выступил в его защиту, по крайней мере, из тех, кого я знаю. Но речь сейчас не об этом. Рассказывал я о том, как Ректор взял под свой личный контроль каждый расходуемый рубль из выделенных правительством денег на изобретение нано-мозгов. Идея была хорошей – не дать разбазарить государственные деньги, но возникло много путаницы. Так, видя счет на холодильник или печь, ректор немедленно заворачивал бумаги обратно, а оказывалось, что это были не обыкновенные холодильники или печи, а специальные, необходимые для проведения экспериментов, хранения реактивов и нагревания смесей. Получив отказ, просители составляли бумагу-обоснование и снова запускали ее в ход. В конце концов, счета вообще перестали оплачиваться, и выполнение плана исследований было под угрозой. Проректор, которому не дано было права подписи счетов, но на которого была возложена ответственность за выполнение плана, нервничал. Маленькой компенсацией были только значительные ежемесячные и ежеквартальные выплаты и премии, на которые Ректор не скупился, зная, что своих нужно кормить, иначе уважать не заставишь. Отчасти он был прав. Так вот, выполнение плана вызывало у Проректора много опасений, и, в очередной раз, надо было что-то предпринимать. Кстати, в руководстве инициативной группой по нано-мозгу произошли перемены. Место профессора Сваева, умудрившегося в самый разгар работы над предыдущим отчетом попасть в кардиоцентр, занял профессор Свиридов. А обязанности Колова, неожиданно уволившегося и недавно успешно дебютировавшего в качестве автора пьесы для местного театра, разделили между тремя новыми сотрудниками. И вообще группу переименовали в центр развития нано-технологий. В центре работала группа мозга и еще несколько отделов с длинными научными названиями. Но непосредственно наукой в группах этих, конечно же, не занимались. Там за современными офисными столами сидели молодые сотрудники и вели организаторскую работу, то есть оформляли заявки на приобретение и изготовление, занимались сбором показателей, фиксировали количество написанных и опубликованных статей по теме исследований и так далее и тому подобное. Непосредственно исследования должны были вестись на кафедрах и в лабораториях, но там еще не было всего необходимого оборудования, да и зарплаты не дотягивали до уровня, когда оставшимся в институте ученым, интересно стало бы заниматься изобретениями. Была, правда, Серафима, но она разрабатывала теорию, писала длинные формулы, рисовала графики, высказывала смелые предположения. Серафима не была техником, а для создания нано-мозга нужны были инженеры, оригинальные решения и кое-какое оборудование, закупка которого задерживалась по описанной выше причине. Ну, а для промежуточного отчета, пока этот мозг еще не был собран из всяких там нано-частиц, нужны были публикации в отечественной и зарубежной печати, которых тоже катастрофически не хватало. Надо было что-то срочно предпринимать. На небольшом совещании у Проректора профессором Свиридовым было предложено обязать каждого преподавателя института публиковать одну статью в год по тематике нано-технологий. В случае отсутствия статей – не принимать документы на конкурс и не продлевать контракты, которые обновлялись всеми без исключения преподавателями, включая профессоров и доцентов, раз в пять лет. Сказано – сделано. Подписанный приказ разослали по факультетам, контроль за его исполнением поручили центру Свиридова. Приказ грянул как гром среди ясного неба.
- Какие нано-технологии? - удивлялись в курилках.
- На чем мы их делать будем? - шептались в лабораториях, попивая чай.
- Совсем там с ума посходили, - сетовали те, кто пил кофе.
У многих преподавателей, исправно преподававших, но про нано-технологии знавших только по статьям в тех самых журналах, в которых в скором времени, согласно приказу, должны были появиться результаты их собственных исследований, приуныли. К счастью, были и другие, более опытные и изобретательные, настоящие интеллигенты, в прямом смысле этого слова. Так профессор Эгов сразу смекнул в чем дело. Нано-технологиями он никогда не занимался, но приказ надо было выполнять. Посему профессор выждал с месяц и настрочил служебную записку с предложением основать научный журнал на базе института.
“Поскольку наш институт уже давно и де-факто является центром развития нано-технологий в стране, нашими учеными ведутся интенсивные исследования, признанные во всем мире, а сформировавшиеся научные школы – передовыми и уникальными, считаю необходимым и своевременным начать выпуск научного журнала на базе института, предоставив таким образом ученым России и зарубежья возможность публиковать свои идеи в кратчайшие сроки”, - писал профессор Эгов в своей записке.
Идея понравилась, и в корпусе, где еще недавно размещался образовательный центр, открылся редакционный отдел, которым руководил довольный профессор Эгов. Началась подготовка первого номера журнала, в котором планировалось опубликовать статьи ведущих и авторитетных ученых страны, восхваляющих научные достижения института. В день, когда были получены гранки журнала (кстати, первый номер печатался в одной из типографий Восточной Европы, куда несколько раз летал профессор Эгов), случилось неприятное для профессора, но довольно забавное происшествие. Вернувшись из командировки, он зашел в корпус, где у него была лекция, и увидел красочный плакат-поздравление, напечатанный на цветном широкоформатном принтере, называемом почему-то плоттером. Его, профессора Эгова, администрация и коллектив сотрудников института от души поздравляли с избранием в член-корреспонденты Российской Академии Наук. Сначала профессор не поверил своим глазам, потом сообразил, что он был в командировке за границей, и его просто не смогли уведомить об избрании официально. В самолете он просматривал газеты и заметил сообщение о том, что в Академии было намечено голосование по новым членам, взамен выбывших. Жизнь мгновенно переменилась. Профессор расправил плечи и начал принимать поздравления. Его молодые коллеги были полны искренности, тогда как некоторые матерые профессора порой с трудом скрывали досаду и зависть. Эгов отменил поточную лекцию и пошел на прием к Проректору под предлогом доложиться о командировке. Проректор принял его стоя, поздравил, отметил, что это избрание, безусловно, является признанием заслуг не только профессора Эгова и коллектива ученых, им возглавляемых, но и многолетнего труда всего института. Профессор Эгов снисходительно согласился и без приглашения сел в кресло, в котором Проректор принимал только самых важных и высокопоставленных гостей.
- Ну, теперь, когда у нас в Академии есть свой человек, дорожка, так сказать, проторена..., - начал Проректор, но не докончил. Раздался телефонный звонок, а после они с профессором Эговым обсуждали дела журнальные.
Вечером профессор устроил небольшой банкет-экспромт, не поскупившись на дорогой коньяк и изысканную закуску. Пили и ели в лаборатории, где когда-то так много времени проводил профессор, работая сначала над кандидатской, а потом докторской диссертациями. Коньяк лился рекой, высокопарные и льстивые речи лились из уст коллег. В общем, звездный час переживал профессор Эгов. На следующий день слегка болела голова, и он целый день ждал официального, то есть бумажного, извещения из Академии об избрании, или хотя бы звонка из Секретариата. Еще через день голова уже не болела, а извещения так и не было. Через неделю профессор Эгов решил позвонить в Академию, справиться о том, какова процедура получения удостоверения, ну и, возможно, каких-то благ. Подождав, когда в столице откроются учреждения, профессор набрал номер Академии. Через десять минут лаборантка Аня, вошедшая в кабинет застала там разъяренного профессора с малиново-красными лицом и шеей.
- Пошла вон, дура, - заорал Эгов. - Будешь знать, как без стука вваливаться. Уволю и не успеешь оглянуться.
Бедная Аня выскочила из кабинета как ошпаренная, скрылась в дамской курилке и заплакала.
А произошло вот что. В отсутствие профессора Эгова было получено электронное письмо, извещавшее об избрании профессора членом-корреспондентом Академии Наук Прогресса – общественной академии, членом которой мог стать почти каждый мало-мальски ученый, согласный платить ежегодный взнос на развитие академии. Однако молодой сотрудник, получивший письмо, не знал разницы между академиями и, печатая текст поздравления, просто упустил слово “прогресса”. Вы представляете, что пережил несчастный профессор Эгов, узнав, что он не только не был избран в Академию Наук всей страны, но его кандидатура там даже не рассматривалась? Но не меньший шок пережили и коллеги Эгова, для многих из которых весть об его избрании стала настоящим ударом. Особенно переживал профессор Свиридов, который ругал себя последними словами за то, что занялся всей этой ерундой с нано-мозгом вместо того, чтобы хлопотать в Академии. Он был убежден, и не без оснований, что для избрания членом-корреспондентом в Академию Наук у него было не меньше, чем у Эгова, а, может, даже и больше заслуг. Как бы то ни было, короткое членство в Академии Наук профессора Эгова бесславно закончилось. Он, правда, сочинил историю о том, что его кандидатура все же рассматривалась и даже прошла два тура голосования, но на третьем он и еще один профессор столичного института набрали одинаковое количество голосов, и, конечно же, членство досталось “столичному фраеру”. В эту историю мало кто верил, и в курилках долго еще смеялись, вспоминая “академическую сагу профессора Эгова”.
Отсмеявшись, однако, сотрудники расходились по своим комнатам и лабораториям, озабоченные написанием статей по “нано”. Статьи писались плохо. Еще хуже дело обстояло с представлением докладов на всякие конференции, проводимые в других ведущих университетах и институтах страны, куда доклады и тезисы докладов по “нано”, писанные в В-ском технологическом, решительно отказывались принимать из-за невразумительности излагаемых идей и представляемых положений. Оставался один выход – печататься в местном журнале, редактируемом профессором Эговым, который после истории с академией зверствовал и заворачивал статьи одну за другой, придираясь ко всему. В конечном счете распоряжением Проректора профессор Эгов был перемещен на должность заместителя редактора, а редактором был назначен недавно защитивший диссертацию, но не получивший еще профессорского звания, доцент Синицын. И тогда дело пошло – показатели публикаций по нано-технологиям рванули вверх. Изобретательные сотрудники быстро приспособились к новым реалиям и стали печатать всякую ерунду про перспективы использования нано-частиц в создании проектной модели нано-мозга или про возможность усовершенствования пластмассы для хранения нано-мозга и так далее. Редакция принимала эти статьи за неимением лучших. По какой-то причине журнал как-то все не становился всероссийским, но, как убеждал руководство новый редактор, нужно время для того, чтобы ученые страны преодолели стереотипы и осознали, что центр
| Помогли сайту Реклама Праздники |