Жалоба

  – Ну и что с того, обязано быть призвание педагога. Сразу видно, не технаря это дело, не по Сеньке шапка! Да и не одна, так считаю, коллеги с этим согласятся. И уже не говорю об откровенном стяжательстве директора, странных темных делишках… Не место таким людям в нашем образовании, пусть опять идет на путя, откуда пришел. Там инженеру в самый раз, да и перспектив развернуться побольше…
      – Напрасно так, Фаина Марковна. Нельзя обвинять человека в том, что не совершал, тем паче противоправного. Это каждый юрист подтвердит. Не будет никакого дела, коли нет самого подтвержденного факта, одни досужие домыслы… Вот так!
      – Но позвольте, найдутся свидетели, которые подтвердят…
      – Сомневаюсь?.. Одно дело сплетни распускать, другое – за них расхлебывать.
      – Так что, директор останется безнаказанным?! Где справедливость!
      – Не хочу заниматься софистикой. Попусту время тратить… Да и вчера по телефону ясно изложил. Приятельницы в таком деле не помощницы, не поступятся собственным покоем и благополучием. Да и нет ничего конкретного против Краюшкина, одни голые фантазии. Так что – один ваш голос «в поле не воин»! Ситуация заведомо проигрышная, а последствия не предсказуемы, ничего путного нет. Поймите это Фаина Марковна. Оставьте Краюшкина в покое, не треплите человеку нервы.
      – Но директор не примирится, что я посмела написать на него жалобу…
      – Напрасно так дурно думаете о Михаиле Петровиче. Краюшкин  – человек добросердечный, скажу так... – даже слишком добрый. Не станет за кляузу притеснять. Пообещал – пальцем не тронет. Уж поверьте, в людях разбираюсь…
      – А со мной разобрались?! Думаете, из-за собственного дурного характера, из-за низменных, злобных побуждений пришлось написать жалобу на директора?.. Если бы так…
      – Фаина Марковна… простите, что лезу в душу, но просветите, не оставляйте в неведении… Избавьте от нелестных догадок. Будьте откровенны, что за причины такие?
      Глаза Струтинской увлажнились, женщина боролась с теснящими силками гордыни. Но наконец, решилась порвать закоснелые путы:
      – В молодости я слыла девчонкой-оторвой. Любила кружить мальчишкам головы, забавно смотреть на любовные терзания юнцов, на тщетные потуги глупцов завоевать сердце взбалмошной студентки, – в голосе учительницы проступили ностальгические нотки. – Вот и Мишка-инженер попал в хитро расставленные сети. Чем взяла?!. Да, стала подтрунивать над нерешительным парнем, намеренно выделяя того из толпы ухажеров, одним словом, положила глаз на бедняжку.
      Игорь Сергеевич слушал, не перебивая, поощрительно кивая головой.
      – Симпатичный интеллигент не походил на мельтешивших в клубе ребят. Кто те – как правило,  грубоватая рабочая молодежь и желторотые студентики. А Миша уже инженер – с явным достатком, одевался цивильно… Престижно закадрить с таким молодым человеком.
      Да и тот, видимо, имел тонкий вкус на женщин. Я же тогда выглядела гламурной красоткой, модница таких поискать… не чета подружкам из обыкновенных семейств. Вот и запал Краюшкин на Фаину Брыксину. Ухаживал, конечно, неуклюже, как и положено влюбленному олуху, иногда стал водить в кафешки и раз пришли в местный ресторан, что в глазах приятельниц имело качество статусности. Девки откровенно завидовали, потому и чернили, выдумывали расхожие гадости.
      Если честно, то я не влюбилась в Михаила, воспринимала возникшие отношения как увлекательную игру. Вероятно, виновата молодость, девчачьи порывы требовали раздольного веселья, подвижности, возможно, даже разгула… Но оплошала. Краюшкин не таков – тому, сдержанному и стыдливому по природе, претила показушная  удаль, инженер предпочитал уединенные прогулки и заумные беседы о литературе и не от мира сего возвышенные темы.
      Первоначально отнеслась благосклонно  к подобным «эстетским» встречам, но затем такая пресная обстановка стала тяготить, надоедать, а потом и раздражать. Признаюсь, что даже и не помышляла об интимной близости, да и Михаил не лез к девушке под юбку. Ограничивались робкими поцелуйчиками... Да разве это жизнь?! Так скукотища... Вот дура набитая, проворонила собственное счастье. Но близок локоток, да, не укусишь… Бросила Мишку, порвала окончательно, надоел, как горькая редька.
      – А что Краюшкин, – не выдержал Паневин, – так и отпустил?
      – Да нет, не сразу… Стал писать заумные письма, объяснялся в любви и прочее… Однако зачем глупой девчонке занудная эпистолярщина, чай не девятнадцатый век, тут не Достоевский с бедным Макаром Девушкиным. Смешно выглядело, анекдотично. Стала потешаться над ним, показывала любовные послания приятельницам… И не понимала, что те злорадствовали, довольные промахом задаваки.
      – А что теперь произошло? – озадачено поинтересовался депутат.
      – После разрыва Краюшкин уехал, как говаривали, за большими деньгами, но, очевидно, решил поменять тягостную атмосферу городка на «вольный ветер дальних странствий». Я ничего не знала о нем, да и не думала до той поры, когда впервые ступила на порог школы. Случился ошеломляющий шок, потрясло до глубины души! Возникло удивление – как?! Как так бывший инженер-железнодорожник и вдруг директор школы? Почему?! Разумеется, мы сразу признали друг друга. Но виду не подали, и не потому, что опасались любопытных свидетелей той встречи. Причины лежали глубже. Определенно, Краюшкиным двигала давняя обида, мной – да что тут сказать, щекотливость возникшей ситуации.
      Не спала ночь… И поняла, что хочу Мишку! Нет, ни как любовника, упаси Бог. Желаю возобновления прежних, назову – дружеских отношений, жажду тесного общения, хочу слышать его голос. Неделю, другую мы не разговаривали, избегали даже случайных контактов. Уверена, Михаил и дальше стал бы вести себя, как ни в чем не бывало, не выдавая давней неудачной связи. Но меня распирало! Так и подмывало наверстать давно упущенное, безжалостно вырванное из жизни, а теперь явившееся в яви.
      Наконец, представился подходящий случай. Столкнулись в тесном коридоре лицом к лицу… Я днями вынашивала слова к нашей неотвратимой встречи. Много хотелось сказать Михаилу, слишком много! Говорила сумбурно, даже пробила слеза… Но директор остался холоден, вежливо отодвинулся, давая понять, что нас уже ничего не связывает, да и не связывало никогда.
      Как, почему?! Какой он жестокий и непробиваемый… Показное равнодушие Краюшкина оскорбило меня как женщину.
      Но я не успокоилась, тешилась надеждой, что рано или поздно Михаил оттает, признает меня и подаст руку… Еще три раза делала попытку сблизиться с этим холодным человеком, но тщетно.
      И тогда, озлясь на черствого истукана, решила подгадить подлецу, пусть теперь покрутится, узнает, почем лихо.
      А вот как вышло... Я и не рада, какую глупость сделала! Непростительная дурость! Придется увольняться из школы. Как теперь глядеть директору в глаза?! Что Краюшкин подумает, кем сочтет теперь?.. – и женщина заплакала.
      – Успокойтесь, Фаина Марковна. Выпейте воды, – депутат налил из графина и подал стакан расстроенной учительнице. – Успокойтесь и не берите в голову. Поймите, что директор человек умный и с пониманием к чужим слабостям. Краюшкину и в голову не придет притеснять женщину за нелепую ошибку. Успокойтесь. Не нервничайте. Работайте спокойно.
      – Так что делать прикажите?.. – продолжая всхлипывать, учительница посмотрела на Паневина заплаканными глазами.
      – Да, собственно, ничего. А впрочем… – Паневин потянулся за листочком писчей бумаги. Сделайте одолжение… Да и спишем с чистой совестью дело в архив!
      – А что писать?..
      – Не станем заморачиваться. Ну, вроде так… – и депутат произнес чуть ли не по слогам. – Написанную мною в апреле, укажите год, жалобу на директора школы номер... Краюшкина Михаила Петровича считаю ошибочной. Подпись, фамилия, сегодняшняя дата…
      – И все?!.
      – Н-да!
      Струтинская встала с кресла и села за приставной столик, взяла протянутые лист и шариковую ручку…

      После того, как за учительницей закрылась дверь, Паневин облегченно вздохнул и обстоятельно, даже бережно подшил объяснительную записку в тощую канцелярскую папку. Перелистал странички. Оригинал и ксерокопия жалобы, две ксерокопии писем в горздрав и жилищно-коммунальный отдел, испещренные подчеркнутыми словами (сличал подчерк), характеристика месткома и сегодняшняя писулька.
      Ради «спортивного интереса» депутат проделал обратную манипуляцию с запиской Струтинской. Не поленился, сделал копию и, разыскав слова, схожие с подчеркнутыми в подшитых текстах, обвел новые красным фломастером. Совпадение полное, как в аптеке!
      Дело сделано, но почему-то не чувствовалось удовлетворительного прилива сил, не было эйфории от собственной сноровки и находчивости.
      Паневин позвонил председателю совета, тот как удачно оказался на месте. Прихватив скоросшиватель и еще парочку дел на подпись, Игорь Сергеевич заспешил в другой конец сводчатого коридора.
      Проигнорировав вопросительную мину секретарши, депутат без стука шагнул в начальственный кабинет.
      – Яков Михайлович, – Паневин сразу взял быка за рога, – я разобрался с жалобой учительницы на директора школы. Как и думали – обыкновенная беспочвенная кляуза! – Депутат без приглашения уселся за приставной столик. – Определить автора письма не стоило труда, да гляньте сами…
      Игорь Сергеевич выложил на стол председателя развернутую посредине папку скоросшивателя и принялся доходчиво объяснять несообразительному руководителю обнаруженное совпадение подчерка. Однако в глазах Михайловича еще сквозило замешательство, ну или недопонимание явного факта. Тогда Паневину пришлось выложить козыри...   
      – Да, учительница… зовут Струтинская Фаина Марковна, призналась в авторстве обращения и собственноручно отказалась от жалобы, признав ту ошибкой. Да вот посмотрите сами, Яков Михайлович.
      Председатель внимательно прочитал завершающий лист подшивки, задумчиво перевернул страницы и наткнулся на характеристику местного комитета школы.
      – А это что такое? – задал недоумевающий вопрос, – А-а-а!.. – протянул, наконец, постигнув замысел подчиненного. – Решил подстраховаться... – и уже одобрительно, – молодец, как погляжу!
      И тогда Игорь Сергеевич подробно изложил председателю «эпопею» с этой треклятой жалобой, подробно рассказал о собственных мытарствах и разговорах с влиятельными людьми – весомыми гарантами невиновности директора школы.
      – Ну и даешь, Игорь Сергеевич! – восхитился Яков Михайлович. – Словно прокурорское расследование произвел?.. Не ожидал такой прыти. Хвалю! Умеешь работать – другим поучиться следует!.. Молоток! – и в заключение собственного восторга крепко пожал руку Паневина. Не читая, подписал протянутые депутатом машинописные ответы на другие запросы и, еще раз посмотрев одобрительно, велел идти домой – отдыхать, несмотря на середину рабочего дня.

      Игорь Сергеевич поспешил воспользоваться благодушием начальника и, предвосхищая возможные накладки, торопливо, на радостях покинул ставшее уютным и