Репортаж со змеёй на шее

традиции она запускалась мыслью давно забытого классика.

В кадре по-прежнему мелькает улица, потёртые, тронутые очередным глобальным разломом страны радостные лица, старые и новые автомобили, не сорванные баннеры, поникшие знамёна и лозунги с недавнего общественного мероприятия в поддержку очередной тупоумной акции правящего режима.
Секунд через двадцать вновь появился голос Андрея Береснева, с помощью русской классики всё более разгоняющего свою пока что не слишком мудрёную тему:

«Я ещё не такой подлец, чтобы думать о морали. Миллионы лет прошло, пока моя душа выпущена была погулять на белый свет. Вдруг бы я ей сказал, ты душенька, не забывайся и гуляй по морали?! Нет-нет, я скажу, гуляй душенька, гуляй славненько. Гуляй, как сама знаешь, а к вечеру пойдешь к богу, ибо жизнь моя есть день мой, и он именно мой день, а не Сократа или Спинозы».
Так когда-то написал о себе и о нас, Василий Васильевич Розанов, русский писатель из эпохи позапрошлого крушения страны, которое всегда неизбежно вытекает из устройства нашей души. Вытекало и всегда вытекать будет. Отныне и присно и вовеки веков! Аминь!».

Береснев вновь живьём появился в кадре и, как ни в чём не бывало, продолжил. Его лёгкая усмешка должна была выражать неоднозначное авторское отношение к тому необычному, что он сейчас вновь выскажет. Не исключено, что опять постебается, а на редакторской летучке потом скажет, что это у него было такое авторское видение мира, имеет полное право, он сам свой высший суд и поэтому отвалите все на хрен:

«Для жизни, особенно нашей, всегда было характерно природное отсутствие сдерживающих начал. Едва ослабевали внешние и внутренние тормоза, как она тут же делала стойку на внезапно распахнувшееся Дикое Поле вседозволенности. А потом, что хотела, то и творила, гуляла, как сама знала и хотела – исключительно сама по себе. Отчего сразу возникает куча вопросов.
Однако что с нею тогда, после срыва всех тормозов, происходило, причём, сходу, порою с места в карьер? Что всегда пожирало её изнутри, какая такая свинья жизни, неизменно равнодушная и прожорливая?! Почему шансов устоять перед навалившимся искушением у ни одной из человеческих душ никогда нет и не может быть?! В чём состоит её роковая уязвимость?!

Почему душа всегда подозрительно неравнодушна к окружающему миру?! Зачем он ей в принципе сдался?! Или задолжал ещё с прошлых прогонов?! Отчего эта дурочка всегда мечется, ищет чего-то несбыточного и всегда недовольна своим существованием «здесь и сейчас»?! Иногда она попросту не переваривает любую свою жизнь! Какая бы она ни выпала и ни состоялась! Вот это внутреннее пучение от всего и вся её буквально распирает, искушает неведомыми голосами, зовущими отсюда неведомо куда, а на самом деле в бездну. Точка невозврата, внутреннего слома для неё проходит после того как она начинает идти за этими голосами, всегда искушающими её и ведущими к погибели. Когда же душе в этом смысле вдруг окончательно приспичит и она погонит вскачь за любыми своими искушающими демонами, эта внутренняя пустота перед ней моментально распахивается. Поскольку именно этого и ждала: «хрустнули доски, чавкнула бездна, и не ищите теперь - бесполезно».

В заявленную тему нашей передачи, состоящей из нескольких глав, или можно сказать, репортажей из самых потёмок человеческой души, которой очевидно всегда кто-то умело пользуется, могу привести может быть не совсем приличное высказывание одного известного человека. Оно принадлежит знаменитому певцу Фёдору Шаляпину, отвечающему великому пролетарскому писателю Максиму Горькому как раз по поводу его сетований на бесконечные страдания русской души, никогда не знающей, чего же ей на самом деле хочется и посему всегда плохо заканчивающей.
«Максимушка! Пойми! У нашей души нет ж#пы. Она просто выср#ться не может! Отсюда вся наша культура и мы сами!».

Режиссёр программы Виктор Басов ловко смикшировал последнюю фразу в ноль и хмыкнул на всю монтажную: «Вот-вот! А теперь наш Андрюшка выпишет той душе хорошее слабительное! Чтобы никогда не мучилась».
А звукорежиссёр Борзов весело добавил по громкой связи: «Для чего он и приделает ей во-от такую, большую-пребольшую дырочку, в смысле попень!».
В павильоне все попадали. Корчились так, что даже обычно невозмутимый редактор Береснев обиделся. Это на его сок мозга так непочтительно?!








Глава 2. И лишь рассудок говорил: беги!
Через микшер в монтажный стык программы, состоящей из череды мини-репортажей, бодро вклеилась заранее отредактированная и смонтированная запись с интервью главной героини первого репортажа - Анны. Молодая красивая женщина по прежней моде со слегка поднятыми и книзу распущенными волосами. Располагалась она в кадре пока что в сидящем положении и исключительно на контровом свете, то есть, он шёл немного из-за спины и сверху, отчего при поясном плане на ней различались лишь светлая вязаная шаль, да фрагменты синей кофточки и тёмной юбки, струящейся естественно вниз. В ногах, слева от ведущего персонажа возле кресла, в бронзовой подставке мерцала большая восковая свеча, чуть покачивая призрачным лепестком испускаемого почти солнечного света, всеми обожаемого глюка добра и справедливости. Эта свеча на съёмках должна была нечто собою олицетворять, а вот что именно как раз и предполагалось выяснить к завершению формирования образа основной героини создаваемого интервью. А может быть и заполнять своими планами затянувшиеся фрагменты её речёвок. Главное начать, а там видно будет.

«Тогда и начнём всё-всё сначала. Хотя бы потому, что с конца никак не получится. Думаю, он долго будет впереди маячить, а потом так и не придёт. – Рассудительно заявила Анна, потом вздохнула, теребя тесёмку кружевной шали на плечах, да и принялась излагать своё «всё-всё», как и обещала не с конца:
- Первое ощущение подвластности кому-то у меня возникли в начале июня. Я была на даче. Как будто ничто не предвещало чего-то особенного, тем более такого, что потом началось.

Представьте - походя, но внезапно, буквально на ровном месте, меня что-то накрывает! Без предупреждения! Ба-ах! Чувствую  – ни с того, ни с сего схлопываюсь, стремительно удаляюсь сама от себя, будто крошкой смахиваюсь со стола. Единым протяжным отталкиванием самой от себя – трах! - и словно бы в звонкую бездну улетаю. Да с таким невероятным ускорением, что почти сразу почувствовала себя чем-то вроде используемого вместо человека разгонного модуля. Затем промежуточный завис. И будто бы повели меня, трепещущую и нагую, какие-то нехорошие палачи куда-то по голубым предутренним дорогам, но кто именно и куда - никак не пойму. Нет-нет! …Всё же не по голубым предутренним дорогам и не палачи, это точно. Так было с Ахматовой, а я слишком уж промах девушка оказалась. Это когда себе же во вред поступила, в отличие от своей тёзки, знаменитой поэтессы. Всё равно, что во сне или галлюцинации, чересчур быстро поддалась этому невероятно властному ощущению чьего-то всевластия надо мной одновременно изнутри и со стороны. Думаю, оно проявлялось на грани отчётливого и ниоткуда идущего повеления. Буквально отовсюду оно и схватило меня за шкирку. Да-да, в сущности, таковым оно и было. Я не слишком путано объясняю?! Но это потому, наверно, что только начала. Но не переживайте, я ещё раскачаюсь, есть у меня такая особенность».

Ведущий поощрительно улыбнулся, сделав вид, что всё-всё понимает, но сказать что-нибудь в ответ пока не в силах, поскольку в груди появился холодок от какого-то предчувствия.

«Вот такая, сама не в себе, сама не своя, как лунатик я двинулась из своего летнего домика на небольшой выгул с пляжем. В дачном посёлке они располагались за речкой, в том месте, в которое мне до этого никогда почему-то не приходилось ходить. Удивительно, поскольку на самом деле я всё там в своё время облазила, но данного натюрморта в тот момент никак не припоминала. Даже ощущение появилось, что вся эта живописная картинка только что прямо вот здесь специально для меня была нарисована. Довольно щедрыми мазками какого-то неизвестного всевышнего благодетеля. А потом, после моего ухода, скорее всего будет немедленно стёрта или смыта.

Одновременно возникло стойкое ощущение, будто меня куда-то зовут, но кто именно, пока не вижу, да и не слышу. Затем внутри меня послышался невнятный разговор кого-то с кем-то, но никак не со мной. Этот разговор словно бы наталкивал меня следовать некоторому плану действий. Буквально понуждал к чему-то. Во всяком случае, появилась и быстро вытвердилась именно такая мысль – мне обязательно следует что-то делать, притом, во что бы то ни стало. Но что?!  До поры до времени это намерение находилось на заднем, пока неотчётливо осознаваемом плане, поэтому я ему особого значения не придавала. Мало ли, что может таиться в душе и какой фортель она способна выкинуть. За мной такое с детства водится. Поэтому на тот момент предположить никак не могла, в каком облике что-то не замедлит опять вывернуться и вновь потащить меня по буеракам, куда совсем не ожидаю, поскольку там никогда не была!

- Так что же?! – С лёгкой иронией вмешался редактор Береснев, изо всех сил делая серьёзным лицо, усиленно что-то чёркая в блокноте, куда якобы вносил умные ассоциации от неспешного пересказа главной героиней каких-то своих страшно интересных ощущений по поводу непонятно какой мути. - И солнце померкло для вас в этот момент или всё оставалось на месте, только в другом ракурсе или, простите, интонации? Так?! Признавайтесь!

- Нет-нет! – Коротко посмеялась Анна банальным стереотипам недоверчивого журналиста. - Всё вокруг оставалось абсолютно нормальным. Повсюду до неприличия полный адекват! Солнышко и белые облачка на синем небе в полном ажуре. Никаких искажений и миражей! Я почти спокойно и полностью различала, что вокруг меня творится. В то же время по-прежнему ощущала, что полностью себе отныне принадлежать не могу. Вот не своя стала и всё тут! Вся, до кончика хвоста, если был бы он у меня! То есть, воля чему-то сопротивляться как будто оставалась, я всё так же могла бы поступать по-своему, но почему-то совсем расхотелось это делать. Именно потеряла всякое желание поступать по своему разумению, потому что как иначе я познала бы вот то сладостно-манящее, что вдруг принялось так манить меня?! Да-да, именно при условии моего безропотного подчинения я могла узнать, что меня ожидает впереди! Такая податливость чужой воле впрямую подразумевалась буквально с первых секунд чьего-то натиска на меня пока непонятно откуда и как.

Вы всё поняли?! В итоге моя борьба со столь необычным искушением была недолгой. Помните, в какой-то детской страшилке есть что-то вроде: «Недолго маялась старушка в высоковольтных проводах»?! Это как раз про меня! Выхода не было, пришлось сдаться, как бы понарошку и нехотя, но всё же послушно проделать именно то, что от меня к тому времени откровенно и нагло стали требовать. Но кто и что именно?! Да не знаю я! Честно скажу, на самом-то деле я и сама по себе сгорала от желания поддаться этому новому желанию. Не исключено, что я его себе целиком вообразила и никого не было, как внутри меня, так и тем более снаружи.