Ежик, ежик, выходи или темные пятна на белом фартуке

приблатненных ребят, где всегда можно спокойно, не ожидая и не опасаясь лишних нравоучений, выкурить украденную у отца сигарету, выпить, давясь и кашляя, стакан сладкого, омерзительно воняющего, дешевого пойла типа портвейна или вермута.
Женька ловко прошмыгнула в узкую щель между гаражами, едва не угодив ногой в подсыхающую кучку человеческих экскрементов, и оказалась на пятачке.
«Ты мне сказал, что я пьяна,
Да я сегодня пьяная…
Так наливай стакан вина,
Я пью за жизнь, поганую.
Я водку пью и дрянь курю,
А опьянев – рыдаю,
Ведь мне всего семнадцать лет,
А я уже такая…»
Пять-шесть ребят сидели на деревянных ящиках, курили, сплевывая и притоптывая в такт рыдающему, охрипшему, надо полагать от горя, магнитофону, стоящему чуть поодаль, в тени, под кустом…
Боря увидел девушку и горделиво усмехнулся:
— А вот и Ежик нарисовался.
Женьку покоробило то, с какой интонацией он произнес только (как она полагала) им двоим известное ее прозвище, но, решив не заострять на этом внимания, поздоровалась с ребятами.
Выплюнув изжеванную папиросу, Борька наполнил остро пахнувшим вином граненый стакан и, протянув его девушке, практически скомандовал:
— Выпей, Женька, выпей. Да не боись, к вечеру и запаха не останется… Сладенькое…
Она приняла стакан и при общем молчании сумела-таки впихнуть в себя его содержимое…
— Молодец, Ежик… — начал было кто-то, но в эту минуту с треском ломающихся кустов на полянке появилась мать Женьки…
Окинув взглядом притихшую компанию, она выбила из рук дочери пустой стакан и, схватив Женьку за волосы, поволокла ее за собой, нимало не беспокоясь о жестких и упругих ветвях, хлеставших и ее саму, и скулившую от обиды и боли девушку.
— …Когда-нибудь ты мне за это спасибо скажешь… — бросила она рыдающей на диване дочери и, хлобыстнув дверью, вышла…
…
3
…
Прошли годы. Дипломная работа по окончанию юридического факультета приглянулась кому-то из западных правоведов, и Женька, вернее сказать, теперь уже Евгения Ивановна, поехала на стажировку во Францию… В Париж…
Молодую, красивую и стройную русскую, к тому же владеющую языками, с первых дней ее жизни во Франции окружили вниманием галантные кавалеры, быстро и напрочь изгнав из ее памяти даже и малейшие воспоминания о Каримове…
Счастливый брак, по-французски несколько чопорная свадьба, и в результате у нее с Жаном (ее супругом) появилось маленькое непоседливое чудо — сын Алеша.
…Как-то через лет десять после отъезда из России Евгения приехала на несколько дней навестить свою мать. Та, решив угостить дочь на славу как полагается почти обязательными пельменями, посетовала было, что уж слишком жилистое мясо нынче в магазинах…
— Не укусишь, дочка… Веришь — нет, одни жилы…
Евгения только рассмеялась и, набросив легкий плащ, отправилась на ближайший рынок.
Рынок встретил ее шумом и гамом, скрежетом железных поддонов по мраморным прилавкам и гортанными выкриками кавказцев, торгующих фруктами и цветами, утроенными куполообразным бетонным перекрытием.
Запахи квашеной капусты, малосольных огурчиков и привозной клубники в плетеных корзиночках.
…Перед мясным отделом толпилась недовольно брюзжащая очередь. Старушка упрямо перебирала лежащие перед ней кусочки мяса, одновременно пересчитывая мелкие деньги в расплющенном, потертом кошельке.
Евгения покорно встала в конец очереди и от нечего делать безучастно осматривалась вокруг.
Вдруг взгляд ее остановился на огромном, угрюмом татарине-мяснике, брезгливо заворачивающем все-таки купленный старушкой кусочек мяса.
— Господи, да это же Борис! — тихо ахнула девушка, со странной смесью удивления и брезгливости разглядывая мясника, а тот, равнодушно обтерев толстые, испачканные сукровицей пальцы о несвежий, залапанный фартук, уже кивал следующему покупателю. — Ну, а вам чего? Грудинку? Щас сделаю…
…Уже на вокзале, целуя в щеки заплаканную, враз постаревшую мать, Женя прошептала:
— Спасибо, мама… Ты была права тогда… Спасибо.
— За что же, дочка, спасибо-то? — всполошилась мать и, вдруг, по-видимому, догадавшись, спросила: — Что, ты его видела?
— Да… Спасибо тебе, родная, спасибо…