Бедный Принц

человеческому – нету.

ГЛ.: Однако зря ты его так, Ворон. Старый человек, все-таки. И слова говорил умные…

В. (Садится): То-то ты и примолк. Непонятно стало?

ГЛ.: Ну уж и не такой я болван, чтобы…

В.: Ясно. Не понял ты ничего. Я тебе коротко растолкую, чего он тут проповедовал. Нужно этому старцу, чтобы все были тихие и смирные, жили бы себе по его звездам и не рыпались. Мол, так будет всем удобней. А что, ведь верно. Самая сладкая жизнь – у червяка: темно, тепло. Сыро. И спешить никуда не надо. Одна беда, если рыболов выкопает, да на крючок, да рыбе в пасть. Ну, уж такая судьба, чтобы его сожрали. А с судьбой спорить без толку. Вот чего он проповедовал, пень трухлявый.

ГЛ.: А вот и нет, он добра нам хотел.

В.: Добро, оно тоже разное бывает. Да и не всякий его заслуживает. Добро-то, чтоб им вот так в пространство разбрасываться. Тоже мне сеятель…

П.: Посеешь добро, так и пожнешь его же.

В.: Э, не скажи. Мир слишком жесток для такого с ним обращения. Смотри, парень, как бы в дураках не остаться.

П.: Зато чистым из грязи выйдешь.

В.: Это точно, у дурака совесть чиста. Даже если и грешит – не понимает, ему этот грех не засчитывается. Да еще и народ святым почитает. Только дураку от этого не легче – умным-то ему все равно не стать. Так что выбирай: блаженство дурака или страдания умника.

ГЛ.: Держись, браток, середины, вот мой совет.

В.: Найди ее еще, золотую-то середину. Не дурак, не умник – кто это? Что-то я таких не встречал…

ГЛ.: А я? Хитрость во мне есть, ничего не скажешь. Иначе-то давно бы концы отдал при моей-то работе. А что ума много – не замечал вроде.

В.: Значит – дурак. Только хитрый.

ГЛ.: Это еще почему?

В.: Да понять кое-чего не можешь.

ГЛ.: Так ведь большинство…

В.: А я про что? Именно – дураков полно, чуть ли не каждый, кто жизнью доволен. А копни его довольство поглубже – там дурость-то и сидит.

ГЛ.: А недовольных больше!

В.: А вот тут уже надо смотреть, чем недоволен. Что жратвы нет? На то большого ума не надо. А понимает ли он, почему ее нет? Вот на поверку и получается: ткни пальцем, не ошибешься – в дурака попадешь. И, что интересно, дураков-то как раз и можно осчастливить. Запросто. Чего им для полного счастья не хватает, жратвы? Так дай им жратвы побольше, и всех трудов. Хлеба и зрелищ! И будут они у тебя счастливенькие и довольненькие.

ГЛ.: А почему бы и не быть довольненьким, если повод есть? У тебя что получается: если радоваться умеешь, так и дурак вроде. На таких условиях и я, пожалуй, на дурака соглашусь.

П. (клюя носом): А умные что?

В.: Страдают, бесятся, с ума сходят.

ГЛ.: Дурака валяют. Зачем им тогда ум-то?

В.: Думать.

ГЛ.: О чем?

В.: О счастье. По большому счету. Творить, мучиться. За себя и за всех.

ГЛ.: Всё равно не понял. С какой стати за всех-то мучиться, по какому праву?

В.: По праву умного. Умный же понимает всю мерзость этого мира. Собственную тщету и никчемность. Бесцельность жизни большинства попирающих землю. Мимолетность человеческого счастья. Как же тут не страдать и не мучиться?

ГЛ.: И поэтому, чтобы избавиться от мучений, ты идешь и вытрясаешь кошельки из проезжающих через Дальнюю Пустошь.

В.: Не кори. Злобы во мне много. А все от того же, от понимания.

ГЛ.: Ты бы, раз уж такой понимающий выискался, доброе что-нибудь делал, чтобы не было безнадеги эдакой. Хоть в чем-то, хоть где-то чтобы стало светлей, чище. Чтобы надежда хоть в чьем-то окошке светила.

В.: Что я – Господь Бог, что ли? Это его дело – звезды зажигать.

ГЛ.: А тебе их гасить нравится?

В.: Хватит! Я – вот он, какой есть. Изменяться не собираюсь, извиняться – тоже. Но не думай, что портить другим жизнь – для меня самое великое удовольствие. Может быть, наоборот, помочь кому – приятнее будет.

ГЛ.: Так помоги. Хотя бы ему (показывает на уснувшего Принца). Эк парня сморило. Совсем сдвинется у себя в замке-то. Без людей и я бы волком завыл. Ожени, если сможешь.

В.: Задача. Он, видишь ли, тоже кандидат в умники, ему не просто баба нужна, а чтобы с душою.

ГЛ.: Красивая, скромная, умная. Помню…

В.: Не то. Душа в ней должна быть – вот что главное. Тогда она и красивой, и скромной, и умной покажется. Много есть, что выставляют себя такими, а копни – замуж хочется, только и всего. Вот они и подделываются.

ГЛ.: Что-то тебя все в землекопы тянет. Нельзя уж как-нибудь без этого, что ли?

В.: Мне-то что, не я же жениться вздумал. У меня пока сообразилка на месте. А парнишка будет копать. Идеал-то он уже себе склеил, в том-то всё и дело. Под идеал попробуй кого найди… Человека надо под рамки выискать. Чуть что не так, рамки-то и развалятся. Вот это работенка!

ГЛ.: Так ведь не человека искать будешь – женщину. Бабу. У них такое бабское свойство, сам говорил, подстраиваться. Понравится, глядишь, – причешется, иголочки поуберет, мало-помалу, а как раз и придется.

В.: Женские причиндалы тут не главное. Ему друг и товарищ нужен.

ГЛ.: И все-таки баба. А баба, она и есть – баба. И характер у нее бабский, и логика – женская. Так что парнишка и не поймет, что мы ему не то, что надо подсунули. То есть как раз то, что надо, но, извините, не совсем то, что ему хотелось. И выбор в таком случае есть, не сомневайся. Я даже подскажу, где искать.

В.: А не проводишь ли ты туда нас, старик?

Гл.: А почему бы и нет? Пошли что ли…

В.: Не сейчас. Пускай поспит, что ли…

ГЛ.: Э, Ворон, и ты человеком становишься.

В.: Я – он и есть. Да только для тех, кто сам по себе человечен. А не раздавить ли нам еще полуштофчик греческого, пока паренек дрыхнет?  А то говорили, говорили, аж глотка задеревенела. Хозяин!

З а н а в е с

Действие 2-е


Действующие лица:


Ворон – тот же, что и раньше

Садовник – темная личность, плут – не плут, однако руки в мозолях.

Купец – душа-человек, жаль, что купец.

Генри Смайл и Мэри Снир – местные иностранцы.

Недействующие лица: официанты, портье, постоянные клиенты, неблагонадежные элементы и всякий столичный сброд.

Место действия: холл гостиницы, он же и ресторан. Помещение светлее и чище, чем в первом действии, но что-то общее угадывается с первого взгляда. Постоянно кто-то входит и выходит. Проносят чемоданы. Бегают официанты.

На переднем плане изящный столик на четверых. За ним сидят двое – Купец и Садовник, давнишние знакомые, зашедшие перекусить. Со стороны входа с улицы в окружении носильщиков появляется экстравагантная пара – Генри Смайл и Мэри Снир. Они утомлены, что не мешает им громко разговаривать. Носильщики исчезают, а Генри и Мэри медленно двигаются в сторону столиков, увлеченно беседуя между собой.

Г.: Какая непроходимая страна!

М.: Нет, Генри. Это дурь в ней не проходящая.

Г.: Но – дороги… Дорогая, где еще могут быть такие дороги?!

М.: Дома они сидят, вот что. Если бы им ездить было надо, они бы и дороги себе сделали.

Г.: Ну да, натуральное хозяйство… Но у них же натурально ничего нет!

М.: Зато разбойники есть.

Г.: О! Это еще одна загадка. Что делают грабители, когда грабить нечего?

М.: Они убивают.

Г.: Фи, Мэри! Зачем ты так. Какой смысл убивать, если с этого иметь ничего не будешь?

М.: А чтоб неповадно было.

Г.: Кому?

М.: Я, кажется, начала понемногу понимать эту страну. Главное – напустить побольше страха. Чтобы тебя уважали. Тогда можешь ходить гоголем, даже если за душой и нет ничего. Сила не у того, кто берет, что может. А у того, кто берет, что хочет. Поэтому никто не хочет быть богатым, каждый мечтает стать сильным, чтобы, в конечном счете, быть сытым. О, это очень сложная наука – быть сытым, делая как можно меньше для достижения этого. Кто сыт, работая, тот не умеет жить. Поэтому все согласны делать, что угодно, чтобы делать как можно меньше. Лишь бы не работать, а там хоть в потолок плевать. То-то небо у них здесь такое заплеванное. Я только одному удивляюсь: как это у них еще что-то остается, какие-то гроши, на которые они с таким азартом гуляют в этой таверне.

Г.: Мэри, ты ужасно несправедлива. Лодыри и лентяи есть в каждом народе.

М.: Да, вопрос только в том, сколько их скопилось на одного работающего.

Г.: Ты снова преувеличиваешь. Смотри – вот за этим столиком сидят вполне приличные люди. (Купцу и Садовнику) Добрый день, джентльмены. Разрешите подсесть к вам.

К.: Подсаживайся, чего уж там… (Иностранцы садятся). Нынче все подсаживаются, и – ничего. Страшного, я хочу сказать. А раньше сажали.

М.: А теперь что – не сажают?

Сад.: Теперь – нет. Срок вышел. Я последнюю яблоньку две недели как посадил, да всё боюсь – примется ли?

К. (с досадой): Э, да мы не про то…

Г.: А Вы что, садовник, что ли будете?!

Сад.: Что ли буду.

М.(с сомнением): Садовник ?!

Сад.: А как же! У Ее Высочества почитай уже двадцать лет как садовничаю.

М.: Принцесса-то, значит, уже в годах…

Сад.: Вот-вот, в самых что ни на есть. В подходящем, так сказать, возрасте. Не дале как вчера исполнилось.

М.: Чего исполнилось?

Сад.: Двадцатилетие.

Г.: Так Вы у нее что, с рождения, что ли, служите?

Сад.: Да так и есть, с рождения. А до того – у ее матушки еще, почитай, лет пять будет.

Г.: Ну и как?

Сад.: Чего?

Г.: Служится…

Сад.: Да ничего… Капризные они только…

Г.(понимающе): Принцесса?..

Сад.: Да яблони эти! Никак не скажешь заранее, примутся или как. И, вроде, все сделаешь, как надо: и в мороз укутаешь, и снежком ствол присыплешь, а по весне, глядишь, так мертвяком и стоит, без единого листика.

М. (Купцу): А что, раньше – сажали?

К.: Было дело, особенно, если с иностранцами стакнешься… Соглядатаев много. Было, я хочу сказать. Так, слово в стакан уронишь, оно, того и гляди, дыбой аукнется. Стрельцы вломятся, заломают, и не поглядят, что не допил.

М.: А по чьему приказу?

К.: Не по приказу, барышня. По уложению. Положено так, я хочу сказать.

М.: А кто положил-то?

К.: Знамо кто – царь.

М.: А теперь что?

К.: Да ничего. Вполне. Можно жить, я хочу сказать.

М.: Не хватают?

К.: Да как не хватать, хватают. Если не хватать, так кто ж ему, стрельцу, деньги платить будет?.. Так что хватают… Но к тому же и берут. Вот и получается по- иному. Сунешь ему, стрельцу-то, он и отпустит. Да и то сказать, на царских харчах нынче не разжиреешь.

М.: А царь-то что?

К.: А ему нынче другое вступило. На звезды смотрит, судьбу гадает, до стрельцов ли ему? Астрологией решил заняться, совсем, видно, из ума выжил.

Сад.: Тс-с. Это ты, браток, уже слишком. Такое вслух не говорят.

М.: И сейчас?

Сад.: А что. Барышня. И сейчас. В конце концов, это просто неуважительно – все-таки царь!

К.: Да какой это царь, если ему на страну наплевать!

Сад.: А кому не наплевать? Тебе, что ли? Торгуешь, знай, себе деньгу наживаешь. И немалую, небось.

К.: А ты чужие-то деньги не считай!

Сад.: Очень мне надо. Ты вот мне что лучше скажи. Неужто твоя торговля другим не в ущерб? Что, твои капиталы без единой народной слезинки нажиты? Ни в жизнь не поверю! Тебе главное – карман набить, остальное приложится. И царя ты хаешь со своей кочки: что торговлю не поощряет, за дорогами не следит, с разбойниками не борется.

К.: Дурак ты, садовая твоя голова! Простого не понимаешь. Ну, допустим, царь будет всем этим заниматься, тебе что от этого –