«расчлененкой»? Казанцев вспомнил глаза Розы, возведенные к потолку. Если так, если убийца – это очень высокопоставленное лицо, то его определенно следовало искать не по милицейским учетам.
Вернувшись в контору, Казанцев взял с полки справочник «Кто есть кто в Нашем Городе», но искомого там не обнаружил. Да, среди VIP-морд были и хорошо известные ему как бандиты в начале девяностых, ставшие теперь уважаемыми бизнесменами и политиками. Ну и что? Разве даже в кресле премьер-министра страны никогда не сидели «хорошие люди», отсидевшие по «крыткам»? Которым в свое время помогли отмыться «честные менты», знавшие у кого брать и кому давать, и получившие за это генеральские погоны – когда наступило их время? Казанцев бросил на стол веселенький VIP-талмуд, где под каждой улыбкой скрывалось либо разработанное очко, либо бандитский «ствол», и тяжело задумался. А может, ну его на хер? Сегодня он остался без волыны, завтра он останется без головы совсем. По сути дела, он занимал в двуедином социуме такое же место, как и Светка, - кто подпишется за его голову, если ее захочет сама система? Может, не стоит переть на паровоз? И тяжело подумав своими рабоче-ментовскими мозгами, Казанцев решил – что стоит. Вся его невеселая ментовская жизнь, за которую он не сделал ничего, за что ему было бы стыдно, - стоила того, чтобы не поганить ее трусостью. Светкино сердце, брошенное в грязь, и ее п…да, в грязь брошенная чуть ли не с самого рождения, - стоили того, чтобы кто-то за это ответил. И Казанцев достал свой украденный на шмоне и теперь легализованный пистолет, выщелкнул из него патроны и принялся распиливать пули крест-накрест, - чтобы было больнее.
Глава 13.
Шел тринадцатый день после убийства, Казанцев дежурил по розыску. На столе зазвонил телефон, и скучный Серегин голос в трубке сказал: «Собирайся. Труп со следами насилия в парке. Девка.»
У Казанцева тяжело забухало сердце.
Уже несколько суток как у торгового центра возобновилась ночная жизнь, нужда выгнала путан на панель. За это время партнер Голуба предпринял несколько одиночных вылазок в парк, но, как сам рассказывал, среди клиентов никого, кроме патрульно-постовых ментов и уже примелькавшихся вполне безобидных забулдыг, он не видел. В эти дни помимо текущих дел Казанцев был занят регулярными визитами в госпиталь, и ему было не до патрулирования, - черепно-мозговая травма не прошла без последствий.
У него и сейчас болела голова, и, прежде, чем выйти к месту происшествия, он принял таблетку кетанова.
Восходящее, но уже злое солнце, резало глаза, он стряхнул подрагивающей рукой со лба мгновенно выступившие капли пота и тоскливо подумал: «Кто?».
Через несколько секунд, он это увидел. Он сразу вспомнил огромные глаза женщины, тревожно глянувшей на него, через приоткрытую створку ворот. На земле, в окружении жадно глазеющих граждан, лежала Аллочка – его единственный свидетель.
Откуда берётся это кровожадное шакальё? В любое время суток, глубокой ночью, днём или ранним утром они сбегаются на запах крови. Это добропорядочные граждане, они и мухи не обидят. Но как их притягивают чужие страдания или смерть!
Злобно матерясь, Казанцев разогнал зевак. Граждане испуганно прыснули в стороны, а затем, замедлив шаг и бормоча что-то про «милицейских хамов», с достоинством отошли на безопасное растояние.
Казанцев склонился над телом.
Аллочка лежала ногами на растрескавшемся асфальте, сниной на земле. На этот раз, ночная тварь позаботилась о том, чтобы освободить путь ножу. Голубые джинсы и трусы были спущены до щиколоток, майка скомкана у горла. Все остальное, было так же, как и в первый раз. Земля под телом пропиталась кровью, кровь засохла рыжим полукругом на асфальте. Казанцев тронул руку Аллочки. Трупное окоченение еще не прошло. Учитывая температуру воздуха, смерть наступила не ранее восьми, но и не более шестнадцати часов назад.
Казанцев выпрямился и с отвращением подумал, что теперь придется идти к зевакам, чтобы выяснять, кто обнаружил труп, сообщение в райотдел было анонимным. Он уже направился к ним, когда в кармане заныл мобильник, и голос Юльки сказал:
- Это я. Это я её нашла. Я вас вижу. Я рядом с торговым центром стою, возле забора.
- Никуда не уходи, - Казанцев нашел глазами стоявшую в отдалении фигурку и помахал рукой. – Я тут закончу и подойду.
Дождавшись прибытия оперативной группы, он передал осмотр места происшествия в руки следователя и экспертов, а сам, не спеша направился к видневшемуся между деревьев забору. Ему не хотелось афишировать эту встречу, он делал вид, что осматривает окрестности.
Юлька сидела на траве, уткнув лицо в поднятые колени, когда она подняла голову ему на встречу, Казанцев увидел, что глаза у неё распухли от слез.
- Уже вторая…, - у Юльки перекосился рот. – И опять я… Вот блядь, блядь!
- Ладно, - Казанцев сел рядом с ней и закурил. – Что видела, что знаешь?
- Ничего не видела, ничего не знаю! - почти истерично выкрикнула Юлька.
- Зачем тогда звонила? – спокойно спросил Казанцев.
- Боюсь я, - тоскливо сказала Юлька и начала раскачиваться, по щекам ее снова потекли слезы. – А куда мне деваться? Ну, куда? Если на работу не ходить, так где я деньги возьму? Я красивая. И девки красивые были, блондиночки, голубоглазые. Он уродин не трогает. Теперь меня убьет, гад.
Казанцев знал, что ему надо успокоить девчонку. Сказать ей, что он ее защитит и всё такое. Он уже открыл рот и осекся. Он ее не защитит, и никто ее не защитит, и пытаться не будет. Она ничто, просто городской мусор. Однажды дворник подметет ее метлой и все. И Казанцеву вдруг расхотелось лгать. Но Юлька-то не лгала. Он посмотрел ей в лицо. Даже зареванная, даже после бессонной рабочей ночи – она все равно была красивой. И обреченной. Все это увянет, если доживет до осени. А красавицами называют тех, кто ходит по подиуму, а не тех, кого ветер несет по панели, как палые листья.
- Чё это с вами? – неуверенно улыбнулась Юлька. – Чё вы на меня так смотрите?
- Ничё, - тихо сказал Казанцев. – Ну вот, ты уже и улыбаешься. Давай теперь по порядку, а? Я попытаюсь его поймать, понимаешь?
- А вы не ловите, не ловите! – Юлька привалилась грудью к его плечу и жарко зашептала в ухо. – Вы его прикончите, а? Или я сама прикончу, вы его только подержите. И ничего вам не будет. И мне не будет. Все думают, что мне шестнадцать лет, а мне нет еще четырнадцати.
- Я знаю, сколько тебе лет, - усмехнулся Казанцев. – Давай сначала найдем его. Рассказывай, что знаешь.
- Да ничего я не знаю, правда, - вздохнула Юлька. – Я Аллочку вообще не видела. Я полночи в машине просидела, устала, ужас. А под утро клиенты отвалили, я пошла поссать, смотрю, на дорожке перчатка лежит и…
- Где перчатка? – быстро спросил Казанцев.
- Да вот, - Юлька достала из кармана джинсовой юбки комочек черной кожи.
Казанцев схватил его и расправил на колене.
Такую перчатку могла бы обронить дама, садясь в кабриолет где-нибудь на Елисейских полях. Это был предмет, предназначенный для чистого удовольствия, а не для сокрытия отпечатков пальцев. Швы на тончайшей лайке были едва заметны и почти не прощупывались. Подкладка отсутствовала. На запястье имелся ремешок с пряжкой, украшенной мелкими красными камешками.
Несколько поколебавшись, Казанцев попробовал просунуть свою лапу внутрь. К его удивлению, кожа легко растянулась и облила руку, как черная клякса, на ощупь изнутри она была слегка маслянистой. Казанцев сжал и разжал пальцы. Было туговато, но кисть вполне сохраняла подвижность. Он снял перчатку и поднес ладонь к носу. На ней сохранился запах какой-то эссенции.
- Где ты ее нашла? – спросил Казанцев.
- Так я же и говорю, - обиженно сказала Юлька. – Смотрю, на дорожке лежит. Я ее и подобрала. Вещь классная, правда? И пошла дальше искать, может, где вторая лежит. И метров через двадцать наткнулась на Аллочку. – Ее губы снова поползли в стороны.
Итти искать вторую перчатку было бессмысленно. Сейчас опергруппа осматривала место происшествия в радиусе метров ста от тела, если что есть, то найдут или уже нашли.
- Почему сразу не сообщила? – спросил Казанцев.
- Да я забыла, как меня зовут, не то, что звонить! – крикнула Юлька. – Потом только очухалась и контору набрала, с таксофона. Надо было вам сразу прозвонить.
- Ладно, - сказал Казанцев. – Теперь слушай меня внимательно. Очень внимательно. Возможно, эту перчатку будут искать. Может, по парку. Или расспрашивать станут. Это может быть женщина, мужчина, пацан, кто угодно. Если что-то такое засечешь, моментально звони мне, поняла? Моментально. Сама не высовывайся.
- А если ко мне подойдут? - спросила Юлька.
- Скажи, что что-то слышала. Вроде, какая-то девка что-то находила. Скажи, что можешь навести справки. И сразу сообщи мне. Никому никогда не говори, что перчатку нашла ты. У тебя ее и нет, я ее заберу. Если я не успею подъехать, запомни приметы. Если будет машина, запомни номер машины и марку. А лучше, - на мобилу. Поняла?
- Я-то поняла, - сказала Юлька. – Только теперь опять шмон начнется. Как я буду по парку тусоваться?
- А ты и не тусуйся, - ответил Казанцев. – Ты сиди на «пятачке», кушай мороженое. На, держи бабки, тут тебе и на «лонгер» хватит. Никуда не лезь, лукайся только на «базар» и все.
- А если менты загребут? – ноющим голосом спросила Юлька.
- Если загребут, так я тебя выгребу, - заверил Казанцев. – Мобилу на шею повесь. Если что, сразу на кнопку жми и молчи, я и так пойму.
Казанцев хорошо понимал, что все это, - ослабленный вариант «ловли на живца». Но у «живца» не было выбора, и что можно было поделать, если уж ты, - «ловец»?
Глава 14.
Седой джентельмен раскачивался за своим столом красного дерева, судорожно комкая в руках перчатку. Где он мог потерять вторую? Где?! Вопрос, пульсирующий в его мозгу, был риторическим. Он почти наверняка знал, где. Но идти туда сейчас было опасно, а искать ночью – бессмысленно. Он закусил зубами черную кожу, вдыхая знакомый, щекочущий нервы запах, и тихо завыл.
За окнами сияло яркое утро. Но в этом кабинете, за всегда задернутыми тяжелыми шторами, всегда стояла ночь. Хозяин кабинета был человеком ночи. И крови. Горела лампа на столе. Блестел нож. Брызгами алели камешки на черной коже, блестящей от слюны. На белой коже, покрытой золотистым пухом, засыхала кровь, - как мертвая роса на лепестках увядшей розы. Чернело сердце.
Хозяин кабинета встал, роняя каплю белой пены с губ на алый лак стола. Шатаясь черной тенью в стеклянной дверце, приблизился и отпер книжный шкаф. Нажал на скрытую пружину в задней стенке. Бодлер, Шекспир, Набоков и Новалис уплыли в сторону и обнажили зияющую мраком пустоту. Он надавил на клавишу. Мрак осветился зеленым светом люминисцентной трубки. За спинами поэтов скрывался ужас.
В стеклянных ящиках висели в ряд засушенные органы любви. То, чего хозяин зазеркалья жаждал, но не имел, способный только ненавидеть.
Он их пришпилил, как бабочек, и как жуков пробил гвоздями мертвые сердца, распялив рядом, похожую на морды распятых кошек неживую плоть. Он сам был неживым, но жаждал жизни, отнятой у других, чтобы насытить свою смерть.
Перчатка?! Что перчатка! Он закатился визгливым хохотом. Он, как перчатку, натянет их плоть, всех, кто станет на пути его смерти. Кто посмеет остановить мертвого?!
Глава 15.
За
