Один на один

творящейся неразберихой, потихоньку сходя с ума.
- Товарищ лейтенант, слышите меня? Товарищ лейтенант! – тормошил боец дергающегося командира, стоном поливая все вокруг. В ту же секунду, он отпрянул, кувыркнулся на спину, стал ворочаться, пятками сапог разрывая землю, широкими ладонями в перчатках, сжимая тонкую юношескую шею. Вскочил, метнул молящий взор полный страха на ошалевших товарищей, выдернул пистолет вместе с кобурой. Не успели оставшиеся бойцы метнуться на помощь, как в сыром воздухе, напитанном влагой молодого осеннего дождя, приглушенно треснул выстрел. Глухой щелчок раздробил его затылок, дегтярно-черные сгустки окропили землю. Солдат скосился наземь, крестом раскинув руки, подавившись пистолетом, торчащим изо рта.
Земля загудела, задрожала, разрывая толстый пласт почвы. Тяжелый шквал ветра ударил старика в лицо, рванул плащ, содрав застегнутые полы, всполошил сухие серебряные волосы, вытянув их вдоль дороги. В ушах поднимался несуразный вопль тысячи голосов. Небо багровело в глазах старика, затягивалось фиолетовыми пятнами, мелькало, хохоча сиплым громом. Вдали мелькнул и исчез крохотный точечный свет, вновь объявился, но уже ближе, еще раз, увеличиваясь в размерах. Вспышка – и оглушительный бас взрывался в ушах, вспышка – и старика сломило в коленях, вспышка – и яркий круг объявился у самого носа, жаля слипшиеся ноздри. Старик отмахивался, пытаясь встать, но точно прилип. Он потянулся к желтой кобуре, как рыжий шар вдруг сжался, задрожал, вспыхнув ослепительным свечением и вырвался, поглотив старика, со всем, что было вокруг.

«Граждане, проживающие по адресам», - звучал диктор монотонным голосом над головами замерших прохожих, под аккомпанемент завывающей сирены,  - « просьба проследовать к убежищам находящимся…»
Жуткий вой заполонил оживившиеся улицы, пугая жителей, многих вгоняя в ступор. Никому точно не было понятно, что происходит: учебная ли тревога или нет, стоит ли куда-то бежать, прятаться, либо игнорировать и продолжать свой путь. Возможно, это и было роковой ошибкой, финалом которой стало спасение  лишь нескольких тысяч человек многомиллионных городов – люди просто не понимали, чему им верить. Захлебываясь долгим звоном, рупоры разносили леденящую душу сирену, разлетавшуюся над головами стопорившихся граждан, перша сотню раз проигранными записями.
«Внимание! Внимание!» – продолжал диктор. «Это не учебная тревога! Просьба сохранять спокойствие и проследовать к убежищам. Повторяю, граждане, проживающие по адресам…»

- Открыть ворота! – сухо скомандовал Прохор двум бойцам, стоявшим по стойке «смирно», одной рукой придерживая линялый ремешок «Калашникова».
Звонкий скрежет колодок сместил стальные петли – и ворота нехотя поддались, щелкая колесиками по зубчатым рельсам. Желтый утренний свет ударил в сонные глаза лейтенанта, тот невольно прикрылся рукой, пока зрачки не привыкли, тогда он вновь заломил руку за спину, твердо встав против надвигающейся на него разъяренной толпы, будто неровный булыжник посреди бушующей реки. Правая рука его ощупывала твердую кожу кобуры, заранее расстегнутой, с наполовину утонувшим в нем «Макаровым».
В одно мгновение люди превратились в животных, кровожадных зверей, уничтожающих все на своем пути, лишь бы уберечься от напасти. Расталкивая, топча упавших, матерясь, человек пробивался к единственному укрытию, позабыв о гуманизме и прочей ерунде, в которую так страстно верил, которой жил. Машины на полном ходу влетали в нарушившее движение толпу, с мерзким хрустом ломая строй. Крики, стоны, умоляющий рев раздавленных, но не убитых, надрывный плач женщин и писк ничего не понимающих малышей. Кто-то из них останавливался, падал, сшибаемый толпой, кто-то успевал отпрыгнуть, припадал к асфальту, начинал молиться, устремившись в небо. Люди собирались кучками, тихо распевали молитвы, всхлипывая, но стараясь улыбнуться. В такие моменты, даже ярый атеист становиться верующим, ведь, когда судьба одевает петлю тебе на шею, находиться тот, кто может еще спасти тебя или дать хотя бы силы,  чтобы раскаяться. Ведь Бог является сущностью всего. Для одних он Иисус, для других Брахма или Будда, но главное то, не как мы его называем, а то, что мы верим в его существование, верим, что он некогда не отвернется от тебя, и доверяем, как собственной матери.И хочется лишь сомкнуть ладони воедино, до боли сощурить глаза, запрокинуть голову вверх и покаяться, попросить прощения, для кого-то пощады.
- Стеньков, Громов, - поочередно повернулся лейтенант к бойцам,- снять автоматы с предохранителя, - солдаты охотно исполнили приказ. – Помните, у нас всего десять секунд, не закроем вовремя – погибнем все. И прибавил еле слышно: «Да поможет нам Бог».
Вдруг сердце Прохора сжалось в язвящий комок, он хотел отвернуться, но вместо этого опустил дрожащие веки, не позволяя себе слабости, слегка приоткрыл их – на них ясно поблескивали набухающие слёзы, пару капель застряли в его темной щетине. Небо в мгновение окрасилось в серо-огненные цвета устремившихся к облакам ракет. Тонкие боеголовки – перехватчики,шипя,уходили ввысь, спиралью путаясь между собой.
Прохор точно помнил приказ обессиленного полковника: «Десять секунд после запуска!»
Юркая секундная стрелочка обозначила свой старт и стала набирать скорость, острым стуком отсчитывая пройденные вешки.
Десять…
Наконец первые счастливчики проникли под низкий бетонный потолок бункера, маскирующийся под советский заброшенный кинотеатр, который по любопытству никто не желал восстанавливать.
Девять…
Визжащий и скулящий поток едва протискивался в небольшую металлическую раму проёма.
Восемь…
Водруженные котомками и сумками с наспех собранным барахлом, с рычащими и прячущимися питомцами в руках, люди топтались у лестницы, ведущую вниз под резким углом.
Семь…
Склизкие стены бункера ежесекундно освещались мигающей у потолка красной лампой, в такт искрящей желтым табличкой «Тревога».
Шесть…
Едва держась ногами на полу, выгнув грудь против мечущейся толпы, лейтенант старался разглядеть поверх волны голов, те знакомые и родные лица, но всё никак не находил.
Пять…
Прохор метнул резкий взгляд на выпуклый циферблат часов и лишь грустно вздохнул.
«Ну, где же ты?» - волновался он.
Четыре…
Возня, плач, ругань, сумасшедший смех, и жадно тянущиеся внутрь руки.
Три…
Прохор вновь оглядел солдат, держащих в руках автоматы, на лицах которых явно застыл ужас. Повинуясь, они одновременно известили смазанным затвором о готовности.  
Два…
Прохор напряг легкие для того, чтобы вынести самый тяжелый для него вердикт.
Один…
Он знал, что потерял самое дорогое, что у него было, но тлеющая надежда застряла в нем, надежда, что жена с сыном все-таки нашли убежище.
-Закрыть ворота! - рявкнул лейтенант.
Услышав это, люди, не успевшие запрыгнуть в бункер, стали ломиться пуще прежнего, пальцами прорубая себе путь, раздирая лица, хватаясь за волосы, зубами вонзаясь в плечи и руки, цепляясь хоть как-то за жизнь. Отчаявшись окончательно, он взмыл пистолет и четко отщелкал два выстрела в потолок, с которого на плечи опала труха.
Но и это не остановило прорывающийся поток.
Всхлипнув, он зажмурился и отдал твердый непоправимый  приказ, впоследствии о котором всегда жалел и звал себя палачом.
- Огонь! Огонь! – проорал он и первым опустошил обойму в толпу, потянулся ко второй, но этого не понадобилось- солдаты подхватили своего командира и расстреляли ломившихся мирных граждан, обильно посыпая пол звякающими гильзами.
Кажется выстрелы и захлебывающиеся в предсмертной агонии, изрешеченные тела вернули сознание жителям. Уцелевшие ряды, прикрываясь руками, бросая жуткий взор стали отходить. В воздухе завывали обреченные дети.
- Закрыть ворота! – повторил не своим голосом Прохор. – Ну же! – и сам навалился на тугие пластины крашеных ворот. Солдаты ногой брезгливо перебрасывали растоптанных и расстрелянных в упор за порог, пачкая свежей кровью начищенные сапоги.
Лейтенант бросил последний взгляд на золоченый купол бирюзового собора, кривую улицу, потерявшую свой прежний праздничный вид, белые лица людей и обиженные взгляды, застывшие на гримасах покойников.Солнце тепло лизнуло его потные щеки и лоб и скрылось за черным брюхом тучи.

- Проша! – донеслось из задних рядов толпы знакомым женским голосом. В щели смыкающихся ставней блеснули до боли знакомые малахитовые глаза, а рядом смуглое личико Митеньки, нелепо хлопающего глазами, хмуро сдвинувшего брови. Он-то точно пока не осознал, что стал последним, кто увидит этот ясный, хоть и мрачный, летний небосклон, пухлый ажур облаков, стелющиеся над макушками гигантских зданий, шпили которых колют небо.
«Таня»,- сожалеюще обронил Прохор, когда ворота встали на замок.
Снаружи раздавались тревожные голоса еще живых мертвецов, изо всех сил тарабанящих по наглухо затворенным воротам, завывал рвущийся внутрь ветер, которому будто тоже что-то грозило. Вдруг крик усилился, завизжала сильней сирена, волна шума пошатнула  стены бункера, раскат отчетливо донесся до ушей лейтенанта и…
Глухой удар в мгновение прекратил мучения людей, многовековую историю и настоящую жизнь, там, на поверхности, посеяв вокруг лишь радиоактивную пыль, звенящий ветер, лоскутами перекатывающийся по опустевшим городам. Кое-где на стенах отпечатались человеческие силуэты, самих же превратив в пепел. Как никогда люди стали близки, смешавшись в единый буран, завывающий то там, то здесь.  


ЧАСТЬ 3

Посреди ночи Андрей вскочил в холодном поту, вытянувшись спиной, до боли вывернув руки назад, жадно глотая воздух онемевшим ртом. В помещение было почти темно, лишь шипящий газовый фонарь, висевший на гвозде, приютивший внутри запеченных мух, тускло освещал бревенчатый угол стены, сквозь который сочилась земля.
В воздухе стоял прелый смрад сырого полусгнившего сена, сплетаясь с холодным запахом подвала и грунта. Вдоволь насытить кислородом, Андрей свесил ноги с кровати, коснувшись окаменелыми пальцами земляной пол. Койка, на которой прибывал Андрей, казалось совсем дряхлой и непригодной для сна:  проржавевшие насквозь прутья вязали между собой узлы, доставая до пола, погнутые решетчатые спинки, тянулись друг к другу, складывая кровать внутрь, кривые ножки были сплюснуты и слегка разъезжались в стороны.Лоснящийся полосатый матрас и покрытая желтыми пятнами плоская подушка также оставляли желать лучшего.  Вдоль стен стояло еще несколько кроватей, все они были пусты, но в лучшем состоянии, хотя, может быть, Андрей просто придирался.
В темноте кто-то мирно храпел, но не видно было кто, лишь здоровенные носы сапог, скрещенные вместе, тянулись к свету. За стеной кто-то шумел, скорее их было несколько, в числе которых был и женский тенор. Андрей повернулся левее, туда, откуда доносились звуки. Из-под узкой скосившейся набок деревянной двери, блестела рыжая полоска света, пропадающая под чьими то массивными шагами. Из-за стены то и дело доносились пьяные возгласы и женское пение, поощряемое заплетающимися от алкоголя голосами, частые фразы: «Бармен, спирту!» или «Кирилка, давай-ка обнови, ик», доходило и до простого