Глава 1.
Казанцев сидел в прокаленной солнцем коробке «Жигулей», изнывая от жары, от скуки и от похмелья. Теплая минералка из зажатой между колен бутылки не помогала. Он знал, что поможет – полстакана холодной водки и часок в кондиционированном подвальчике у Ашота. Но надо было работать. Работа заключалась в том, чтобы выпасать в длинном ряду припаркованных машин урода, который будет вскрывать отверткой стекло какой-нибудь колымаги, чтобы выдернуть оттуда что плохо лежит. Еще недавно, Казанцев не посмотрел бы и в сторону такой работы, но начальство решило, ччто он слишком зажирел на линии по нелегальному обороту наркотиков, очень жирной линии и перебросило его на территорию. Теперь Казанцев был «земляным» опером, а на « земле» особо не разжиреешь. Теперь на водку приходилось выкраивать из зарплаты, а зарплату зарабатывать, утрамбовывая в пол конторы всякий уличный мусор. Постоянно свербило место на территории, где тусовались девочки. Никакой сексэксплуатации, которую можно было эксплуатировать, там не существовало, поэтому, деятели из городского УВД этот «блошиный рынок» тел ничуть не интересовал. Зато непосредственное начальство Казанцева метало туда громы и молнии, большинство из которых попадало в голову «земляного» опера, как в громоотвод. Участковые отписывались бумажками, но весь криминал, включая совершенно неподъемные «глухари», скапливался на шее территориальщика. На сексбарахолке дико конкурировали за место под луной малолетки и взрослые. Казанцев, как мог, малолетних прикрывал и от своих, и от чужих, собственно, своих на улицах не было. Он делал это из персонального циничного альтруизма, прекрасно понимая, что если взрослое бабье может и откупиться, и найти себе другую работу, то полубродячие малолетки просто подохнут с голоду, а тем, чем они могли расплатиться персонально с ним, Казанцев был сыт по горло. Он был жестоким опером с мрачным опытом и ядовитым характером, умудрившимся повздорить с начальством уже на пороге пенсии, и все сантименты давно умерли в нем. Однако же, однажды малолетки тронули его мохнатое сердце, подарив роскошную итальянскую рубашку, на которую по кругу собрали деньги, заработанные нелегким трудом.
Сейчас еще было рановато для зрелых путан, но недозрелые персики уже собирались на пятачке у торгового центра, посасывая пока «чупа-чупсы» и незаметно делая приветственные жесты в сторону угрюмой физиономии Казанцева, торчащей из машины. Казанцева злило их юное беспечное ребячество, их розовые коленки и угловатые подростковые движения, так не вязавшиеся ни с его мрачным настроением, ни с их взрослой профессией. Он злобно отвернулся и закрыл глаза, на некоторое время выключившись из невеселой реальности и внутренне плюнув на злодея, который, может быть, уже подкрадывался к какой-то машине со своей отверткой. Но внутренний, никогда не дремавший компьютер, уловил и мгновенно вычленил из общего шума тревожный перестук шагов. Раньше, чем перепуганная девчонка успела заглянуть в окно, Казанцев распахнул дверцу, - Что?!
- Там…Светка…, - девчонка судорожно всхлипнула, не в силах продолжать, и вытянула палец в сторону торгового центра.
Это заведение построили посреди парка, выкорчевав предварительно несколько сотен деревьев. Но и того, что осталось, вполне хватало для всяческих дел, требующих скрытности и уединения, что и служило одной из причин, по которой блядская тусовка располагалась поблизости. Именно туда девочки попроще водили своих клиентов, а клиенты покруче возили туда девочек сами на своих раздолбанных иномарках. Теперь там больше не гуляли мамы с колясками и не ворковали на скамеечках пожилые пары, склонив друг к другу седые головы, - за сияющим торговым центром и складской территорией, огороженной высоким забором, простиралась сумеречная зона, пересеченная полосами растрескавшегося асфальта и утыканная разбитыми фонарями.
Выросшие в каменных джунглях малолетки не визжали, не падали в обморок и не звонили в милицию, они молча стояли вокруг трупа, когда Казанцев приблизился к ним, в сопровождении заплаканной, но уже притихшей девчонки.
Казанцев много чего видел, но такого не видел никогда.
Светку вскрыли, как консервную банку, чем-то очень острым. Разрез начинался в промежности и, аккуратно разделяя тело вдоль шва джинсов и Дональда Дакка, нарисованного на животе майки, заканчивался на горле. Органы брюшной полости выглядели абсолютно не задетыми. Хрящевые части грудинно-реберных суставов слева были рассечены хирургически точно, левая часть грудной полости вскрыта, сердце отсутствовало. Кровь в полостях уже успела свернуться. То, что произошло здесь или не здесь, произошло не раньше середины ночи. Ловить что-то по горячим следам было бессмысленно. Не глядя, Казанцев сделал отмашку малолеткам, и те мгновенно исчезли. Никому не хотелось попадать в ментовские протоколы. Если бы они что-то знали, то сказали бы ему сразу. А если что-то вспомнят потом, то и скажут потом, на ухо. И если это «что-то» представляет предметную ценность, то Казанцев присвоит ее себе, вместе с лаврами раскрытого преступления. А если не представляет, - то отдаст опергруппе, как результат стаптывания до костей своих усталых ног и не раскрывая своих источников. Жизнь в ментовской стае ничем не отличалась от жизни в любой другой стае – без нее не проживешь, свое упустишь – не пожрешь.
Казанцев с отвращением закурил и потянул из кармана мобильник.
Глава 2.
Преступление было тяжким, совершенным с особой жестокостью и против несовершеннолетней. Это означало: создание оперативно-следственной группы с участием прокурорских и Казанцева непременно, заведение Казанцевым оперативно-поискового дела, за которое он же и будет ответственным, пристальный контроль городского УВД за ходом расследования и за наполнением ОПД. К тому же, Светка оказалась воспитанницей детского дома, которому патронировала супруга самого мэра, и как бы это ни показалось странным кому угодно, кроме Казанцева, - не состоящей на учете в милиции. Последнее обстоятельство дало возможность руководству детдома поднять невероятную бучу с целью отвести от себя свою часть ответственности за гибель несчастной девчонки. Мгновенно, в прокуратуру была направлена характеристика, из которой следовало, что Светка была почти отличницей, никогда не нарушала дисциплину, и хотя вся округа знала ее, как распоследнюю блядь, - вполне примерной девочкой. То же самое директрисса заведения повторила телевизионщикам и репортерам, утирая скупую слезу в углу рыбьего глаза и прозрачно намекнув на тот кошмар, что царит на улицах нашего города по вине никудышней милиции.
- Вот сука, - сказал Казанцев, увидев это в теленовостях. Он-то, хорошо знал, что половина малолетних проституток “ нашего города “, была именно из этого славного детского заведения, и хорошо знал, в чьи лапы попадала большая часть их выручки, до которой он сам, мздоимец и циник, постеснялся бы и пальцем дотронуться.
Разброс сроков, в течение которых горело ментовское усердие по подобного рода делам, был достаточно велик. Если это был бомж, полусожженный в автомобильной шине какими-то уродами, - то не больше недели. Если средний цивильный гражданин, найденный со шнурком на шее в городском пруду, - то недель до трех. Если гражданин несредний, громко застреленный на улице какими-то проходимцами, - то около двух месяцев. Это не значило, что если преступников не удавалось обнаружить за это время, работа прекращалась. Работа не прекращалась никогда, она просто переходила из стадии горения, в стадию системного тления. Полиции всего мира были сильны, сильны сегодня и будут сильны всегда системой, система работает, даже если людишки, - так себе.
В данном конкретном случае, жертва находилась где-то между бомжом, - по социальному положению, и бандитобизнесменом – по огласке в средствах массовой информации. Следовало добавить еще недельку на пикантность способа разделки. Итого, получалось недель шесть. Это был тот срок, в течение которого Казанцев обязан был гореть на работе, как факел впереди опергруппы, освещая собой все те темные углы, где пряталась преступность на его территории. Потом можно было и потлеть, спокойно занимаясь своими и чужими делами.
Проблема, однако же, состояла в том, что Светка была именно той девчонкой, которая подарила Казанцеву рубашку от лица всего коллектива. Именно в той рубашке он и стоял над ее трупом. Из кармана той рубашки он и достал последнюю горькую сигарету, перед тем, как связаться с райотделом. А Казанцев был злопамятен. Казанцеву очень хотелось, чтобы урод, вспарывающий девчонок от влагалища до горла, выл и закатывал глаза под его, Казанцева каблуками, когда он будет вбивать его в пол своего кабинета.
Поэтому, Казанцев не сидел теперь в подвальчике у Ашота, после тяжелого трудового дня, а тяжело обвис в своем драном кресле под голой райотделовской лампочкой, после нескольких часов напряженного вчитывания в материалы, собранные за трое суток расследования. Казанцев хорошо знал, что основное поле сыска лежит на бумаге, а не на улице. Хороший сыщик использует корпоративную систему, ее человеческий потенциал и базы данных: учеты информационных центров, военкоматов, паспортных столов, районных отделений милиции. А на улице ставит точку, своими или чужими руками. Казанцеву очень хотелось – своими. Поэтому, в первую ночь после убийства, он совершил довольно безоглядный, с точки зрения опытного опера, поступок, - самостоятельно засел в засаду в парке.
Плана оперативно-поисковых действий, в который можно было включить такое мероприятие, еще не существовало, а найти добровольных помощников среди наличного состава, измотанного целым днем беготни под палящим солнцем, было сложно, да не очень-то и хотелось. Правда, у Казанцева наличествовал партнер, такой же территориальный опер, по фамилии Голуба, но партнер этот был такого качества, что Казанцев скорее обратился бы за помощью к служебной собаке, чем к нему. Казанцев сам измотался как собака, но принял кружку чифира с самопальным «винтом» из числа линейных еще запасов, переоделся в старые темные тряпки, которые всегда висели у него в шкафу, и отправился на дело. Пистолет он с собой не взял, хорошо зная, чем могут закончиться для одинокого опера такие самопальные мероприятия в полной темноте, только короткую резиновую дубинку, баллон с газом и наручники, - все табельное.
У него было смутное, не подкрепленные опытом ощущение, что преступник вернется к месту преступления. Однако, как и следовало ожидать, опыт и здравый смысл оказались сильнее темных предчувствий. Бессмысленно проторчав в темноте несколько часов и шатаясь от усталости, поскольку никакой «винт» уже не помогал, Казанцев отправился восвояси. И тут его ожидал момент безмерного удивления. На одной из дорожек парка, куда уже достигал свет от торгового центра, он вдруг наткнулся на Голубу. Оказалось, что партнер не столь уж плох. Оказалось, что он решил отпатрулировать парк вместе с Казанцевым, но не смог найти того ни в конторе, ни по мобильнику, который Казанцев выключил, и тогда отправился на
|
