— Неприлично как-то, — укоризненно проворчала Анна.
— Зато весело, — хихикнула Елена Сергеевна. — Ну что ты на меня смотришь как Путин на Байдена?! Вопрос закрыт, лезь!
Кусты победно затрещали.
Парк был густым, разросшимся. Волнистое море травы плавно колыхалось и тихо шептало что-то приветливое, ласковое. Синеватые кленовые кроны жмурились в переливающихся струях горячего воздуха. Женщины присели на скамейку. Каждый думал о своём. Елена Сергеевна тайком любовалась племянницей: «Как она вся искрится молодостью и нежной радостью. Какая пронзительная в ней красота!» Чувство невольного умиленного восхищения занялось в груди. В бездонно-пепельных глазах Анны она вдруг увидела свою молодость. Как будто из тумана выступили картины, развернулись подробно и ярко. И вот она, прожитая жизнь, шумная, головокружительная, встала перед глазами, как на ладони. Ей очень многое хотелось сказать Анне, но она не знала, с чего начать.
— Аннушка, у тебя есть мечта?
— Хочу попутешествовать по Скандинавии, — возбуждённо ответила Анна.
— И что же мешает?
— Работа, конечно.
— Ты её любишь?
— Ненавижу, просто боюсь потерять тихий, надёжный угол.
— Велика беда потерять то, что со временем превратит тебя в НИЧТО. Почему ты не пишешь, Анечка?
— Знаешь, чего я боюсь? Больше всего боюсь выглядеть полной дурой в чужих глазах.
— Главное — не оставить в дураках себя. Ведь это же здорово: ошибаться. Ты учишься, когда ошибаешься, а главное, ты живёшь!
Заворчал отдалённый гром, ослепительной змейкой блеснула молния. Частый крупный дождь посыпался торопливо, шумно. Закипела вода на тротуарах, бурля, потоки покатились по мостовым, мутными реками заливая дороги. Женщины поспешили укрыться в густом шатре пышно разросшегося ясеня. Дождь усилился. Земля под ногами раскисла, вода прибывала бурно, быстро. Внезапно за спиной они услышали приближающиеся торопливые шаги и голос:
— Что же вы застыли, прячьтесь скорее под зонт!
Перед ними стоял крепкий большеглазый человек. Его взгляд и улыбка необъяснимо взволновали Анну.
— Но это невозможно: зонт мал для троих,— густо покраснев, выдавила она.
Незнакомец решительно тряхнул головой.
— Тогда вот что сделаем…
С непринужденной свободой он подхватил Елену Сергеевну на руки и большим широким шагом направился к выходу из парка. Поняв, что её никто не собирается ждать, растерянная Анна побежала следом. Не прошло и пары минут, а они уже сидели в машине. Внимательно вглядываясь смородиновыми глазами в лица женщин, незнакомец значительно кашлянул и с шутливой важностью произнёс:
— Поклоны бить не буду. Зовут меня Борис. К какой пристани вас доставить?
— Наша пристань — последний дом справа по этой улице, — бодро ответила Елена Сергеевна. — И мы поклонов бить не будем, пойдёмте к нам чаёвничать, согреетесь, я угощу вас вкусным пирогом.
— Отказываться не стану, отличное предложенье!
В тишине комнаты обе женщины с особенным любопытством и вниманием рассматривали своего нового знакомого. Было в облике его нечто притягательное: глаза цвета осеннего неба, смотрели прямо и спокойно, проникая в самую суть собеседника, но не с дерзким любопытством, а с тихой мудростью, словно видели они не только то, что есть, но и то, что могло бы быть. Борис, казалось, был соткан из противоречий. В каждом его движении, в каждом слове чувствовалась уверенность человека, знающего себе цену, но при этом в нём не было и тени той показной важности, которой так часто грешат люди. Он держался с удивительной легкостью, словно не тяготился возложенными на него ожиданиями. Скорее, он казался наблюдателем, сторонним зрителем в этом театре жизни. И в этом, пожалуй, заключалась его главная притягательность.
— Какие необыкновенные у вас руки, сильные и крепкие, — улыбнулась Анна.
— Сила — не единственное наследство, которое досталось мне от отца, — весело сверкнул глазами Борис, — носить женщин на руках — это наша семейная традиция. Однажды дед рассказал забавную историю, как нёс на руках умирающую старуху на покаяние. Не чужая она была: родня по матери. Когда на выздоровление надежды не осталось, упросила моего деда отвезти её к батюшке. Об одном лишь трепетно мечтала старуха: только бы не умереть без покаяния. Утром, засветло выехали по большаку к храму. Лежит себе старуха, покряхтывает, крестится на косицы растянутых тучек. Когда поравнялись с полем, конь вдруг неожиданно забрал вбок, рванул и встал на дыбы: кобылу, шельмец, почуял поблизости. Натянул дед вожжи, но не смог коня усмирить. Затрещала телега, встрепенулась, поднялась так высоко, что задняя ось не выдержала и переломилась. Не растерялся дед, посадил бабку на закорки и пустился по жнивью к церковке. Кровь молотом в голову бьёт, кружит всё перед глазами, а он тащит старуху, не останавливается. Та неистовствует, голосит что есть мочи:
— Ой, оставь! Всю душу вытряс, щенок! Все кости перемял!
— Весь век ждал, чтоб тебя, окаянную на хребте таскать! — огрызается дед.
У бабки силы — на двух комаров не хватит, а так деду всю спину искусала, что когда он её к церкви принёс, то вся рубаха по вороту в крови была. Исповедовалась старуха и прямо там, в храме, дух и испустила. Ушла из жизни, как и мечтала, с покаянием на устах.
Потом отец носил на руках свою маму, до последнего дня носил. Ноги отказали…Я не утомил вас, не слишком приналёг на словесность?
Потом отец носил на руках свою маму, до последнего дня носил. Ноги отказали…Я не утомил вас, не слишком приналёг на словесность?
— Размягчили вы сердце моё, Боренька, какая настоящая история! И вы такой настоящий, не выдуманный.
Елена Сергеевна торопливо улыбнулась, как бы подтверждая своею улыбкой сказанные слова.
Борис выдохнул с видимым облегчением. Пора было уходить, но что-то не отпускало его. В душе зажглась смутная надежда на нежданное счастье, которое стоит где-то совсем рядом и ждёт, чтобы шагнуть, ослепить блеском и радостью. Ему захотелось обнять этих женщин, сказать что-нибудь трогательное, смеяться и удивляться великолепному случаю, устроившему эту встречу. Но вместо этого Борис собрал морщинки на лбу и, опустив глаза, горько вздохнул:
— Спасибо, Елена Сергеевна, очень вкусный пирог, однако, как не сладок мёд, но не по две ложки в рот. Не хочется покидать ваш дом, а надо идти. Аня, ты меня проводишь?
Сказав последние слова, Борис слегка смутился. На минуту Елена Сергеевна увидела, как две слегка склонившиеся друг к другу головы заслонили раму двери. Донеслись взрывы весёлого, долго не умолкавшего смеха. Губы дрогнули улыбкой затаённого счастья, весело и молодо Елена Сергеевна вернулась к столу, напевая старинную песенку любви.
Близился вечер. Дома кутались в летние сумерки. Перед самым закатом выглянуло солнце, и город ненадолго оделся в прекрасный багряный наряд. Всё вдруг осветилось, стало ярко, выпукло.
— Аня, видишь вечерний свет над крышами, и облако, похожее на гриву коня с красной стороны. Разве это не потрясающе?! Анечка, скажи, что это потрясающе!
Было какое-то особенное обаяние и радость в звонком её голосе.
— Тётя Лена, как ты ощущаешь смерть?
Вопрос Анны прозвучал неожиданно. Елена Сергеевна долго не отвечала, задумчиво смотрела в даль убегающей за окном улицы. Потом Анна увидела, как глаза её заблестели, приобрели странное и вместе с тем счастливое выражение. Что-то большое, властное, зажглось во взгляде.
— Обычно об этом не спрашивают, трусят. Как я ощущаю смерть? Как жизнь, только иную, не похожую на прежнюю. В ощущении смерти тоже есть жизнь; она более неспешная, точная, и в то же время, более легкая, приветливая. Я перестала говорить вещи, которые не соответствуют действительности. Оказывается, это такая радость: отпустить себя и не контролировать. Теперь мало слёз, ушли напряжения, страхи. Я ощущаю, что обладаю необыкновенной силой, она словно разрывает меня изнутри. Как много я ещё могу сделать!
Анна порывисто обняла Елену Сергеевну, нежно поцеловала то в один глаз, то в другой.
— Не говори больше ничего. Не надо. Я поняла...
[justify]
Город погружался в спокойное ожидание ночи.
