слов. Страсти, хлестнувшие наши тела, были достаточно низки, убоги, мы никуда не возносились, не летали между звёзд. Стало холодно, очень холодно вокруг. Она было маленькой и щуплой, по-девчоночьи ничем не защищена. Не было ничего романтичного в моих словах и бессмертного в её безвольном теле.
И вот я пришёл и расставил все слова. А слова были не с Земли. Но она промолвила: «Я истинно царствую в Лесу». И убиты были все мои слова. И прошло сто миллионов лет – и всё вела она. «Вот жизнь вечная, вне людей, и всё со мной», – шептала мне она.
Когда мы лежали приземлённые, прибитые к земле, она сказала мне с печалью: «Прошлое, вот над чем я не властна никогда. Знаешь, землянин, что прошлое заклеймено».
«Я знаю, это когда ты безволен и убит», – ответил я.
«Ты как зверь дикий, – говорила мне она, – чуешь непроизнесённые слова. И их же разгадаешь – никто за тебя и никого нет у тебя. Всё в прошлом родилось, а прошлого нам не достать. Кто я? Я из забытого пришла. И вдруг увидела тебя, и всё открылось: ты тоже забыл всё про себя, но прошлое можешь обыграть.
А пришла я извне, из темноты. Земля тогда была сгустком света и огня. Но я привела с собою Ночь и первая начала на этой планете ворожить.
Когда мир низвергся, я коснулась тебя, дотронулась до головы. Я посылала тебя в прошлое. Тело твоё, воспарившее, возвращалось мной Земле. Ты обернулся и увидел планету от зверей.
Так и твоих друзей коснулся кто-то из богов. Один нашёл свой долгожданный Звездоград, другой достиг самых дальних из миров».
Наступил рассвет. Тёмная продолжала мне раскрываться истинно, в словах: «Самые странные истории те, которые касаются нас, в которых главные роли прописаны для нас. Случилось, что в небе, обители богов, как царящих, так и изгнанных, явилось совсем иного рода существо: Золотой Рой. Явились творцы, искусники, заклинатели огня. Существа красивые, но не от звёзд, пошли над Землёй, по своим орбитам и это прельстило нас, богов.
А в это время на Земле произошла одна удивительная история – не было ещё подобных историй среди звёзд. Однажды в Лес, извне, ворвались два юных, бессмертных существа. Две девочки-сестрички, погодки, 4 и 5 лет.
Дети под стать богам: всё у них бесконечно и беспечно. Отец привёз их в лес, и это событие в жизни детской случилось в первый раз. И вошли они в этот таинственный, умолкший с их приходом храм и пошли завороженные среди его чудес, а отец им объяснял: «Эти деревья – дубы, эти грибы – сыроежки, а это дебри, куда пойдёшь и не вернёшься».
Отец их был не молодой, уставший от жизни человек. Незаметно они ушли километра на два от станции. Облюбовав небольшую полянку, он отпустил своих деток погулять, а сам присел у ароматного костра.
Лес в тот знаменательный день дремал, такое определение ему дал бы человек. Все эти горы, холмы и балки, все эти ручьи, большие и малые, прозрачные заводи и чистые потоки, непроходимые, из ежевики заросли, полу светлые грибные полянки – всё это безмолвное и безответное пространство – человек бы назвал умиротворением и благодатью. Но Лес жил совсем иным и был существом далёким, давно ушедшим от людей.
Когда человек входил в Лес, он чувствовал настороженную тишину, не более того. Человек истинно не мог определить, что слышит в нём. Человек чувствовал, что это жизнь чудная, но ему чужая; на каждом шагу притаились здесь шепчущие существа. Человек мог безнаказанно нагадить – и уйти. Он был уверен: Лес молчит и всё пройдёт, всё сгинет без следа. Но Лес был существо особое, философия его, пройдя сквозь катаклизмы миллионов лет, была людям, когда-то вышедшим из него, знакома, а теперь ими начисто забыта.
Пришла толпа с рюкзаками, взбаламутила тишину, разогнала зверей, переломала деревья, намусорила на поляне и ушла. А лес стал всё терпеливо поглощать. Прорубили просеку лесорубы, побросали гнить половину срубленных стволов, вторую кое-как вывезли, изуродовав на десяток лет великолепный дёрн. Но прошёл год, другой, и могучий Лес стал эти уродства хоронить: затянул пологом плетёнки и травы. А люди, со своим убогим разумом, стали ломать ноги в спрятанных под порослью канавах, оставленных тяжёлым лесовозом. Лес ничего не забывал. Он терпеливо ждал.
И вдруг кто-то влетел в этот дремотный старый мир – и разбудил его. Это был детский, беззастенчиво громкий смех. Казалось, он должен быть гармонией, стать составным элементом этого мира, слившись с солнцем, бабочками и грозой. Но Лес проснулся именно от этой громкой беспечности, ничего не боящегося смеха.
По какой-то странной ассоциации, это напомнило ему о недавней проделке двух юных русалок-берегинь, приглашённых им на ночное таинство при полной луне. Эти проказы посмели надсмеяться над старостью и бессилием его. Действительно, Лес уже давно отступал перед людьми, тело его было изуродовано, осквернено.
А я любовалась детьми и наслаждалась их игрой. Это была такая чистота! Вдруг я почувствовала: Лес затаился и чего-то ждёт.
Я воочию убедилась, что-то переменилось в Лесу, что мне, Тёмной Богине, не понять. Я воззвала к русалкам, лешим и Огню – но они исчезли для меня. Я кликнула могучий ряд дубов – никто не откликнулся на зов. Реки, озёра, холмы, долины – всё стало в одночасье безответным. Зловещая тишина сгущалась вокруг играющих детей. Отец их тоже уснул безмятежно и я, существо призрачное, не могла ни предстать перед детьми наяву, ни пробиться в крепкий сон отца.
Я хотела воззвать к лесным богам – но позабыты, истреблены были древние языческие боги, и мне некого было умолять. С тоской я посмотрела в небеса и вдруг что-то заметила вдали. Плоть из металла, производное от огня – Золотой Рой. Он кружил вокруг планеты, он видел и слышал всё. В отчаянии я прокричала ему: «Ты – творение человеческое, с их душой, спаси детей! Земля обезумела от скверны. Вздыбилась суша, взбунтовался Океан, возненавидел людей Лес. Но эти дети – единственное, что осталось чистым на планете!»
Ничего не ответил Золотой Рой. Да он и не был божеством. Но я опять-таки всё увидала. Не пропали втуне воззвания мои! Золотой Рой послал свою Волну.
Вдруг что-то лопнуло вверху. Словно небеса сотряслись в своей основе. Я увидела вспышку, бледно-лунный огонь, из неё выпадал изуродованный корабль. По крутой траектории он шёл к Земле.
Только хотел полу засохший старый дуб упасть на бегающих под ним детей, как что-то сильно грохнуло вдали. Это твой «Союз» прошёл звуковой барьер. Дуб, которому отводилась роль возмездия и вся его многочисленная свита, недоумённо прислушались, застыли. По Лесу прошла Волна, пришедшая издалека, и сразу погасла ярость и боль Леса.
От этого же грома проснулся отец малюток, потянулся и,посмотрев на часы, воскликнул:
– Эй, козявки, а не пора ли нам домой? Вон гремит, наверное, будет дождь.
Обе малышки устремились к отцу, оказавшись вне действия старого трухлого дуба. А уже через десять минут вся компания бодрым шагом последовала назад.
Лес снова впал в свою излюбленную дрёму, только ты, космонавт, не ведал, что творил. Ты был подобен божеству, меня поразило чудо, свершённое тобой. Ты плавал среди звёзд, но сам никакого бога из себя не воображал. А я, невидимая, глядя на тебя, пронзая каждую клеточку твою, поняла: будешь идти, и я пойду, будешь искать, пойду искать с тобой, будешь умирать, последую за тобой. Я всё открыла – дикое и магическое, о чём ты и не знал, исторглось из тебя. А я, то расстилалась пред тобой, то плясала, то играла. Ты вспомнил забытый свой язык, а я предлагала свои истории – так я хотела быть с тобой».
Вдруг безо всяких предисловий она взвилась вверх, перевернулась у меня над головой, и закрутилась быстро, преобразившись в белый круг, и испустила свет иной. Под светом этим деревья стали немыми и неходящими опять, звери бросились от меня прочь, всё стало в Лесу безмолвным, безответным. В небе царила новая планета.
Я вышел за слова, не слышал больше их. Новое светило молчало, мне было неведомо, что задумало оно. Оглянувшись, я увидел, что земля и небо покоятся, всё пребывает на своих местах. Только раз я вспугнул потаённую в ночи – и вот она высветила мир.
И когда я подумал об этом, вышло из-за деревьев невиданное: диво не диво, зверь не зверь. Оно было огромно своей сутью, но вблизи его тело невозможно было рассмотреть. Когда ступало оно, то мягко, статно – но от него исходили тряс и гром.
Оно вышло ко мне, оно обернуло ко мне своё лицо. Личиной и статью передо мной был несомненный зверь. Улыбка её была звериной, для себя. Попробовала улыбнуться она – вышел плач, попробовала засмеяться – вышел стон. Хищное тело, скрытая мощь её просились в какие-то слова. Но я знал, что уже никогда не будет слов.
«Кто я и кто она?» – спросил я у себя. Пришедшая пристально смотрела на меня. Сама пришла, сама смотрела. Чудесно ворожили её рысьи зелёные глаза. «Кто я? Кто я такой?» – я всё ещё спрашивал себя, всё искал ответ.
Взглянув на меня, она повернулась и медленно пошла. Я наконец-то понял, кем был всегда, кем быть хочу отныне.
Я догнал, подражая её походке, входя в плавный ритм, найдя звериный стиль. Я воззвал к ней безмолвно: «Великая и осмеянная, божественная и убитая – но ты моя. На мне твоя печать. Я хочу стать таким же зверем. Заколдуй меня, обороти».
