Роман Ангелины.

с ног любого, любого, кроме нашей героини.
— Если без него, то — нет! — не задумываясь ни на миг, ответила она. — Да я и не живу теперь.
— Нет, ты жить будешь!
Ангелина поднялась с ложа и тут же опустилась на колени перед Вандой:
— Вы знаете что-то о нём, — не спросила, а утвердительно прошептала она и сжала руки на груди. — Где он? Что с ним? Он жив?!
— Надеюсь, да. А вот где он?.. Этого я сказать не могу, хоть и сама его отсылала.
— Вы тоже, как и он, считаете, что я ребёнок, и все мои чувства мимолётны и смешны?
— Нет, девушка, мне так не кажется, и в вашем споре я на твоей стороне.
И Ванда, подняв Ангелину с колен, усадила её на диван и рассказала ей всё, кроме, конечно же, своего отношения к Роману.
— Я верю, что, проблуждав в глуби веков, он всё поймёт и вернётся к тебе, и ты будешь счастлива! — закончила колдунья своё повествование.
— Но я же не смогу сидеть и бесцельно ждать, я потеряю разум, я умру без него! — вскричала Ангелина и опять рухнула на колени: — Я умоляю, дайте мне то же средство, что вы дали ему!
Ванда жеманно пожала плечами:
— Да пожалуйста, какие вопросы, только поднимись с колен, они у тебя так красивы! Я вообще-то хотела тебе сразу это предложить, но подумала, что ожидание здесь для тебя будет гораздо привлекательнее, чем скитания там.
— Куда угодно, хоть в пламень ада, лишь бы к нему!
— Да, но тут есть один нюансик, — Ванда бросила взгляд на коньячную бутылку, но, увидев, что она пуста, слегка поморщилась.
— Я понимаю, — взволнованно воскликнула Ангелина, — я должна что-то вам отдать! Душу свою? Молодость?
— Бог с тобою, девочка, — отмахнулась Ванда, — это ты перепутала, я не дьявол, я всего-лишь колдунья, причём, не очень ещё старая!
— Тогда что?
— Да откуда ты взяла, что ты должна что-то отдать?!
— Но вы же сами сказали…
— Я сказала, что есть один нюансик. Заключается же он в том, что, попав во времена иные, и ты, и он измените свою внешность. Попадёшь ты в Египет, значит, станешь египтянкой, отправишься в Индию — будешь там индианкой. Так же и он.
— Я его не смогу узнать?!
— Ты его узнаешь, если любовь твоя действительно так безгранична. Ты его узнаешь по взгляду, ты его узнаешь по дыханью, ты его узнаешь по сердечному биению. Ты его почувствуешь! Но он-то тебя может и не узнать, ведь он уверен, что ты осталась здесь, а он там один.
— Я согласна, согласна! — Ангелина обвила шею Ванды горячими и крепкими руками и жарко её поцеловала.
Этого колдунья, вероятно, не ожидала, но поцелуй был так нежен, так искренен, что сердце её, спокойное, расчётливое сердце, забилось в груди, как глупая пташка в лапах куницы.
— И ещё одно: и ты, и он можете там погибнуть. Я туда попасть не могу, и помочь вам буду не в силах. Но ты должна быть смела и упряма, только в этом случае удача тебя не оставит!
— Во мне нет страха, есть только жажда найти любимого, обнять его и губы до крови исцеловать!
Ванда внимательно и долго, словно запоминая, смотрела в глаза Ангелине:
— Да будет так!..
 
Ангелина стояла одна в комнате Романа. Она не знала, приснилась ли ей колдунья или она была здесь реально. Девушка словно вынырнула на поверхность из глубин тёмной вязкой жидкости. Всё казалось ей таким нереальным, химерным. Но что это в её руке? Она разжала пальцы, и на ладони тускло блеснул коричневатым стеклом небольшой пузырёк.
— Правда, всё правда! — радостно прошептала девушка и выкатила на ладошку одну горошинку. — Ну что ж, пора. Любимый, пожалуйста, почувствуй, что я иду к тебе!
Горошинка быстро растаяла во рту. Свет померк, тело потеряло вес, в ушах что-то нежно зашелестело, и Ангелина плавно полетела в никуда…
 
Что-то я не слышу ехидных смешков. Неужели вас захватило то, что я написал? Тогда я просто счастлив! Если вы последуете вместе со мною и дальше, то увидите ещё очень много невероятного, прекрасного, но… реального, ведь я ничего-ничего не придумываю, я только иду рядом со своими героями и радуюсь их удачам, и плачу от их несчастий!
 
Глава вторая. ЖЕРТВА.
 
Шумер. Лагаш. 2370 год до н.э.
 
Кому не знакомы Тигр и Евфрат, две великие реки, неспешно катящие свои воды в Юго-Западной Азии?! О них не слышал разве что полный остолоп, прогуливавший уроки географии в туалете, где засорял свои молодые лёгкие дешёвым никотином, торопясь превратиться во взрослого, но не всегда здорового мужчину. Но мы-то с вами точно знаем, что Междуречье — это одно из самых прекрасных мест на свете, и именно там Господь Бог разбил райский садик под названием Эдем. Потом он поселил там Адама с Евой, и они долго наслаждались сначала ароматами диковинных растений, а после и друг другом, чего, как оказалось, делать было категорически нельзя. Отец укоризненно покачал мудрой головою и безо всякой жалости изгнал своих детушек в места пустынные и бесплодные, хотя мне не очень понятна его логика — он же точно знал, чем закончится эксперимент по созданию гомо сапиенс! Но верная супружеская пара не раскисла и не пошла в разнос, а, породив пару детушек, занялась освоением целинных земель. И расплодились от них не просто люди, а целые народы, которые их Всевышний Отец, хоть и любил, но всё же периодически наказывал то смешением языков, а то и вовсе Всемирным Потопом. Но люди оказались стойки и живучи, они преодолели все беды и успешно освоили Междуречье.
Дикие племена развивались и умнели, порабощая более слабых и ассимилируя с более сильными, но все они владели этими плодородными землями только временно. Вечно так продолжаться не могло, и количество должно было перейти в качество. Так и случилось. Очередной народ, заселивший бывшее райское садоводство, оказался настолько умён, что создал целое государство и стал успешно его развивать, покоряя попутно соседние племена. И назвал он себя шумерами, а страну свою — Шумер!
Чего только не напридумывали шумеры за долгие века своего царствования! И колесо-то они сбацали, и астрологию основали, и письменность изобрели! И строили они свои изящные сооружения не абы как, а чётко выверив наклоны и горизонты. И в литературе шумеры оставили свой чёткий отпечаток, и в математике, и в медицине, и в астрономии, в общем, куда ни сунься — везде мерещатся их носатые круглощекие физиономии!
Лишь одним этот великий народ не отличался от других — своим отношением к человекам. С лёгкостью и наслаждением шумеры разбивали вдрызг черепа и вспарывали животы врагам, недругам и другим сомнительным личностям, а уж перерезать глотку ближнему своему считалось святым делом! Да нам, вообще-то, это хорошо знакомо, ведь мы истинные потомки и шумеров, и египтян, и иных народов, почитавших жестокость и вероломство за удаль. Мы в совершенстве освоили эти принципы, лишь напридумав вороха идеологий и философий, оправдывающих варварство и дикость, и нынче никто никого не убивает просто так, всё делается во имя каких-либо благих целей, короче, всё происходит ради человека! Вот как далеко шагнули мы за пять тысячелетий!
 
I
 
Неспешно, твёрдо, величаво поднимался старый жрец по ступеням зиккурата. Нет, стар он лишь годами, а телом, умом — сыщи его моложе! Пятьсот ступеней и юнец не всякий пройдёт, не сбив ритмов вдоха, не загнав сердце в горло, не вбив звонкие наковальни в виски! А этот старик, мышцы которого прочны и сильны, как натянутые корабельные канаты, даже не участил своего дыхания, и сердце его, холодное ко всему, кроме власти, не трепыхнуло чаще, не влило лишнюю порцию крови в сети вен.
Жрец остановился на верхней площадке зиккурата, где помещался золотой жертвенный стол. Тёплый ветерок, не задерживаясь, скользил по чисто выбритому черепу, по гладким, не старческим ещё щекам, по тонким губам, увитым едва заметной улыбкой. Улыбка эта хитра и желчна, холодна и жестока, так, вероятно, посмотрит на нас старушка, когда придёт с приглашением в долгие гостины, скромно пряча за белым саваном свой инструмент.
Мощный старик опустился на колени и простёр руки к востоку:
— Да славен будь, великий Шамаш! Я, жрец храма бога Нингирсу, что хранит наш город Лагаш, шлю тебе свои молитвы! Но и жертвы будут многочисленны и щедры, богаты и кровавы! Лишь тебе я служу, лишь твою волю исполняю! Я тебя не просил ни о чём, но теперь твоя помощь необходима! Для тебя это пустяк, мелочь, мне же — жизнь! Помоги, помоги Урукагине, направь его меч на врагов, сокруши их! Пусть станет он правителем Лагаша. Да, он груб и невежествен, но, поверь, не он будет править, а я, я, но твоею волей! А рядом с этим зиккуратом — он лишь жилище Нингирсу — я выстрою храм в твою честь, храм самый богатый и самый прекрасный! И денно и нощно молитвы будут лететь к тебе, рабы и рабыни будут изливать свою кровь на жертвенные столы! Все богатства станут твои, все жизни будут для тебя! Я верю, ты поможешь, ведь мы, жрецы, — частицы твои, воля твоя, лишь нам дано истинно повелевать и распоряжаться! И пусть наша власть не явна, не показна, но она самая крепкая, самая полная!
Поднимавшееся над горизонтом солнце выпустило первые лучи, и они зажгли в серых глазах жреца огонь, но огонь холодный, как взрыв далёкой звезды.
 
— Привет тебе, о, жрец лукавый, служитель алчущих богов!
— Урукагина, рад тебя лицезреть, — проговорил старый жрец, но в его голосе не было ни тепла, ни приветливости.
— Да знаю, как ты рад, знаю, — отмахнулся вошедший и оглядел жилище жреца, словно видел его впервые. — Ну как так можно жить, Бирос? В лачуге раба и то богаче!
Жрец внимательно оглядел мощное, но располневшее тело собеседника:
— Тебе ли, погрязшему в роскоши, объедающемуся до рвоты, учить меня?! Тебе ли, способному лишь насиловать рабынь и убивать чужими руками, осуждать меня?! Взгляни на себя — ты же толст и неловок, ты же, пройдя сто ступеней, не поймаешь своё выпрыгивающее сердце! А ну, дай руку!
Урукагина, недобро ухмыляясь, протянул громадную ладонь и сжал ладонь Бироса, небольшую, сухую. Но очень скоро ухмылка сбежала с его широкого мясистого лица, а на смену ей явилась сначала жалкая улыбка, а потом лицо его исказила гримаса боли:
— Всё, пусти, жрец, пусти! Да пусти же!!
Урукагина потряс освобождённой рукой и восхищённо помотал головой:
— Силён! Ишь, даванул, прямо до слёз! Тебе не жрецом быть нужно, а воином!
— Всяк на своём месте ладен, патеси, — произнёс Бирос, — и повторил со значением: — На своём!
Урукагина намёк понял сразу. Он опустился на скромное ложе жреца и положил тяжёлые кулаки на низенький столик:
— Да, на своём! Но моё место пока занято!
— Скоро, очень скоро, патеси, ты займёшь место, какое по праву станет твоим. Лугальанду не долго осталось править, этого хочет великий Шамаш! Этого хочу я.
— Этого хочу я! Я, я этого хочу! — взревел Урукагина и напыщенно добавил: — Этого хочет народ!
Бироса даже передёрнуло от этих слов:
— Да ты никак себя богом посчитал?
— Правитель всегда наместник богов!
— А как же Лугальанду?
— Он — ошибка!
— Боги не ошибаются! — жёстко блеснул глазами Бирос.
— Да, не ошибаются, — так же жёстко ответил Урукагина, — но и ты, жрец, смотри, не ошибись!