Роман Ангелины.

И казалось поэту, что не слепящее солнце сводит его с ума, а разнузданная пурга закручивает снежные шары и подбрасывает их прямо в зенит, где они взрываются с яркими вспышками. Роману стало на миг знобко, и он очень ясно увидел ту самую пургу, разродившуюся самым удивительным чудом — его любимой! А вот и ОНА. Подходит неторопливо, склоняется к нему, протягивает чашу с прохладной водой. Да, это ОНА, это ЕЁ взгляд, но… это не она! Поэт видит округлый овал смуглого лица, огромные чёрные глаза — это всего-лишь жрица!
— Всё правильно, в таком состоянии так и должно быть. Скорей бы уж кончилось это! Теперь нет никакого страха. И скоро я точно узнаю, что же есть там, за чертой, если, конечно, там что-то есть.
Жрица поднесла к губам Романа чашу, и он машинально потянулся к ней, но неожиданно почти умерший ум его обожгла невероятная мысль:
— Подожди, подожди, Ромка, а ведь у тебя появился шанс! Чёрт возьми, и жить что-то захотелось, и сердце даже забилось, как живое!
Роман попытался пошевелиться, но путы были прочны. Тогда он разлепил испещрённые сетью трещинок губы и прохрипел:
— Прошу, прошу тебя, о, жрица, смилуйся, исполни последнее желанье! Ты так прекрасна, но ты и так же добра, я знаю! Вот здесь, на шее, висит пузырёк, а в нём горошинки. Кинь мне в рот одну, сверши это чудо!
Роман увидел, как руки жрицы дрогнули, и чаша выпала из них. Лицо девушки склонилось к лицу его, и поэту вновь почудилось, что он знает этот взгляд, самый прекрасный, самый желанный! И сердце его забилось неровно, оно сбилось с такта и торопилось поймать ритм другой, казалось, такой знакомый!
Послышался чей-то недовольный голос, и Роман узнал в нём баритон Бироса.
— Скорее, жрица, скорее!
Но не было нужды ему торопить девушку. Пальцы её, изящные и гибкие, уже вытряхнули из пузырька горошинку на ладонь. Жрица ещё раз взглянула на Романа, и он увидел в её глазах не то испуг, не то восторг.
— Бог мой, а вдруг её теперь казнят, когда увидят, что я исчез, — подумал поэт, но было уже поздно: шарик быстро растаял в иссохшем рту.
Ушли и жар, и боль, и свет, и ужас казни. И прекрасная жрица растворилась, как тень в сумерках. Всё погасло на несколько мгновений, а потом перед Романом, далёкая, как туманность Андромеды, проявилась Ангелина, вернее, милое лицо её. Оно медленно приближалось, и скоро уже можно будет разглядеть любимые глаза, в которых — Роман знает! — есть то, ради чего он и живёт — ответ на его неразрешимую дилемму. Сейчас он узнает его, сейчас! Но опять всё меркнет, и поэт погружается в липкую, но приятную трясину…
 
IX
 
Урукагина упивался сладостью победы. Он возлежал на ложе свергнутого правителя, даже не переменив одежд, обрызганных засохшей кровью. Рука поглаживала рукоять меча, выполненную из кости, инкрустированной золотом. Лезвие же бронзового оружия было сплошь покрыто зубцами, знать, немало поработало нынешней ночью.
Внезапно патеси вздрогнул, почувствовав чьё-то присутствие:
— Это ты, Мардук?
— Я, повелитель, — начальник личной стражи будто материализовался из воздуха, наполненного благовониями.
— Как прошло жертвоприношение? Шамаш доволен?
— Не думаю.
Урукагина резко поднялся с ложа и подошёл вплотную к слуге:
— Что ещё произошло?
— Жертва исчезла.
— Кто отвечал за охрану? Не ты ли?
— Нет, господин, жертва исчезла прямо с жертвенного стола. Невозможно понять, как это случилось!
Урукагина вперился яростным взглядом в Мардука, но тот стойко выдержал это.
— А что Бирос?
— Бирос твердит, что Шамаш принял жертву. Может быть, так оно и есть?
— Не знал я, что ты настолько наивен. Запомни: не мы служим богам, но боги служат нам!
— Но как же объяснить, что жертва исчезла прямо со стола на глазах у многих?!
— Наверняка это проделки Бироса! Жрец любит напустить таинственности в свои делишки! Сколько мы жертвуем еды, пива, золота богам, и всё это исчезает. Но не боги же забирают приношения! Их сгребают жрецы, уж ни мне тебе говорить об этом! Посмотри, как они живут — это настоящие богачи! Да и богов они уважают лишь настолько, насколько могут за их счёт поживиться!
Урукагина был очень доволен, что разговор пошёл именно по этому руслу, так легче будет отдать приказ об устранении Бироса и его приспешников.
— Ты понимаешь, Мардук, что кто-то должен ответить за то, что Шамаш не получил свою жертву?!
— Я думаю, господин, поскольку Бирос — главный жрец, то и отвечать должен он! — легко прочитал ход мыслей патеси Мардук.
— Ты очень умён. После того, как мы устраним жреческую братию, ты получишь великий подарок, — Урукагина положил руку на плечо слуги.
— А что мне делать со жрицей? Бирос хотел её бросить на жертвенный стол и вспороть ей грудь, но я не допустил этого. Мне показалось, что ты желал её видеть?
— Как мудро ты поступил, Мардук! Нет, не ей, а Биросу место на том столе! Сделай так, чтобы и солдаты, и народ узнали, кто виновен в том, что жертва не была принесена! И ещё нужно, чтобы они сами, понимаешь, сами, потребовали жестокого наказания жрецам!
 
Двое воинов привели Ангелину к Урукагине. Они не позволяли себе даже прикоснуться к ней, отлично зная, для чего их господин жаждет видеть эту юную прекрасную жрицу.
Да-да, читатель, Ангелина пока ещё здесь, в Шумере. И, хотя она уже точно знает, что Роман, так неожиданно спасённый ею, исчез из этого жестокого времени, но покинуть древнюю страну не торопится. И здесь нет никаких странностей. Во-первых, появилась какая-то определённость — девушка точно знает, что найти любимого вполне возможно. Во-вторых, ей хочется себя немного помучить, ведь бывает так приятно, прострадав целый день от жажды, взять в руки стакан с прохладной водой и, глядя на живительную влагу, помедлить минуту-другую, оттягивая сладостный момент! И, в-третьих, не могла эта нежная девушка, но с характером твёрдым, как воля стоика, не хлопнуть на прощанье дверью, не высказать то, что она думает о некоторых правителях. Вы, конечно, догадались, кто были эти правители. И, если Биросу Ангелина не успела высказать все комплименты, приготовленные для него, то Урукагина должен был их услышать. А в том, что тот её обязательно захочет сделать своей наложницей, девушка не сомневалась.
Воины ввели жрицу в опочивальню Урукагины и мгновенно исчезли.
— Я рад тебя видеть, о, восхитительная! — алчно сверкнул глазами патеси, облизывая взглядом пышные формы девушки. Он полулежал на своём огромном ложе, держа в одной руке чашу с пивом.
Ангелина же нисколько не волновалась, ведь в кулачке её был зажат волшебный шарик, и она в любое мгновение могла освободить себя от компании этого чванливого жестокого тирана.
— А ты невоспитан, Урукагина! — проговорила девушка, словно влепила пощёчину по толстой, небритой щеке.
— Что-о? — недобро нахмурился патеси, впервые в жизни услышавший из уст рабыни подобные слова.
— Я говорю, что поведение твоё — хамовато! Тебя не на конюшне ли обучали хорошим манерам?
— Ты, видно, лишилась ума от страха, когда тебя едва не принесли в жертву! Благодари меня, это я приказал, чтобы тебя не трогали! И иди скорее ко мне, я весь сгораю от желания насладиться твоим юным телом!
— Ах, ты ещё не насладился?! Всю ночь, небось, насиловал и убивал, погляди, ты же весь в крови!
Урукагина отхлебнул большой глоток из чаши и отбросил её в сторону:
— Да, крови пролил я немало! Но на этой крови прорастёт могучее царство, и это царство будет моё! И всё же, в крови этой не хватает одной капли, здесь нет капли крови твоей — самой чистой крови, самой девственной! Мне нравится, что ты так дерзка. Я не отдам тебя своим солдатам после того, как наслажусь тобою, о нет! Ты мне родишь сына, такого же дерзкого и непримиримого, как сама! И он станет самым знаменитым правителем и завоевателем!
— Да что ты говоришь! — усмехнулась Ангелина. — Ах, какая честь, кровавый господин! Да ты едва меня коснёшься, как я тут же исчезну!
А дальше произошло то, чего Ангелина не могла предвидеть. Урукагина, с проворством, не вязавшемся с его тучной фигурой, вскочил и схватил девушку за кисти рук. Хватка его дланей была прочна, как объятия наручников. Жаркое дыхание, источавшее перегар пива и чеснока, почти лишило Ангелину сознания:
— Ну, что же ты не исчезаешь?!
А девушка повторяла про себя лишь одно:
«Только бы не лишиться сознания! Только бы не лишиться сознания! Тогда — смерть! Если я потеряю честь, ничто не сможет заставить меня жить! Только любимому, только Роману я отдам себя!»
— Что ж ты не исчезаешь? — повторил Урукагина и, разжав пальцы, толкнул девушку на ложе. — Всё будет так, как я хочу!
Ангелина, обретя свободу, не стала мгновенно бросать в пересохший ротик горошинку, она лишь вскочила с ложа и встала за него:
— Если бы я знала историю получше, я б тебе рассказала всё, что тебя ожидает, но, увы, училась я не на отлично!
Урукагина раскрыл рот, услышав такие непонятные слова.
— Ну что смотришь, грязный ублюдок?! Ты же невежествен, как твой последний раб! Что ты знаешь об истории, о физике, о математике?! Да ты же два на два не умножишь!
Патеси, оторопев ещё больше, подошёл к столику и отхлебнул пива прямо из медного кувшина.
— Вот твоё истинное назначение: пей да жри, отращивай пузо! Лучше бы бодибилдингом занялся или армрестлингом! — Ангелину уже понесло, и она это вовремя осознала. — Да что тебе говорить, всё равно не поймёшь!
А Урукагина уяснил лишь то, что жрица эта от страха совсем лишилась ума. Но как же стало прекрасно её личико в гневе! Глаза сверкали, извергая потоки страсти, щёки покрылись румянцем негодования! И, пусть страсть эта была иною, нежели хотелось бы ему, всё же это было восхитительно!
Урукагина принялся лихорадочно срывать с себя одежды, не отводя жадного взгляда со жрицы. А та, растерявшись на миг, наблюдала этот царственный стриптиз. Но два пальчика девушки, зажавшие горошинку, находились у самых губ.
Урукагина, сбросив с себя последнюю деталь костюма, оказался полностью обнажённым. Ангелина невольно опустила взгляд на его возбуждённое достоинство, и, удивлённо раскрыв ротик, неожиданно рассмеялась:
— И ты, великий и могучий правитель, хотел вот этим лишить меня чести?! Эх, жаль я микроскоп не захватила из мира нашего! Да, не завидую я твоим жёнам и наложницам!
Патеси, начисто утратив все желания, только что обуревавшие его, издал рёв, словно лев, у которого увели его гарем:
— Берегись! Сейчас я отрежу твой ядовитый язык! Но потом ты всё равно будешь извиваться подо мной, изливаясь кровью до тех пор, пока она не иссякнет!
Он схватил свой меч и медленно пошёл на девушку. Но Ангелина уже бросила горошинку на язык, и тело её начинало терять вес.
— Всего тебе нехорошего, самодур!
Урукагина, заметив, что жрица исчезает, бросился к ней и мощно махнул мечом, но тёмное лезвие пронзило лишь пустоту.
А в угасающем сознании Ангелины мелькнуло:
— И к чему я его упрекнула, что он в математике не силён?!..
 
X
 
Итак, герои наши благополучно покинули Шумер. Но мы не бросимся за ними сломя голову, а задержимся ещё на некоторое время здесь. Не знаю, как