Нельзя, чтобы такое забылось

– Бабушка, почему ты никогда не рассказываешь о войне? Нам в школе к уроку мужества задали расспросить близких, которые помнят войну. Сколько лет  тебе тогда было?
Мария Васильевна глянула на внучку-третьеклашку:
–Ты верно подметила, не люблю вспоминать о том времени. Тем более, рассказывать. Уж больно тяжело.
…Я родилась в Сталинграде. Первый год войны для нас прошел под сводки с фронтов, которые голосом диктора Левитана разносились из рупоров по улицам. В ожидании солдатских писем-треугольников.
Наш отец тоже ушёл на фронт. В день отъезда призывников собрали на заводской площади. Мы с мамой и братом Серёгой махали руками, а папа бросил нам из толпы кулёчек конфет-карамелек в серой бумаге. Звучала песня «Вставай, страна огромная!».
Летом 1942 года город жил обычной жизнью: над головой синело почти мирное небо. Сияло яркое солнце. В его лучах искрилась Волга. Зрели янтарные абрикосы. Мы готовились к новому учебному году. Я перешла во второй, а Серёжка в пятый класс. Шла война, велись ожесточённые бои. Но они были далеко и казались не совсем реальными в охваченном летним зноем городе.
Всё закончилось 23 августа, когда Сталинград подвергся фашистской бомбёжке. В считанные часы превратился в руины. А наша жизнь обернулась адом.
…Наташка смотрела на бабушку. Та будто её не видела. Пожилая женщина снова превратилась в испуганную девочку, жавшуюся к матери и брату под вой самолётов с крестами, грохот разрывающихся чёрных хвостатых бомб, треск огня. Люди, как испуганные букашки, забивались в подвалы, ямы, трещины стен.
Внучка теребила за рукав замолчавшую бабушку. Та продолжала:
– Когда это началось, мы были во дворе. Мама развешивала выстиранное бельё. Бабушка сидела на завалинке. Я перебирала атласные ленточки, белую и коричневую, купленные к школе. Ещё мне подарили красные сандалики.
Раздались взрывы. Мы, крича от ужаса, бросились в дом. До подвала было далеко, не добежать. Дом сотрясался от взрывов. Нас с братом затолкали под тяжёлый дубовый стол. Там и просидели до окончания налёта.
В окне было видно, как горит соседний дом. Треск стоял ужасный. Мы даже не слышали, как взрывались бомбы. Я вспоминала, что утром забежала в дом и сшила белое платье для своей куклы, которая стала похожа на Снегурочку. Я сняла наряд и повесила в шкаф. Ну и пусть до зимы далеко! Зато потом мне не нужно будет думать о кукольном костюме. Я радовалась тому, что мои ленточки и сандалики уцелели. Ведь скоро первое сентября! Его не отменит никакая война! А ещё в моём кармане спряталась последняя карамелька, подаренная папой.
– А твои мама и бабушка это мои прабабушка и прапрабабушка?
– Точно!
… В  ту первую ночь мы попытались перебраться за Волгу. Собрались, пошли, влившись в вереницу беженцев, к переправе. Асфальт плавился под ногами. Огонь двигался волнами, накрывая  один дом за другим. Пламя гудело и завывало. От домов отлетали щепки и головешки. Горячий ветер опалял лица.
На берегу встретила разбомбленная пристань. Толпы людей метались у воды. Волга горела от разлившейся нефти. Гудки, гул, крики раздавались над рекой. Полыхали подбитые пароходы с беженцами. Мы стояли на бывшей набережной, над этим адом, не решаясь в него окунуться. Потом развернулись и побрели обратно.
Наш дом, почти единственный на улице, уцелел. Он простоял всю войну и потом вплоть до того времени, как его снесли, а нам дали квартиру.
Мы жили в погребе во дворе, спасаясь от бомбёжек. Бои шли на улицах Сталинграда с переменным успехом. Наш дом, как и другие, переходил то к русским, то к немцам. Один раз по нашему двору проходила линия фронта.
– Как это?
– До завалинки немцы, после – русские. Палили прямо над нашим погребом. А мы не знали, на чьей стороне находились. С потолка земля сыпалась. Вход, завешанный одеялом, засыпало. Как стихало, откапывали.
Школы, ещё летом переоборудовали под госпитали. А сейчас и вовсе разбомбили.
Многие наши соседи всё ценное зарывали в схроны во дворах. Так поступил и наш отец перед уходом на фронт. Говорил: «Вернусь, вместе откопаем!». Фрицы стали ходить по дворам с щупами, заострёнными, как пики, палками. Где видят рыхлую землю, там проверяют. Так и наш сундучок обнаружили. Не погнушались скромной домашней утварью. На них жаловались. Оказывается, в комендатуре приказ был, запрещающий такой грабёж мирного населения. Кого подловили, те отдавали награбленное. А потом  незаметно возвращались и отнимали снова.
Русские солдаты держали оборону по всему городу, в домах, подвалах, совсем рядом. Мама порой помогала раненым, лечила, перевязывала.
Однажды Серёга прибежал возбуждённый, с горящими глазами, стал звать маму на берег Волги. Та пошла. Оказалось, что во время воздушного боя наш самолёт сбил немецкий, но загорелся сам. Лётчик выпрыгнул с парашютом, зацепился за дерево, повис на ветвях. Мальчишки его сняли. Это оказался раненый, совсем молодой парнишка. А его боевой вылет был первым. Моя мама перевязала рану. Потом они все вместе оттащили парня в блиндаж к русским бойцам, чем спасли ему жизнь. После войны этот лётчик, Дмитрий, стал другом нашей семьи.
– Моя прабабушка герой?
– Конечно! Мы все тогда стали героями, война…
– И вы не боялись?
– Очень боялись!
За окном стемнело. Внучка слушала, затаив дыхание. А Мария Васильевна все говорила, не в силах остановиться. Она находилась сейчас не в уютной комнате, а в холодном, голодном Сталинграде. Наедине со страданиями, голодом.
– Вместе со страхом смерти, боязни потерять близких, нас мучил голод. Он проник в каждую семью. С наступлением холодов в Сталинграде, где шли уличные бои, люди потеряли последнюю возможность находить пищу. Обессиленные, они бредили о еде, видели во сне хлеб.
Спасал элеватор. Он переходил от  русских к немцам и обратно. Из него выгребли всё горелое зерно вместе с землёй.  Из отходов горчицы делали оладьи. В пищу шли шкуры лошадей, кожаные ремни. Из помойных ям, куда немцы выбрасывали отходы, несчастные люди ночами доставали очистки, огрызки.
Голодная зима заставила всех нас искать все, что с грехом пополам годилось в пищу. Чтобы избежать смерти ели патоку и клей-декстрин. За ними ходили, а вернее, ползали на животе под пулями на тракторный завод. Там, в чугунолитейных цехах, в колодцах мы набирали патоку с керосиновой добавкой. Клей находили там же. Принесенную патоку долго вываривали. Из клея же пекли лепешки. Ходили на развалины бывшего кожзавода и выдирали, вернее, вырубали топором из ям просоленные и мороженые шкуры. Разрубив их на куски и опалив в печке, варили, а затем пропускали через мясорубку. Полученную таким образом студенистую массу ели.
В ход шла конина. Лошади и собаки спасли многих от голодной смерти.
Однажды, мама где-то раздобыла немного зерна. Мы сидели и ждали, когда спекутся лепёшки. Вдруг неожиданно в наш погреб ввалились немцы. Они громко смеялись, выхватывали из печки горячие лепёшки и уплетали их. В этот день мы легли спать голодными.
А в другой раз к нам зашёл… эсэсовец в чёрном мундире. Мы похолодели от страха. Мама с бабушкой загородили собой меня с братом. Немец отодвинул их. Глянул на нас. И … угостил шоколадками! Потом достал фото своей семьи, что-то долго рассказывал по-немецки. В его глазах блестели слёзы…
Взрослые, наши мамы и бабушки, стремились на всё, чтобы прокормить семью, порой шли даже на воровство.
Ну а мы, дети, часто попрошайничали. Притом, и у русских, и у немцев. Русские солдаты охотно делились последним куском. Немцы зачастую подавали заплесневевший хлеб, но мы были и этому рады.
– Бабушка, ты поэтому всегда собираешь хлебные крошки со стола?
– Не могу по-другому.
– Ты сильно испугалась эсэсовца?
– Очень.
– А какой день из блокады ты запомнила больше других? 2 февраля?
– Конечно, разгром фашистов под Сталинградом важнейшее событие в нашей истории. Но я расскажу тебе о другом, ноябрьском дне. Погода стояла мерзкая: холодно, сыро. То ли изморось, то ли мелкий снег сыпал. Серое небо затянули тучи. Мы с мамой собрались на завод за патокой. Бабушка вышла нас проводить. Да вдруг как закричит! Небосвод над Заволжьем посветлел. На нём появилась фигура женщины с младенцем на руках. Бабушка запричитала: «Это знак! Богоматерь Казанская к нам явилась! Скоро немцам конец!».
Отправились мы, где ползком, где короткими перебежками к заводу, за патокой. Неожиданно из-за угла появился русский солдат. Подозвал меня. Вытащил из кармана большой кусок рафинада и говорит: "Съешь, дочка, бог даст, выживешь в этом аду, а мне он уже ни к чему. Но помни, всё равно мы победим этих гадов!". Он исчез так же быстро, как и появился. Я сжимала в руках своё сокровище. Мама смахивала слёзы. Мы очень надеялись, что этот солдат выживет.
– А как вы узнали, что немцев разгромили?
– Однажды утром к нам во двор зашли люди на лыжах в белых комбинезонах. Они были похожи на ангелов и сообщили, что наши войска перешли в наступление и погнали немцев.
Люди ликовали так, будто кончилась война.
А мы с Серёжкой по примеру соседей пошли в разрушенный заводской цех. Там выдавали еду! Женщина строго спросила, сколько человек в нашей семье. Мы могли сказать сколько угодно, хоть сто! И нам бы поверили! Но потом Серёга говорил, что он же пионер! А пионеры не врут. Тогда честно ответил, что нас четверо. Раздатчица насыпала в наволочку муку, в пакет пшено, дала хлеб. А в старую каску налила… СГУЩЕНКУ!!! Это было чудо! Мы несли каску с драгоценным лакомством по очереди. Один из нас нёс, другой шёл впереди, вёл за руку, обходя кочки. Так и добрались до дома.
А ещё к нам подошла учительница и предложила записаться в школу. Занятия планировали проводить, в цеху, пока не восстановят учебное здание.
– Бабушка! Значит, 2 февраля для тебя не только день разгрома фашистов, но и начало учебного года?
– Получается, что так! Целую жизнь я, бывший ребёнок Сталинграда, не делилась военными воспоминаниями. А тут вдруг поняла, что надо. Чтобы  не забывали.

Всё меньше остаётся людей, заставших войну. Но её помнят дома, выстоявшие под бомбами. Да Волга, несущая свои воды от прошлого, через настоящее, в будущее. У неё много не рассказанных историй, нужно только их услышать.