Русские пазлы. Война

Потом люди всё-таки пошли – их обстреляли. Это было двадцать шестого марта. Потом всё-таки как-то сделали коридор небольшой мы пошли. Проспект Победы был полностью разбит, ямы, провода… это жуть, это страшно.
Так вот, когда мы добежали уже до пятьдесят шестого дома, Морской бульвар, там стояли ребята, с повязками белыми и без повязок, но я сразу увидела, что это были дэнээровцы. И они говорят: «Вы уже не бойтесь, бегите туда, к «Орлёнку». Я аж обрадовалась, - Что ж вы так долго идёте, мы уже не можем…
  Тут Татьяна всхлипнула, и продолжила:
- Нас бьют, а вы тут сидите. А они – Не бойтесь, всё уже… сейчас дальше пойдём. Вы туда бегите, там наши.
- Ну мы побежали, нас четверо было. И сверху по нам очереди, бах, бах, то ли из танка, то ли… Добежали, там нас опять дэнээровцы встретили и показали куда дальше бежать. Мы дошли, там встретили уже своих знакомых. Их из танка расстреливали укропы, сверху. Женщине руку оторвало, перемотали и дальше. И вот они бежали, а укропы прямо, нагло обстреливали, видели же, что гражданские. Потом нас машина подвезла, потому что сын уже никакой, у мужа инсульт. А я, когда обернулась увидела горел наш Мариуполь, и восточный, и ленинградский, и левый берег, там было чёрное-чёрное небо, и красное-красное солнце… Я не забуду никогда.  Потом мы добежали, и там были уже все наши - советские.
Она так и сказала «советские», и здесь уже улыбнулась на этом слове «советские». Как всё-таки сильно в нас осталось это понятие, если наши, то советские. И напоследок она сказала, как бы отвечая кому-то невидимому:
- Вот не верьте, что в нас стреляли русские. Русские в нас не стреляли. Стреляли укропы, мы на своей шкуре испытали.

P.S. Память.
«… там уже были все наши - советские» Память Татьяны определила, что если наши, то советские. Если информация – это процесс, то память – это своеобразная упаковка информации. Воспитание Татьяны, образование, язык, все её смыслы выдали аксиому «все наши - советские». Так работает память.

                                                                      Пишу стихами: убили Юру,
                                                                      Наташу, Лену, Любовь, Марию,
                                                                      Живые с мёртвыми, мы де-юре,
                                                                      Чуть больше года уже Россия.
                                                                      Пишу под лампой, покуда светит,
                                                                      Безумно утро и ночь бессонна,
                                                                      От артобстрела погибли дети,
                                        Матвей трёх лет и шести Илона.
                      Кусты малины и ежевики,
                        Деревья, травы - здесь всё мишени,
                        Разрушен «Градами» дом у Вики,
                            И у ближайшей соседки Жени.
                                Но вместе с этим, гоня тревоги,
                                                                      И отвергая свои сомненья,
                                                                      Мы чиним крыши, ещё дороги,
                                                                      Справляем свадьбы и дни рожденья.
                                                                                  (Инна Кучерова)
                   
                          Мариуполь. Выезд первый.

    Выезд журналистов из Донецка происходит довольно организованно. Вечером подаёшь заявку, утром приходишь к зданию пресс службы ДНР на Университетскую 7, и выезжаешь. Журналистов собирают в группы, не более пяти машин, чтоб не создавать больших и заметных колон, прикрепляют к каждой группе старшего (вооружённого бойца от пресс службы). Разбившись по машинам, мы выезжаем. Этим утром получилось две колоны. Мы поехали на Мариуполь, вторая группа под Ясиноватую. Всего журналистов набралось человек 20-30. Точно сказать трудно. В основном, конечно, наши, отечественные, плюс два француза, два индуса, итальянец и американец. Может кто-то ещё, точно не знаю, но эти точно. С нами поехали французы и итальянец, остальные на Ясиноватую. С машинами история такая, у некоторых есть свои собственные, некоторые нанимают местных водителей вместе с машиной. У кого нет никаких машин ни своих, ни наёмных распределяются по свободным местам. Журналисты – народ достаточно дружный, и в плане помощи отзывчивый. У кого есть свободные места предлагают, так что безлошадными никто не остаётся.
  Нашего сопровождающего зовут Костя. Хороший парень. Его задача сберечь группу, чтоб не дай бог, потери или ранения. При входе в Мариуполь сразу предупреждает основная опасность снайперы и мины. Журналисты – как дети, стараются старшего не слушать, норовят разбежаться кто куда. Он терпеливо всех одёргивает, опять собирает вместе в одном направлении. А мы, как тараканы, опять разбегаемся.               
  Я вхожу в группу на Мариуполь и в машину с Дарьей Асламовой из «Царьграда» и Никитой Цицаги из «news.ru». Здесь, когда знакомятся так и представляются – именем и газетой. Я теперь Иван Материк. Даша – журналист опытный, в журналистике с начала девяностых. Прошла все возможные горячие точки – Чечня, Югославия, Ирак, Сирия, теперь здесь. На вопрос сравнения Мариуполя с Багдадом отвечает, что вещи совершенно разные. Из Багдада мирные сразу разбежались, их никто не держал, да и по вооружению и по подготовке бойцов Багдад с Мариуполем рядом не стоял. Там было в основном стрелковое - наши «калаши» и пулемёты, а из тяжёлого тоже старая советская артиллерия, да и не такая уж и тяжёлая, как здесь, ни «градов», ни «буков», ни «точек М». И брали американцы Багдад полтора месяца. Сначала утюжили издалека и вошли в уже почти пустой, сдавшийся город.
  Наши чистят квартал за кварталом. Конечно, и авиация долбит, и артиллерия, но всё же стараются, чтоб меньше жертв среди мирных. Когда я читаю сообщения от своих знакомых на западе, или на Украине, то там у всех есть одна, сильно прокачанная их СМИ мысль – наши военные выполняют приказ командования убивать мирных жителей. То есть гибель мирных жителей – это следствие прямого указа Путина. И ты хоть кол на голове теши, они от этого не откажутся. Я им пытаюсь донести, что именно наши потери и есть следствие приказа Путина беречь, по возможности, мирных, не допустить массовых жертв.  Но они есть, конечно, есть невозможно без этого. Это больно, это страшно и это неотвратимо. Я говорил с выжившими и последний вопрос был: «Обида есть?», некоторые отворачивались, но многие говорили: «Какая обида? Слава богу выжили». Спрашивали – откуда я, когда узнавали, что из Краснодара, многие начинали вспоминать, как ездили с друзьями на море ещё в советское время. Те, кто выходит криком кричат – нас там убивали, нас расстреливали из танков и пулемётов. Всегда спрашиваю: «Кто именно расстреливал?» и все отвечают – нацики, «Азов», «Айдар». Одна женщина из беженцев, ещё в Донецке, в тридцать первой школе кричала: «Когда вам говорят, что русские стреляют не верьте, это укропы нас стреляют…». Здесь то же самое. Посмотрите записи на пропускном пункте комендатуры. Я ничего не меняю, ничего не подтасовываю, как снял, так и выкладываю. Отчасти и в силу своей компьютерной тупости. Не умею я работать с видео файлами. Не осилил ещё эти программы.
  По пути несколько раз останавливаемся. Опытная Даша удерживает, когда я хотел сходить по малой нужде в лесок на обочину. Нельзя, говорит, мину можно поймать. Нужно только на развилку, где просёлок. Идём по очереди, сначала женщины, потом мы.
  По пути множество объектов, раскрашенных в жёвтно-блокитный. Красят всё подряд, противотанковые ежи, перила на мосту, остановки. Как будто понимают, что ненадолго и само утверждаются через раскраски.
Идём колонной, на блокпостах без задержек, видимо Костя по рации рулит. По пути огромная очередь машин в сторону Донецка. Беженцы. Почти на всех машинах надписи «Дети» и «Люди». Некоторые машины с пулевыми отверстиями. На некоторых вместо стёкол пластик. Очередь несколько километров. Рядом пункты для оказания медицинской помощи, склады с гумманитаркой. На пропускном проверяют документы, ищут нациков и ВСУшников.
  Въезжаем на окраину Мариуполя. Здесь пропускной пункт комендатуры ДНР. Костя подходит к начальнику пункта, и они согласовывают наш маршрут. Не то чтобы сильно согласовывают, просто определяются куда безопасно пройти. Дают два направления на выбор, туда («до белого бусика») около километра или туда, тоже около километра. После короткого совещания и привычного инструктажа – не разбегаться и беречься, выбираем направление к «бусику», и сразу начинаем разбегаться и не беречься. Костя, как пионервожатый, весь день стремиться придать нашей банде, хоть какую-то видимость приличного отряда. Канонада гремит постоянно, то дальше, то ближе, но к нам не прилетает. Входим в первый квартал. Ветер носит пластик, дома обгорелые разрушенные, окна выбиты, во дворе сгоревшие машины, следы костров и посуда – видно, что готовили еду. Передать это трудно, тяжело. Луше посмотреть фотографии. Хотя лучше этого никогда не видеть.
  У одного подъезда первый житель. Зовут Валера. Они здесь с женой одни на весь дом. Сначала сидели в подвале на заводе. Говорит там и вода была и еда. Держал их «Азов», сначала никуда не выпускали, а потом, дня три назад, те же «азовцы» пришли, сказали – идите куда хотите. И они ушли. Вернулись домой. Воду и еду привозят наши военные, Валера забирает и раздаёт тем немногим, что ещё есть в соседних домах. На вопрос «Обида есть?» отвечает «Да какая обида, вот она обида» разводит руки и показывает обгоревшие и разрушенные дома. Потом я говорил и с другими оставшимися жителями этого квартала. Обиды не видел, но видел, что люди потеряны. Они не понимают, как жить дальше. Они не понимают, как жить сейчас. Не объяснишь им, что идёт слом мирового порядка, что Россия вынуждена воевать, что причины войны не в нас, и даже не в купленной с потрохами Украине. Что это вековечная война Запада на окончательное уничтожение русского мира, России. У них огромное человеческое горя. И когда они говорят – «как жить дальше» это не о потере дома и имущества, хотя и это, конечно, есть. Это о смыслах. Несколько недель под взрывами, на грани смерти, многие без воды и еды, напуганные украинской пропагандой, что выходить к русским нельзя, там их сразу в лагеря, если не кончат на месте, они всё же идут, уже, как обречённые, доведённые до крайности и удивляются, что их встречают, кормят, лечат и отправляют туда где просто тепло, есть вода и еда, и где не стреляют.
  Поделился с Валерой сигаретами (надо было больше взять), идём дальше. У другого дома пожилая пара, разговорились. Спрашиваю – расскажите, как укрылись, как выжили. Мужчина улыбается и даже шутит: «Прекрасно всё, замечательно, как на курортах Крыма, в Крыму такого нет» и показывает рукой вокруг. Рядом щенок резвится, хвостиком машет. Спрашиваю – ваш, нет говорит прибился, играет всё время, а корм не ест. Показывает, набирает в руку собачий корм, который здесь же у подъезда лежит. Протягивает щенку, тот прыгает на руку, корм нюхает и отскакивает, потом опять к руке, но корм не ест. Маленький, голодный, а не ест.