Любовь после любви

жилетка».
Я уже дошел до её дома, как вдруг вспомнил, что вчера по телевизору говорили о вирусе, какая-то зараза ходит между стройными рядами дышащих разумных и «косит». А вдруг у меня эта гадость сидит? Нет, не пойду к Тане, ещё заражу её.
Придется любить издали, на удалении, но любить такую женщину просто необходимо. Любить, уважать, бороться, погибать, растрачивать себя. Жить, жить в своём любимом творчестве, но знать, что тебя любят, а главное – ты любишь.
Я позвонил Тане. Она, как всегда, всё поняла. Мы договорились перенести встречу. Как приятно, когда есть полное понимание и не надо выдумывать, обманывать.
Мне казалось, нет, я был уверен, что вот сейчас позови её, просто сказав в серую мглу повечерья или в ночь, в мглистые степи, тёмные очертания горбатых гор:
– Таня!? – и она тут же откликнется, как эхо: «Я здесь!..»
Домой идти не хотелось. Забрёл в парк, где изредка пробегали стройные спортсмены и гуляли одинокие пенсионерки, словно забытые на газоне одуванчики.
Зашел снова в кафе, в парке, выпил лечебного напитка. Стало гораздо лучше. Наверное, сюда приходят люди, которым дома грустно и не с кем поговорить – подумал так, оглядывая полутёмный зал. Где умирает надежда, там надолго возникает пустота. А у меня есть надежда, у меня есть Таня.
Но давай-ка, друг мой, будем честны, хотя бы с самим собой и спросим: «А ты её не унижаешь своим поведением?»
Нет, в глубине души мне было приятно. Но внешне? Всё выглядело как-то не очень. Я, как обкуренный енот, не мог понять своими мужскими мозгами: как, вот так безответно, можно любить всю жизнь? Я считал её просто своим школьным верным другом. А она оказалась выше этого состояния отношений. Нет. Я считаю, что я не достоин такой высокой любви. И я все эти дни опускался на колени, чтобы её поднять с колен. Но, нет! И её не поднял и сам пал ниц.
И стихи Доризо никак не подтверждали наши отношения:
О, как нам часто кажется в душе,
Что мы, мужчины, властвуем, решаем...
Нет, только тех мы женщин выбираем,
Которые нас выбрали уже.
Какая же у нас с Таней связь… Разорванной нити с одной стороны не бывает. Если двое потянут на себя нить, то при порыве они упадут вместе. А Таня стоит и не падает. Надо мне как-то заштопать это недопонимание, рвать не хотелось бы. Дорожить надо.
Я подумал, что все люди связаны жизнью в один огромный узел и в этом огромном клубке связей как-то находят своих. Ещё добавилась всемирная паутина интернета. И там тоже теплится своя виртуальная жизнь, виртуальные встречи.
Поехал домой спать. Мимо окон троллейбуса неслись, шумя листвой, многолюдные бульвары, широкая площадь пересечения Страстной и Тверской, с зелёным покрытием, в голубях, Пушкин, чуть далее задумчивый Есенин и Гоголь. Почему-то вспомнились стихи классика:
… Не буди того, что отмечталось,
Не волнуй того, что не сбылось, —
Слишком раннюю утрату и усталость
Испытать мне в жизни привелось.
И молиться не учи меня. Не надо!
К старому возврата больше нет.
Ты одна мне помощь и отрада,
Ты одна мне несказанный свет.
Вечером писал свои статьи до полуночи. Заснул с мыслью, что забыл пожелать своему вдохновителю спокойной ночи. Послал.
Утро. Проснулся с мыслью, что надо позвонить Тане, как она там, переживает, волнуется. Включил телефон. От неё светилась ответная смс.
Вдруг в телефоне послышался звук оповещения, как будто почувствовала, что я рядом. Пришло письмо-смс от неё: «Я совершенно спокойна. Для меня во всём огромном мире, среди миллионов людей – мы одни. Кроме Вас, у меня никого нет, и я знаю, что Вы вернётесь. Князев, очевидно, всё, что Вы делаете, – нужно и важно для Вас. В Вашей жизни будет много потрясений, любви, горя, Вы должны пройти через всё это, но знайте, когда пожелаете, я буду рядом с Вами. Трудно угадывать Вас. С Вами у меня пропадает всякая гордость. Зачем Вы такой? Но именно такого я и люблю, подсознательно, и ничего не могу с собою поделать.
Я жду Вас. Но стоит только подумать, что Вы не приедете, и этот прекрасный город окажется для меня огромной ловушкой!»
Удивительная и необычная женщина. Может быть, я поступаю иногда, как мальчишка. Может быть, мне нужна мать, старший товарищ, иначе могу натворить много бед.
Я сразу почувствовал, как что-то оборвалось в моей душе каким-то далеким приглушённым криком. И я ответил, как мог, откровенно, почему-то тоже обращаясь на «Вы»:
«Милая моя, добрая Танюшка. До сих пор Вы не знаете, люблю ли я Вас. Я и сам ничего не могу понять. Видимо первое, ещё школьное, чувство дружбы, нет, конечно, чего-то большего, никак не может проиграть в схватке с главным. Но всю жизнь я буду по-своему любить Вас, тосковать по Вас. Но жить с Вами рядом, делить жизнь во всей ее повседневности я пока не смогу, не готов ещё взять на себя такую ответственность, не будучи уверенным в себе и в дальнейшем».
Утро рванулось стремительно в день и понеслось неровным галопом. Мы ещё переписывались, и мне было хорошо от её неженского понимания такой нестандартной ситуации. Вот уж действительно, сколько пар, столько и форм отношений среди них, таких разных, неурочных, захочешь повторить чью-то – не получится. Пришла очередная смс:
«Любить Вас – большое испытание. Громадное испытание, но я уже пересилила себя и несу эту ношу сама, не зная куда, зачем, но несу этот крест и буду нести. Милый мой Князев, мне больше никто не нужен. Пока Вы спали там, в монастыре, я выкрала Вашу пепельницу. Заберу её с собой на память, чтобы Вы поменьше курили. А лучше и вовсе бросайте!»
В туманной тишине встало над Москвой это новое утро. Душевная близость женщины была прекрасна, поучительна и поставила меня на своё место. Платонические отношения с Таней продолжались. Я представлял её рыжие волосы, как они золотились под солнцем там, на Валааме. Лицо её посмуглело, и темно-зелёные глаза светились, радовались той нашей необычной встрече.
Наши отношения явно держались на её любви, моём уважении и на пресловутом честном слове. Но, честное слово, я ими дорожил, я им был рад. Эта поддержка давала мне вдохновение, мне снова хотелось жить, писать. Я ещё больше стал ценить преданность, верность. Пожалуй, в нашей жизни это единственная валюта, которая никогда не обесценится, и ты остаёшься на плаву. Ты не одинок.
Мне показалось, что там, в дальних и таких лёгких лабиринтах Валаама, у той рыженькой девчонки, которую защищал от хулиганов с детства, я оставил часть своей души.
Для меня оказалось, что одиночество и пустота вокруг – это плод воображения. Рядом всегда есть тот, кто сможет понять тебя. На самом деле вокруг жизнь бьёт ключом в ожидании, когда ты вольёшься в её шумный освежающий поток.
Я каждый раз утешал себя, говорил себе, что этот мир неидеален, и, чтобы больше не чувствовать пустоту внутри себя, надо заполнять, действовать самому и обязательно отдавать, отдавать себя другим родственным душам или одной, если кому-то повезло.
Перед отъездом мы с Таней встретились. Я заметил, что у неё слезились глаза.
– Ты плачешь? – я заглянул ей в глаза.
– Нет, у меня аллергия, – просто ответила она.
– На что?
– Не знаю. Может, на жизнь, – и рассмеялась. – Ну, что же, поеду. Буду снова скучать, ждать и сразу же приеду, если тебе нужна будет моя помощь.
Это она говорила правильно и ровно, а что творилось у неё на душе – это одному Богу известно. Мудрая женщина. А я не оправдал её ожиданий и поэтому оставался один. Мы разъезжались в разные стороны.
Я знал, что у меня есть прекрасный врач, врач вечный и неповторимый – это моя работа.
И на моём письменном столе лежала скомканная записка. Я развернул её, там были стихи:
«Однажды ты соскучишься по мне,
Поймёшь, что время учит, а не лечит…
Что счастье — просто миг наедине,
И что в разлуке лишь желанней встреча.
Однажды ты захочешь быть со мной
До дрожи в теле, до душевной боли…
Чтоб слышать рядом только голос мой,
И ощущать, как я дышу тобою…
Я всё простить смогу и всё понять,
Ты для меня на свете всех дороже!
Ты лишь сумей меня не потерять,
Ведь, потеряв, вернуть уже не сможешь!»
Не знаю, чьи это стихи, но почти всё правильно по-женски. А мы? А мы, мужчины, порой не ведаем, что творим. Так мы устроены – иногда управляемая стихия дикой природы, то сильная, то слабая, но куда-то ведущая на подвиги. Поэтому, научить скучать по кому-то – сложно, это должно быть естественно.
Когда я остался один, мои мысли вдруг вернулись снова к Лере. Я думал о ней, несмотря на то, что она меня в последнее время игнорировала, куда-то пропала, возможно, обиделась на что-то. Но я знал, что если в душе поселилась любовь, она уже никуда не уйдёт. Она, словно джин из бутылки, будет каждый раз напоминать о себе: мыслями, чувством, страстью.
Я знал, что в жизни всё временно, всё преходящее. Так она устроена: тёмные пятна меняются светлыми. Жизнь – дорога, а память – дорожный мешок. Когда идёшь порой в скуфье просёлочной дорогой с бродяжной палкой и видишь копны и стога, помолись на них. Значит, будет зерно, хлеб, значит, ещё будем жить.
Если всё идёт хорошо, прекрасно, успевай, наслаждайся, ведь это не будет длиться вечно. Ну, а если всё плохо – не расстраивайся, это тоже не навсегда, пройдёт.
Всё проходит, и это пройдёт! Так, кажется, было написано на вратах царя Соломона.
Лера:
Уже догорала сигарета табачной, лиственной осени. Уже я представляла, как скоро покроет землю белоснежная фата, абсолютно новогодняя с иголочки, а он всё ещё не объявлялся. Птицы небесные, улетая, вбивали между нами ещё больший клин.
Ну и куда же пропал? Вот дура! Что я наделала?! Почему Виктор перестал звонить и вообще? Где он, с кем? Может, он с другой? И та другая выделывается перед ним как фря… А он с ней вытворяет копуляцию-навигацию, как тогда со мной в усадьбе, пируэтятся… Вот гад!
О нет, только не это! И зачем я сама внезапно пропала. На свою голову, прокол, теперь переживай, на фик. В голову, во сне, лезли дурацкие стихи:
Я разорву его на части,
На осколки цвета хаки.
Разотру его на счастье,
Разбросаю лепестками, цвета маки, маки, маки…
Сон. За мной по безлюдной, холодной улице гналась большая чёрная машина. Я не смогла убежать, машина меня живую просто переехала. Из неё вышел тот, кого я больше всех ненавижу на этом свете – мой бывший муж. Он был во всём чёрном, как призрак, как тень. На его лице играла Баха наглая усмешка: «Та-та-да-таммм!»
– Привет, малышка! От меня не убежишь. Я тебя везде найду. Ну, что? Продолжим! – и грозный муж подмял меня снова под себя, как уличную девку, а в конце взял моё лицо своими погаными ручищами и крепко целовал.
На губах я всё больше ощущала кровь, но он не отрывался, а лишь стиснул меня ещё крепче, как железными тисками. Я поняла в