Жалоба

    Паневин знал, что Василий Макарович не любит «засидевшегося на троне» начальника Отделения, и с нетерпением ждал отставки старика. На это «свято место пусто...» давно сватали ближайшего друга Самойлова, начальника центральной станции Дороги. Игорь Сергеевич внутренне возликовал, обретая, пусть и косвенно, в Райпрофсоже надежного союзника.
      По брезгливой ухмылке Алевтины Ивановны Паневин догадался, что тот адюльтер не новость для школьного месткома.
      Игоря Сергеевича неизменно удивлял пристальный интерес женщин к подробностям, мягко сказать, частной жизни влиятельных людей, да и общих знакомых, что поприличней.
      И тут месткомша, словно опасаясь подслушивания, выговорила тихоньким голоском:
      – В школе ходят поганенькие толки… – сотворив интригующую паузу, елейно продолжила, – некоторые из учителей школы помнят Фаину Брыксину, еще студентку Потемкинского пединститута. Девица выделялась среди сверстниц ухоженностью и модным гардеробом, недаром – мать заправляла в ОРСе. Но в тоже время отличалась ветреным нравом, меняла парней как перчатки. Такие частности из памяти не исчезают… На красотку положил глаз молодой инженер, – Мартынова загадочно улыбнулась, – Так кто? Можете себе представить?! Да, Краюшкин! Только недавно парень распределился по окончании вуза в наш город.
      – Ну, даешь угля, Алевтина! – хлопнул по коленям Самойлов и одобрительно добавил. – Владеешь ситуацией, молодец!
      – Так что с того? – удивился Паневин, – мало ли кто по молодости девок не окучивал… Извините за прямолинейность, но не вижу тут криминала, – помолчав, поправился. – Или Михаил Петрович Струтинской ребеночка сделал?
      – Да нет, обошлось… Только вначале, по приходу в школу, Фаина прохода мужику не давала. Вспомнила прошлую любовь, видимо, решила воспользоваться случаем и упрочить собственное положение. Возомнила стать фавориткой директора. Своевольничать захотела. Крутить школой понадобилось...
      – Ну!.. – насел Райпрофсож, – а Краюшкин чем ответил?
      – Не знаю, но верно поставил выскочку на место, не дал бабенке развернуться…
      – Молоток, Михаил Батькович! – Самойлов удовлетворенно потер ладони.
      – Вот Струтинская и закусила удила, решила отомстить за холодность бывшего ухажера. Иной причины и не вижу… – завершила повествование Алевтина Ивановна.
      Попросив месткома школы не распространяться о сегодняшнем разговоре, сделать вид, что ничего не знает ни о жалобе, да и других потугах словесницы опорочить директора, Игорь Сергеевич заспешил в городской совет. Подоплека жалобы стала ясной, как божий день. Только что теперь делать?.. Паневин намеренно не стал просить совета у председателя Райпрофсожа, Самойлов расценит тот факт как слабость, неумение решать больные вопросы, а значит, профессионализм депутата окажется под сомнением. А надо ли то?!
      Но и предпринимать поспешные действия на страх и риск (сказать по-одесски) – таки стремно?!

      Хотя в голове уже смутно вырисовывались контуры некоего плана: А что, если по-доброму побеседовать со Струтинской, объяснить женщине допущенную опрометчивость. Растолковать, что ничего, кроме неприятностей, та таким способом не достигнет. Так как правда, увы, на стороне Краюшкина.
      Угрожать публичным разоблачением или иными санкциями не стоит – склочная учительница непременно разъяриться, для виду сдержит себя, но замыслит новую каверзу, исключительно гадкую и недоступную контролю Паневина. Станет писать в областные и столичные инстанции, заодно очерняя и депутата, приписав тому попирающие свободу слова методы работы. И уж тогда наверняка найдутся дуболомы – рьяные борцы за справедливость полезут загребущими руками в работу городского совета, нагнут председателя, а уж бедному директору тогда вовсе не сносить головы. Да и Игорю Сергеевичу после обвинений в покушении на демократические основы грозит отставка, а то и волчий билет.
      Вот бы найти дипломатичный подход к стервозной женщине, повлиять на дамочку через подруг, ну или задеть обостренно чувственные стороны бабьей души. Только какие – вот вопрос на засыпку?
      Да этак, в поисках способов влияния депутат провозится с жалобой учительницы русского языка и литературы до морковкина заговенья. Да и стоит ли овчинка выделки?.. Струтинская женщина своеобразная, по словам месткома, персона, смолоду не питавшая склонность к нравственности, а уж тем паче морализаторство такой недоступно априори. Крепкий орешек! Выходит, что пока с учительницей лучше не связываться…
      И еще закралась одна упрямая мыслишка…
      Доверять словам Мартыновой Алевтины Ивановны может только человек, не знающий женский характер. У редкой бабы «вода в жопе удержится», коль узнала столь скандальную новость.
      А потому, предваряя возможную утечку, Паневин решил: «Переговорю-ка вначале с директором школы, предупрежу честного человека…»
      Не откладывая задуманное на потом, Игорь Сергеевич по прибытию в совет тотчас созвонился с директором школы, благо тот оказался на месте. Встречу назначили на шестнадцать часов.
      Усевшись в кресло поудобней, депутат вчитался в профсоюзную характеристику Краюшкина.
      Проскользнув дифирамбы о неутомимых хозяйственных трудах директора по восстановлению школьного здания, педагогических дарованиях и эрудированности, Паневин заострил внимание на описанных организаторских способностях Краюшкина:
      «Михаил Петрович проделал серьезную работу по сплочению персонала учебного заведения в учебно-воспитательном процессе, совершенствовании педагогических навыков и культурно-эстетического уровня педагогов. Особое внимание директор уделяет обеспечению благоприятного нравственного климата в коллективе, проявляя чуткость и понимание к запросам людей, проблемам и сложностям в реалиях настоящего времени», – далее перечисляются тематики педсоветов, совещания при директоре, показательные открытые уроки учителей, праздничные и торжественные мероприятия.
      Паневин перескочил строчку и продолжил чтение: «Следует отметить результативную работу Михаила Петровича с родителями учащихся, направленную на формирование целостного психолого-педагогического подхода к воспитанию детей, а также тесного взаимодействия семьи и школы», – названы родительские собрания, рейды к неблагополучным семьям, детские утренники и танцевальные вечера.
      Ну и как обойтись без профсоюзного акцента…
      «М.П. Краюшкин принимает активное участие в работе профсоюзного комитета школы, всячески поддерживает профсоюзные инициативы и проводимые мероприятия», – идет перечисление профсоюзных собраний и проделанных акций, где директор живой участник.
      «Да уж!.. – подумал Игорь Сергеевич, быстро дочитав до конца обширного меморандума, – Бойкий слог у Алевтины Ивановны, видать, женщина тертый общественник, коль так поднаторела в канцелярите. Однако официальный стиль характеристики не дает повода обвинить Мартынову в предвзятости или иных корыстных помыслах. И это серьезный аргумент в пользу Краюшкина…»
      Обедать домой Игорь Сергеевич не пошел, чуток закусил в буфете городской администрации, а вернувшись в кабинет, прикорнул на стульях, расставленных в ряд возле архивных шкафов. Последнее время Паневин частенько так поступал, что и оправдано… Закрывшись на ключ, депутат позволял себе подремать лишние полчасика, не опасаясь обвинения в отсутствии на рабочем месте. А запертую дверь легко оправдать желанием сосредоточиться в одиночестве, чтобы никто не мешал. Дневной сон помогал восстановить не только физические силы, но и душевное равновесие – необходимое условие столь нервной работы.
      Наконец, рабочий день вступил в заключительную фазу, за стенкой заглох стук печатной машинки, но зато раздались возбужденные голоса сотрудниц, загодя наводящих марафет и на столах, и на собственных личиках.
      В четыре часа пополудни раздался осторожный стук в дверь. Пришел Краюшкин. Роста директор выше среднего, не тощ и не упитан, комплекция и выправка, как говорится, армейская. Мужчина определенно взволнован, что выдавали ходящие желваки на до иссиня выбритых щеках. Серые глаза смотрели настороженно, словно ожидая подвоха или еще какой пагубы. Непроизвольно поглаживая рано поседевшую шевелюру, представился:
      – Краюшкин Михаил Петрович. Явился, как и назначено...
      – Проходите, присаживайтесь…
      Гость осторожно присел на краешек стула, сложил руки на коленях, вопросительно взглянул на Паневина…
      – Да не волнуйтесь так… Хочу, Михаил Петрович, посоветоваться по одному деликатному вопросу. Сразу предупрежу, разговор наш приватный. Оргвыводов делать не стоит, дело, в сущности, чисто житейское, – Паневин понимал щекотливость ситуации и старался подбирать удобоваримые выражения. – Некая, скажем, экзальтированная дама настрочила жалобу…
      Краюшкин напрягся, сжал кулаки и поджал губы, но смолчал.
      – Не берите в голову, Михаил Петрович. Комиссия сумела разобраться в подоплеке этого письма. Кстати, анонимного, но автора удалось определить. Анонимка носит клеветнический характер, но зарегистрированное обращение нельзя проигнорировать, ответ истец, конечно, получит. Но считаю необходимым ознакомить, – Паневин дружелюбно посмотрел на директора, – «потерпевшую сторону» с содержанием жалобы, дабы предостеречь от возможных последствий и выбрать правильную стратегию … – депутат усмехнулся, – с жалобщицей. Прочитайте, пожалуйста, – протянул Краюшкину исписанный листок.
      Мужчина взял страничку слегка дрожащей рукой, определенно пытаясь скрыть возникшее волнение, но депутата не провести. Да и физиономия директора, по мере чтения жалобы, как лакмусовая бумага отразила внутреннее состояние чтеца. Поначалу выступили красные пятна, разрастаясь, стали окрашивать кожу в багровые тона. Но вот Михаил Петрович, закончив чтение, бессильно отпрянул на спинку стула, закусил губу, исключив матерный вопль негодования. Щеки и лоб стали мертвенно бледными. Паневин даже испугался – чего доброго парень грохнется без сознания. Но пронесло. Краюшкин взял себя в руки, резко выдохнул и произнес деланно умиротворенным голосом:
      – Спасибо, Игорь Сергеевич, что предупредили. Признаюсь, ошарашен!.. Даже в голову не приходило, что вызываю неприязнь у людей, а уж у коллег в особенности. Представить трудно – кого пришлось обидеть, а чтобы навредить… и в помыслах не держал. Обидно, конечно! Честно сказать, сколько трудов положено, – директор тяжко вздохнул, – но, видать, не угодил, не так делал, не до конца правильно…
      – Не корите себя, Михаил Петрович. Понимаю, что приятного мало, когда грязью обливают, инсинуации плодят, раздор сеют… Помните, у Гоголя или еще у кого: «Подл всяк человек!..» – и Паневин засмеялся собственной придумке. – Но приходится с этим жить, ничего тут не попишешь. Быть руководителем не мед, на «каждый роток не накинешь платок», наверняка найдутся недовольные злопыхатели, главное – палец тем в рот не клади. Извините за грубость, остается только – насрать и