КОКТЕЙЛЬ-БЕЛЬ ИЛИ ОСЕННИЙ ДИВЕРТИСМЕНТ

Боттичелли.

Было видно: Ёле любила удивить новых знакомых своим именем и фамилией. Вот с отчеством было сложнее: от финского папы ей досталось - Адольфовна.
- Он сорок второго года рождения, представляете? – в ее возмущении звучала ирония. – Это ж надо было назвать советского мальчика Адольфом в те годы?! Бабуля была большой выдумщицей.
Вроде бы, смешного в этом было мало…Трудно даже представить, с какими, мягко говоря, жизненными сложностями должен был столкнуться мальчик в стране, где имя Адольф было нарицательным.  Но, слушая Ёле и ее истории из трагикомической биографии Адика Орса, уже очень скоро мы обе хохотали до слез.
Когда совсем стемнело, и на веранде пришлось зажечь свет,  глянув на наручные часы, Ёле вдруг спохватилась:
- Ой, Рит, слушай! Меня уже ждут. Мы со Светкой собрались идти в ночной клуб. Может, пойдешь с нами?
Я быстро переоделась, и мы двинули в центр, захватив по дороге ее пляжную подружку, с простым привычным именем Светлана и простой украинской фамилией  Петренко.

Это все – абсент

У Люси (любимой девушки племянника Ёле) случилась мигрень, и она отказалась принять участие в, запланированном нами, культурном мероприятии, а вот сам племянник - Антон, пошел. По пути в ночной клуб, кроме Светы и Антона, мы дособирали еще человек пять. Раззнакомились быстро и уже дружной компанией завалились в караоке-бар. Там, как раз, в этот вечер проходил "чемпионат" по исполнению песен 80-90-х….
Абсент - это такой волшебный эликсир! Всего лишь пару рюмок, и, вместо обычных 20 процентов, мозг любого человека начинает работать на все 99. Я выпила четыре… и через несколько минут уже знала, где находится «Шамбала». Уверяю вас, что смогла бы не только сама туда попасть, но и провести  всех желающих.
Принять участие в песенном чемпионате была святая обязанность всех, кому посчастливилось заглянуть в этот вечер в ночной клуб. Абсент начал во мне созидательную работу, открыл все закрытые до этого каналы, наладил крепкую связь с космосом, и защищать честь нашего столика, вызвалась, естесно, я.
Красиво грассируя и по-французски внос я спела "Же суи маладэ", но это была чисто разминка «а ля Лара Фабиан». Гвоздем программы стал бессмертный шедевр - гимн всех сирот – «Белые розы». Истинно говорю: успех, граничащий с триумфом! Публика бесновалась. Не трудно догадаться, что победили мы. Хозяин заведения – татарин с хитрыми глазами, сказал в микрофон длинную, но бессвязную хвалу, и, неуклюже раскланявшись, объявил, что мы награждены бесплатными коктейлями на весь оставшийся вечер. Справившись у Ёле, сколько я пробуду в их славном городе, он сообщил уже мне, что будет рад нас видеть вновь. Видимо, на нас хорошо шла публика. Почти, как в летний сезон.
В баре действительно стало пьяно-шумно и сигаретно-душно. Выпив еще парочку честно заработанных напитков, мы решили прогуляться к морю на сон грядущий.
Море – оно всякого навидалось. Ему не в диковинку такие визитеры, как наша развеселая компания. Ёле мурлыкала что-то на ухо симпатичному парню по имени Назар, повиснув у него на руке. Света, по своей привычке, разувшись, брела, загребая ногами песок. Антон дурным голосом с ослиными переливами выводил: «Мо-о-ре! Ты слышишь, мо-о-ре! Твоим матросом хочу я ста-а-ать!»
Море - оно терпело…Я шла отдельно, и мысли были далеко-о-о....

Воспитанная в эСССРе, я, как и большинство моих сверстников, получила полный набор качеств офицера советской армии: ум, честь, совесть, воля, целеустремленность. Чтоб не стать просто блондинкой, потратила много времени на образование и самообразование. Чтобы стать независимой, раскованной и легкой, лет десять выдавливала из себя тягучую массу комплексов и страхов. Наконец, став той, которую раньше видела только в мечтах, поняла: у меня нет одного и самого важного - обыкновенного женского счастья. Не суждено? Или хочу его не с тем, с кем надо. Да, люблю….Но счастье – оно сильнее и шире, чем любовь. Любовь без счастья - это больно. Хотя, какое тут счастье с таким именем, как у него?! Рома!....Маме - спасибо.  Лучше б сын безымянным остался!... Написал недавно, что приедет. Я ответила: «Шо-о-о?! Всей семьей?! С женой и тремя детьми?! Бытовуха заела? Ковры покупаем, примуса починяем?» Потом, конечно, пожалела об этом и добавила: «Извини, это у меня юмор щас такой – фельдфебельский»… А теперь вот себя жалко стало. Прям, до слез жалко…Вероятно, это все абсент – сссобака!»…

Семейство Орса

Утро следующего дня, не смотря на богатство и разнообразие выпитого накануне, выдалось бодрым, без последствий. Организм на подъем протеста не выразил, и спустя несколько минут, я уже сидела на веранде, наслаждаясь горячим кофе, утренним пением беспечных птиц и сумасшедшими южными запахами, где «нотой сердца» звучало, конечно, море…
- Доброго здоровьица,…как выразился бы известный теле-целитель Малахов!
Тяжело протопав по тропинке от калитки, Ёле взошла  на веранду. По всему было видно, что после вчерашнего кутежа  к ней утро не было так благосклонно.
- Привет, - еще раз вяло поздоровалась она и села напротив. – Пойдем к нам. Мама вареники готовит, - без предисловия предложила моя новая знакомая…
Дом был большой, но какой-то несуразный, с множеством пристроек, сараюшек и закутков, из которых то и дело доносились хрюкающие и крякающие звуки домашней скотины и птичьего поголовья.
- Ма! А где отец?! У нас гости! – громко сообщила Ёле в открытую дверь летней кухни.
- Ой, Оличка-доця, он еще спит!
- Она меня иногда зовет Олей, - пояснила девушка.
Мария появилась на пороге, вытирая руки о передник.
- Здравствуйте, Рита. Как вам спалось?
- Замечательно, - улыбаясь, ответила я.
- Ма-ам, а вареники скоро? – и, не дожидаясь ответа, добавила: - Пойду посмотрю, шо там отец.
Она ушла в дом, а я осталась с Марией.
- Давайте я вам помогу, - предложила я.
- Давайте, - просто ответила она, и мы прошли в кухню.
Процесс приготовления вареников достиг апогея и осталось только накрыть на стол, когда из дома раздался истошный крик. Кричали с взвизгом, как от сильной боли…
Мы с Марией, мгновенно сделалавшейся белой, как крашеная стена летней кухни, бросились к «парадному» входу в дом, но на пороге столкнулись с очень высоким мужчиной, под два метра ростом, на лице которого застыли одновременно страдание и ярость. Правой рукой он под локоть поддерживал левую.
«А вот и Адик! Адольф Генрихович Орса, папа Ёле». Может быть, не совсем к месту, но я улыбнулась и сказала: «Здрасьте!»
- Марусь! Твою мать! Рука!... Ы-ы-ы! Руку, ебтыть, кажись, сломал! – не обращая внимания на меня, скороговоркой запричитал глава семейства, украшая матюки жалостными стонами.
- Господи! – всплеснула руками Мария. – Шо случилось опять?! Где Ёле?!
От спокойной Марии не осталось и следа.
- Шо ты орешь, как марал весной?! Где ты уже ее успел сломать, мандалай иванович?! Ёле! Ну, где ты?! Телефон вынеси! «Скорую» вызвать надо! О-ля!!!
В этом тихом омуте, по всей видимости, как в глубоком подполье, такие черти-«подрывники» жили!
Занавеска, которой был задернут дверной проем, дрогнула, и на порог вышагнула Ёле. В ее движениях ощущалась какая-то неуверенность, а в глазах стояли слезы.
Ни Марии, ни мне и никому на свете не пришла бы в этот момент мысль, что слезы были вызваны непреодолимым желанием расхохотаться. Просто гомерический хохот, по всей видимости, душил мою подругу …

Отец мирно спал на диване в гостиной. Вчерашний вечер, веселый и продуктивный в плане употребления алкоголя, он провел в кругу своих коллег из местной автомастерской. Такие ежепятничные «корпоративчики» давно стали камнем преткновения, по сути, в хорошем и крепком семействе Орса. Как ни боролась Мария с заведенной еще в далекие советские времена, традицией, Адольф Генрихович был непреклонен.
- Не трожь святое, чухонка! – кричал в минуты семейных разборок он на коренную крымчанку. Адольф искренне считал, что муж и жена – одна сатана, а значит, и национальность у них одна на двоих - по старшинству. В остальные дни недели муж не пил, был тих, смирен и ласков, как теля. Двое детей, большое хозяйство. Многие даже завидовали маленькой и на первый взгляд маломощной Марии. Но, хорошенько поддавшего в «святую» пятницу папу, старались лишний раз не злить.
В работающем телевизоре «давали» Зыкину.  Царица русской песни глубоко и вкусно выводила: «Течет река-а-а Во-о-о-лга! Конца и кра-а-я не-э-эт!»
Ёле на цыпочках подошла к телевизору и выключила его. Отец отреагировал сразу:
- Дочь, це ты? А ну, включи обратно!
Девушка вздрогнула, но включила, отец удовлетворенно всхрапнул. Ёле постояла рядом и снова выключила. Ею завладел азарт и интерес: проснется ли папа…Проснулся.
- Доця, я не шучу, щас встану – плохо кончится. Клянусь!
Ёле снова включила звук. Потом (черт ее дернул?!) зашла за занавеску, отделявшую гостиную от одной из спален. Стараясь не шуметь, придвинула узкую этажерку с книгами и бюстом Ленина на верхней полке, оставшимся на добрую память о школьных годах, вплотную к шторе со стороны спальни. Рукотворное сооружение должно было создать иллюзию чьего-то присутствия за шторой. Нажав на дистанционке кнопку отключения звука, присела возле этажерки и…запела, старательно копируя великую артистку. Пела самозабвенно, но папе что-то не понравилось.
- Доця! Выключи ее, к чертовой матери! Воет, как…- не найдя подходящего эпитета, Адольф снова затих.  Немного выждав, Ёле с еще большим усердием затянула знакомый припев.
-Ёле!!! Ты шо, не слышишь?! Выключи, прошу!!! – рассвирепел вновь проснувшийся отец.
Дочь замолчала.
Так повторилось несколько раз. Как только из гостиной раздавались вздох облегчения и храп, Ёле снова начинала петь. Немало увлекшись, она пропустила момент, когда ситуация вышла из-под контроля…Папе осточертел откровенно поганый вокал певицы, за которой раньше подобной «лажи» он не замечал. Родитель в очередной раз открыл глаза и с немалым удивлением обнаружил следующее: на экране телевизора все также царствует Зыкина…Однако, певица только открывает рот, а вот безобразное пение доносится совсем с другой стороны…Адольф Генрихович осторожно встал с дивана и тихохонько подкрался к занавеске, за которой драла горло его великовозрастная дочь. Утвердившись в своей страшной догадке, Адик Орса широко размахнулся и со всей дури залепил пощечину туда, где по его расчетам должна быть голова исполнителя. Ёле, сидя возле своего «троянского коня», от неожиданности вскрикнула, а папа взвыл от страшной боли, пронзившей руку от кисти до локтя.
Как у Марка Твена: «Удар пришелся по постороннему»… Посторонним на этот раз оказался, ни в чем не повинный Владимир Ильич Ленин. Вернее, его бюст…
Потом мы завтракали.  Правда, в полном молчании. Ёлин папа с загипсованной и подвязанной бинтом к шее рукой пыхтел и постанывал от пережитого. Мария Александровна мило и, как бы, извиняясь, улыбалась мне, не забывая подкладывать мужу вареников. Сама Ёле то и дело фыркала в свою тарелку, сдерживая рвущийся из души смех. А я?...
И мне, да простит Адольф Генрихович Орса, было тоже очень смешно.

Октябрь добегал середины, а мои каникулы – конца. За эти несколько дней мы по-настоящему привязались друг к другу. Днем Ёле и Света