Александр… Вы уничтожите Вашингтон в любом случае? Или… если Российский Президент выступит с обращением, возможно всё остановить? – Нет, господин комиссар. Машина, как это говорят, запущена. Аппараты установлены. Даже моя смерть не поможет вам предотвратить уничтожение Вашингтона. А следом будет уничтожена и Москва. Конечно, только в том случае, если Российский Президент не выступит… – Но… Вы как-то можете остановить уничтожение городов? – Нет. Повторяю: что живой, что мёртвый… Я уже на это никак не повлияю. Машина запущена. – Боюсь, разочарую вас. Ваш сообщник-двойник в России схвачен. – А-а, это тот, что пробрался через Монгольскую границу? Он – просто подсадная утка. Как и другой, приплывший через японское море на модифицированной торпеде… Они знают, на что идут, чем рискуют. Они согласились из-за… – Зисерман потёр пальцами в известном жесте, – денег. И мои соратники по интернату ни при чём, на случай, если вы думаете, что они – сообщники. Нет, я просто заплатил, и посулил деньги, и двое людей, самых обычных россиян, коренных, так сказать, жителей, будут ждать назначенного часа, и в нужный момент нажмут кнопки. Кстати, они совершенно не в курсе… Потому что кнопки сработают только в том случае, если свою нажмёт третий человек, сидящий сейчас перед телевизором.
Комиссар ощутил странную раздвоенность. С одной стороны он знал, что сейчас люди, прослушивающие их разговор, отдадут Приказы, и начнётся операция по экстренной эвакуации Вашингтона, с неизбежной паникой и суетой. С другой – не мог не поразиться научному и организаторскому таланту своего собеседника. Звучит слишком правдиво – за деньги можно нанять кого угодно, чтобы нажать всё, что угодно. Особенно, если не знаешь, что случится в результате такого нажатия… – Но… Вероятно, что-то может повлиять на вас, и вы остановите свою чёртову «машину»? – Нет. Да я и не вижу смысла, или необходимости в этом. – Хм-м… То есть напоминать вам о гибели ни в чём не повинных… – … людей не надо. Повторяю: это никак не повлияет.
[justify]– А если бы скажем… Я использовал как аргумент, угрозу того, что Спецслужбы России сгноят в застенках вашу первую девушку… ваших сообщников… ваших соратников по детскому дому… – на каждый полувопрос Зисерманн только качал головой. Комиссар замолчал. Зисерманн договорил: – Использовать как «аргумент» судьбу этих людей
