«Всех зверей язык узнал он,
Имена их, все их тайны»
Генри Лонгфелло «Песнь о Гайавате»
Пространство лопнуло – и я вышел из всех его констант. Мир вновь открылся для меня: восстало с иным ритмом время, невиданный свет пришёл с далёких звёзд. Я, Бортинженер, был абсолютно цел, но ни Командира, ни кресла его не существовало более. Справа от себя я увидел обрывки проводов и остатки такелажа. Каким-то образом Командир исчез из корабля. Отсутствовал и орбитальный отсек. Вместо переходного люка над моей головой зияла обыкновенная дыра.Второй Пилот, находившийся за бортом, исчез также без следа.
Я не знал, какая сила вела мой корабль, по всем параметрам он должен был быть мёртв. Но ревела аварийка, мигал кое-где пульт, глухо постукивая, работали движки. Корабль уже оценил ситуацию и строил ориентацию на аварийный спуск.
Я всегда считал «Союз» самой умной и живучей машиной из созданных людьми. Но то, что делал этот корабль сейчас, уходило в красивую легенду. Мне показалось, мы упали камнем вниз, на самом деле, спускаемый аппарат вонзился в атмосферу под небольшим углом. Мозг корабля, к счастью оставшийся живым, закрутил аппарат вокруг оси и направил на баллистический спуск. Рёв стратосферной плазмы ворвался в дыру от вырванного люка. «Союз» запульсировал, заплясал, стараясь удержаться под набегающим потоком. Чувствовалось по конвульсиям и рыску, по отчаянным хлопкам движков, каких усилий это стоило ему.
Я знал, что топлива в системе управления осталось мало, что парашютный отсек сильно повреждён, и готовил себя достойно умереть. Надежда была лишь на экспериментально-надувной конус – но сработает ли он в критический момент? Пока что меня спасало два чуда: невероятная живучесть «Союза» и мой скафандр.
Дрожь корабля перешла в неистовую пляску, в рёв набегающего потока добавился скрежет испаряющейся теплозащиты. В одно мгновение я увидел себя, коснувшимся Вселенной – и вернувшимся к Земле. Всё это было в новом мире, от старого я был беспрекословно отсечён.
Вдруг зазвучала чья-то песня – и встала рядом со мной на корабле. Голос песни был женский, он поведал: «Всё было, всё прошло. Ты же, пришедший, ещё не знаешь ничего».
Я подумал: «Что это? Ни источника, ни образа, ни слова. Возможно, песня эта, уйдя от кого-то, живёт среди высоких облаков? Возможно, это и есть мой новый мир?»
И вот я спрашиваю вас, во что превратится человек, если деформируется его тело и лицо, во что превращается мир вокруг человека, когда он уходит от себя?
Пространство лопнуло, а я успел ощутить, как пришла Волна и захлестнула Мир. Как и прежде, светило солнце, люди продолжали жить и умирать, а я начал что-то вспоминать. Мир этот новый оказался слишком твёрд и всё живое, всё мыслимое прежде, было низвергнуто из него, либо стало безличным без него – так и произошло крушение старой эры. Я видел всё это ярко, близко, не испытывая ужаса от новизны.
Слишком тверды здесь оказались небеса. Парашют у «Союза» не выходил, я удивился, если бы это вдруг произошло. За чертой, в новой эре, я воистину стал всевидящим, всевластным. Мне открылись воздушные замки и дворцы – я ходил и покоился средь них. Видел я города белоснежные, их посещал. Города эти были безмолвны и чисты. Увы, я сознавал, что мир мой прежний исчез безвозвратно, навсегда.
Я ощущал, как долог был путь «Союза» над Землёй. В моём пришествии, в моём воззрении новом, я видел, как земля падала и возносилась. Порой я плыл меж уснувших гигантов, порой подо мной низвергались провалы в никуда. Сонная тишина воцарилась на земле и торжественное безмолвие на небесах. И эти тишина и безмолвие были сами в себе и сами про себя.
Кто-то вёл меня и оберегал. Чьи-то ладони я видел над собой. Под малым углом, задевая верхушки деревьев, врезался в лес мой аппарат. Я ждал, что же раньше не выдержит: тело моё, или металл. Ломая ветки и стволы, в рёве и треске, «Союз» погружался в лес. Боль и страх догнали меня, но скорость уже не пленяла тело – я оказался на земле.
С трудом я вылез из лежащего на боку «Союза» и снял скафандр. Мне повезло: надувной конус всё-таки раскрылся и спас спускаемый аппарат. Я не получил ни одного перелома, либо серьёзного ушиба.
Став на колени, ладонями рук своих, я осязал прохладный мох земли. Телу моему ещё было тяжело. Вокруг возносились могучие столбы. Очевидно, глубоко из-под земли выходили эти исполины и очевидно, из глуби веков явился этот лес.
И только я встал, держась за ещё тёплую обшивку корабля, как всё услышал, всё увидел. Включились движение и звук. Кто-то мелькнул за деревом, вверху заухала сова, хвойные иглы зашелестели меж собой. С удивлением я обнаружил, что понимаю, от чего беспокоилась сова, о чём идёт речь среди зелёных игл. В этом новом мире я обладал каким-то странным языком, словно эхо, пришедшее от моего родного русского.
Тогда я провёл свой первый опыт на планете. «Кто вы?» – послал я слова горам, синеющим вдали. Я увидел, как чекрез минуту горы встрепенулись от крика, и ещё через минуту услышал их ответ: «Мы пришли! Мы пришли и здесь уже давно!»
Так мне вернулись слова тайные, на этом странном языке.
«Зелёные, благоухающие, царствующие, – я обратился к хвойным гигантам, – встречали вы на этой планете людей, подобных мне?»
«Нет, мы не знаем про существ, тебе подобных»,– отвечали гиганты стройным гулом своих крон. И снова я распознал их дружные слова.
Оглядевшись, я сделал странное открытие: именно от меня начиналась некая тропа. Едва я встал на неё и сделал шаг – ко мне явилась сцена. Всё было в духе богов и их искусств. Вспыхнули яркость и сверхсочность. Упал занавес и я прозрел. Вокруг меня, в океане света, было поле, а впереди возвышалось два столба. Тропа подвела меня вплотную. Столбы эти были древние, из камня, представляя людей, в свой натуральный рост. То ли окаменели они внезапно, то ли кто-то пытался людей этих воссоздать. Я замер. Это был мой экипаж, два моих друга – Второй Пилот и Командир.
Я обошёл вокруг них, я осторожно дотронулся до каждого из них. Несомненно, они были из камня, каким-то образом окаменев. Я впервые видел подобное искусство. Они были здесь, но ушли из этой точки, хотя вполне возможно, могли вернуться вновь.
Я не мог разрешить эту тайну. То ли кто остановил их по своей воле, то ли всё произошло по естеству. Выражение лиц у окаменевших было одно: они удивлённо глядели в этот мир. Позы их, однако, были отличны друг от друга. Командир пребывал в размышлении, покое, Второй Пилот куда-то рвался вдаль.
«Так вот они, ваши тайные замыслы, – подумал я. – Но почему вы здесь, что с вами здесь произошло?»
Внезапно, какая-то тень промелькнула одновременно по их лицам. Я всмотрелся… они видели меня, пытались что-то мне сказать. Но это были не они, мои друзья так не смотрели бы на меня. Это были не люди, и это искусство было не от них. Мне стало страшно. Сначала пятясь, затем развернувшись, я побежал от заколдованной поляны прочь.
Я бежал недолго. Всё менялось стремительно, как в кино. Почти мгновенно сгустились сумерки, и пришла искусительница-ночь. Я упал на тёплую землю. Меня покоил в тёплых ладонях Лес-отец. Никто не смел нарушать безмолвие его. Комарики прилетели дружной стайкой, но я попросил и они оставили меня.
Я уснул, и мне приснилось: вышел некто из иного объёма и, подойдя, встал на колени предо мной. Я хотел рассмотреть его лицо – но всё оказалось спрятано в тени. Я хотел коснуться его – но предо мной уже стояла пустота. Но, едва я опустил руку, пришедший оказался склонённым над моей спящей головой.
Я воскликнул: Что это?! Ты ли заколдовал меня, или пришёл оборотить?»
Неожиданно я услышал голос твёрдый и негромкий: «Я – зверь, запомни это слово. Я – дух, и это слово не забудь». – Голос был женский, мне знакомый. Я не нашёл для неё желанный ключ из слов. И я коснулся её обычными словами: «Подумалось мне, это сон. Но ты, пожалуй, плотна для сновидений».
Моей головы коснулась тёплая рука. «Меж сном и явью тайны нет, – снова раздался тихий глас. – Будешь теперь ходить за мной из яви в сон».
«Кто ты? Я не могу ни коснуться тебя, ни распознать».
Вместо ответа в ночной тиши пришли невиданные звуки. Приближаясь, они возвеличились по тембру и подхватили женский глас. И она запела ту самую песню, которая прилетела спасать мой гибнущий «Союз». «Всё прошло, всё проходит – и мир открывается истинный, из глубин». Она оказалась самым мудрым из существ. Звуки вознеслись и упали – вот так родился и должен скончаться человек. И снова, по той же стезе, второй волной, пошли иные звуки, и снова фатально провёл их женский голос чистоты, и снова всё повторилось для иных.
Я проснулся, но ещё слышал удаляющуюся песню. Душа моя звенела в горних высях, а рассудок, отказавшись воспринимать всё буквально, окончательно угас. Я был лёгким и чистым. Солнце взошло, и я встал на ноги вместе с ним. Лучи неслись к земле– я приветствовал лучи. Птицы щебетали и пели– я всё понимал на птичьем языке. «Она придёт, она где-то здесь, царит в лесу, – говорил я себе. – Она придёт и выведет меня». Деревья столпились вокруг, предлагая услуги свои наперебой. Мимо моей головы торжественно проследовал гудящий чёрный шмель. Ворон красиво спланировал над сосной, я приветствовал его и он ответил: «Доброе утро, человек!»
«Я не могу найти людей, себе подобных! – крикнул я Ворону, – видел ты хоть кого-то с высоты?»
«Иди Тропой, – отвечал мне зоркий Ворон, – она выведет тебя».
И тотчас, явилась моя Тропа и, извиваясь, куда-то повела. Это была безответная тропа. Она не говорила мне ничего, пожалуй, это была её манера размышлять. Снова, выведя к очередной сцене, Тропа исчезла для меня.
Я увидел, что нахожусь на большой поляне, где пребывает уже какой-то человек. Это был настоящий человек, не скопированный, не изображённый. Он стоял прямо, во весь рост, но был ко мне спиной.
Я окликнул его, но в ответ человек тот промолчал. Он был жив, но совершенно неподвижен и я не знал, заколдован ли, очарован ли, либо в мысли свои был он погружён. Мне показалось, он во что-то всматривается перед собой. Я пригляделся: человек этот рассматривал пустоту.
Возможно, он что-то мучительно пытался разгадать? Когда я стал подходить к стоящему, он не приблизился ко мне, сохраняя дистанцию меж нами. Когда я стал обходить его, он оставался спиной ко мне, так, что лица его я не видал. Я хотел окрикнуть ещё раз его, дотронуться до него, возможно, опознать, но что-то предостерегало меня нарушить уединение его. И я, оставив в покое эти чары, пошёл прочь.
Снова пришла Тропа, поставила меня на место, снова вывела к сцене, предназначенной мне одному. Я увидел избушку убогую, немую. Люди давно покинули её, оставили на произвол. Давно заросла тропа, ведущая к крыльцу избушки-дома, покосились от старости окна, крыша, двери.
Я вошёл и
