Он.
Ранним утром, когда Париж еще безлюден и тих, Борис Сергеевич одетый как всегда элегантно, слегка по-старомодному, вышел из дома.
Он довольно часто прогуливался по этому городу, веселому и помпезному, столь же для него, русского эмигранта дружелюбному, сколь и чужому…Подсознательно минуя ультрасовременные постройки, с их витринами зеркального стекла и непонятными архитектурными изысками, Калиткин углублялся в лабиринты узеньких переулков и тупиков, мощенных булыжной мостовой и застроенных домами прошлых столетий. Даже самому себе, старик никогда бы не сознался в том, что бродит по старому Парижу с единственной целью увидеть, повстречать, хоть что-то исконно русское, быть может, уголок старого Замоскворечья…
Иной раз присев на скамейку в заросшем сиренью сквере, покуривая и бесцельно наблюдая за снующими среди кустов столь русскими воробьями, ему казалось, что вот сейчас, буквально через минуту, где-то наверху, на пятом этаже откроется форточка, и радостный голос матери нарушит тишину двора.
- Наташа. Бориска. Идите скорее домой. Папа пришел со службы. Скоро ужин…
И они вместе с сестренкой, игнорируя кабину лифта, наперегонки помчатся вверх по лестнице к высокой и тяжелой двери, за которой их ждет самый дорогой пропахший табаком и заводским железом человек. Отец.
…Но форточка как всегда не открывалась и конечно никто никого никуда не звал.…Разве что из-за угла мусорного бочка задрав облезлый хвост, выйдет задрипанная кошка, самой мерзкой расцветки, да ранний уборщик начнет греметь большими и высокими ведрами для мусора.
Но этим утром старик вышел на прогулку не в поисках старой Москвы. Отнюдь.
Сам того не замечая с годами он стал если не суеверным то все ж таки и не таким убежденным материалистом, как в молодости…Начал прислушиваться к голосу доселе молчавшей души, верить в приметы, вяло, равнодушно подумывать о смерти…
А сегодня ночью, сквозь сон, кто-то, как показалось старику довольно громко и недружелюбно, поинтересовался у Калиткина:
- А не пора ли тебе, сын мой, в церковь сходить, свечку поставить да и исповедаться, коли решишься? А!? Пора мне кажется…Пора.
За всю свою жизнь, Борис Сергеевич ни разу не был в церкви.
Даже как турист, он старался не посещать храмы, будь то католические или православные.… Не верил в Бога Калиткин. Совсем не верил. Вообще.
Сначала, когда он всеми правдами и неправдами из детдомовца, сына врагов народа сумел выбиться в пионеры, а потом и в комсомольские вожаки – верить в Бога было нельзя. Это было, в конце концов, просто опасно. Ну а потом уже, когда верить стало не только можно, но и, пожалуй, что модно, ему просто не хотелось… Трудно, ох как трудно перековать, перелицевать себя на старости лет…Трудно.…А тут вдруг такой сон…
Восьмой округ Парижа, всегда нравился старику. Нравился бесконечной праздничностью и какой-то очень русской широтой и удалью. Калиткину казалось, что если когда-то в Париж и приезжали кутнуть бесшабашные русские купцы - миллионеры, то приезжали они непременно сюда, ибо, где, как ни здесь, в окружении роскошных отелей и дорогих женщин может показать себя настоящая, широкая, безоглядно - щедрая русская натура!?
Правобережье Сены изобиловало и в самом деле красивейшими зданиями и парками, недаром здесь издавна селились люди состоятельные, с положением.
Триумфальная арка, Гран-Пале, Елисейский дворец, церковь Мадлен, парк Монсо, Елисейские поля…
Не спеша, обогнув железнодорожный вокзал Сен-Лазар, Борис Сергеевич купил в полуподвальном магазинчике длинный багет белого хлеба и, разбрасывая перед собой хлебные крошки, направился по направлению улицы Дарю.(rue Daru)
За его спиной, громко и взволнованно застонали голуби, слетевшие на неожиданное угощенье с окрестных крыш…...
- Combien d'entre vous ici! Envolez-vous! Allez vous en! Faites un don ; aller ...- громко закричала рассерженная молочница с велосипедной тележкой, полной бутылками с молоком.
Голуби, распуганные женщиной, шумно взлетали и поднимали пыль и мусор позабытый дворниками вдоль бордюрных камней.
Старик не оборачиваясь, весело ухмыльнулся и, свернув ближайший переулок, закурил.
Свято - Александро - Невский Кафедральный Собор виднелся отсюда практически целиком во всей своей красоте. Высокий, вознесенной апсидой более чем на сорока пятиметровую высоту центральный купол, в окружении четырех более низких и маленьких, сиял в лучах восходящего солнца настолько ослепительно ярко, что Борис Сергеевич в первый момент даже зажмурился и, закурив вторую папиросу от недокуренной первой (чего не делал вот уже лет двадцать), в каком-то странном для себя приподнято-торжественном настроении направился прямо к храму.
«Благословляющий Спаситель на троне, любовно талантливо выложенный мозаикой на фасаде, казалось, смотрел на приближающегося старика с огромной любовью и сожалением. Чем ближе Калиткин подходил к храму, к его каменному крыльцу, тем казалось, тяжелее и тяжелее давался ему каждый шаг. Вот уже и широко распахнутые двери, сквозь которые виден колеблющейся свет восковых свечей и слышен чей-то шепот и шорох ног, а побледневшие губы старика уже искорежились в страшном, мучительном крике.
- Что!? Что ты все на меня так смотришь!? Что я тебе!?…Что ты можешь про меня знать!? Ты, умерший невесть, когда и невесть где.…Какое ты вообще имеешь право прощать или карать!? Кто? Кто я тебя спрашиваю, дал тебе такое право? Твоя долгая, мучительная смерть на кресте? Так я видел смерти и пострашнее, чем твоя.…Видел…
Обессиленный и опустошенный старик, зажав голову руками, присел на прохладный гранит крыльца и затравленно затих.
«-Отче наш, Иже еси на небесех!Да святится имя Твое,да приидет Царствие Твое,да будет воля Твоя,яко на небеси и на земли.Хлеб наш насущный даждь нам днесь;и остави нам долги наша,якоже и мы оставляем должником нашим;и не введи нас во искушение,но избави нас от лукаваго»...
Высоко в небо вознесся призыв церковного хора, вытесняя из души притихшего Калиткина тяжесть многолетних воспоминаний…
6.Детский дом, день первый (продолжение).
Детский дом расположился в бывшем небогатом дворянском поместье. Таких на дешевых кустанайских землях было довольно-таки много. Частенько, особенно в начале девятнадцатого века, обедневшие дворянские фамилии снимались и уезжали из России сюда, где у казачьих казначейств, они за бесценок покупали крупные наделы земли и продолжали свое существование уже в виде самых обыкновенных помещиков. Доплачивая небольшую сумму ближайшему казачьему атаману, подобный помещик обзаводился дополнительной рабочей силой, да и охраной от кочевых до сих пор соседей, казахов и башкир.
…Когда вновь прибывших детей, кое-как помытых и остриженных, все тот же завхоз Сидорин привел наконец-то в главное здание детдома, близилось время обеда. По дому разносился теплый дух подгорелой пшенной каши, вдоль стен аркообразных коридоров зашуганно пробирались грязные и оборванные тени.
Завхоз завел новеньких в огромную комнату с высокими в вензелях лепнины потолками, и, усадив их на длинные, узкие скамейки, укрепленные вдоль стен справа и слева от двери, торопливо, проглатывая звуки, предложил им дожидаться обеда, а пока познакомиться со старожилами их замечательного детдома.
Махнув на прощанье ручкой, он скрылся за дверью, и дробный топот его калош довольно быстро растаял в затхлой тишине спальни…
И только тут, дети врагов народа заметили, что в комнате они не одни. С грязных, неубранных кроватей и раскладушек, расставленных вдоль противоположной стены, начали подниматься точно такие же, как и они, сами, дети и подростки, мальчики и девочки.
-Ну и какого вы, шпионские рожи, сюда приперлись? Нашей кашей обжираться? - проговорил вдруг, вышедший вперед мальчик лет тринадцати. На лице его, богато испорченном назревающими фурункулами, застыло пренебрежительное выражение, рот, рассеченной заячьей губой посмеивался необычайно гадливой вертикальной ухмылкой.
Из руки в руку, он довольно ловко перебрасывал ложку с обоюдоостро заточенной ручкой.
С пренебрежительным видом он прошелся вдоль неровной шеренги приподнявшихся новичков и удивленно остановился напротив Бориски, с самым непринужденным видом все еще восседавшим на скамейке.
- Ну, а ты малек хули не встал?- искренне удивился парнишка с заячьей губой, и словно ища поддержку, повернулся к товарищам. Те старательно рассмеялись, словно предвкушая очередное зрелище.
Неожиданно Борис, указательным пальцем поманил к себе главаря местных ребят, и тот слегка растерявшись, наклонился над мальчиком.
- Слушай ты, падали кусок…- услышала вдруг Наташа, по-блатному протяжный, с придыханием голос своего брата, в переливах которого отчетливо слышалась интонации их вагонного покровителя: рецидивиста Марата.
-Если ты сейчас же не уберешься на свою шконку, я тебе волчара позорный, глотку зубами порву.…
У подростка, морально уже раздавленного побелели щеки, кровь разом отхлынула от дрожащего в негодовании лица, отчего красные воспаленные прыщи стали еще более заметны.
Сначала Наташка, а вслед за ней и все остальные ребята, приехавшие из Даниловки, рассмеялись. Они больше не боялись ни заячьей губы, ни заточенной как бритва ложки, ни стоявших поодаль товарищей развенчанного короля. И как знать, чего было в этом смехе больше, настоящего веселья или истерики страха и отчаяния?
Не смеялся лишь Борис. И хотя вся фигура его, внешне расслабленная и по-детски беззащитная, казалась неготовой к сопротивлению, в продолговатых слегка прищуренных глазах брата Наташа заметила странный блеск, словно Борис именно хотел вспышки посрамленного лидера. Желал ее. Ждал ее…
И он дождался.
- Ах ты, сука!- заорал было прыщавый, и ринулся к пацаненку, но тот, вместо того, чтобы сжаться в испуге, или отскочить прочь, спасаясь от более сильного и взрослого противника, резко и неожиданно выбросив вперед кисть правой руки с широко расставленными, напряженными пальцами прошелся по его, широко раскрытым глазам.
Через мгновенье ничего не понимающий, ослепший от боли парнишка катался по полу, размазывая по рукам сопли и кровь, а Борис, привстав, с интересом, наблюдал за его мучениями. После чего подошел к поверженному противнику, секунду посомневался и после, с оттяжкой, что есть силы, пнул между ног.
Товарищи близнецов, ревели от восторга, и лишь в душе у Наташи шевельнулось что-то ею до конца не понятое: то ли жалость к мальчишке и без того обиженного судьбой, то ли брезгливость к брату, столь быстро впитавшегося в себя столько мерзкой уголовной премудрости…
…Как бы то ни было, но с того дня, Заячья губа, в одиночку никогда не нападал ни на Бориса, ни на Наташу, но в тоже время и Борис, никогда не поворачивался к подростку спиной.… Впрочем, эта победа по большому счету новичкам не принесла никаких выгод. Они спали на полу или на скамейках,
| Помогли сайту Праздники |
При цитировании ссылка на сайт обязательна. Exsodius 2008 - 2025
18+