без колебаний взял его. Несмотря на удивленный взгляд Данилы, по-прежнему стоявшего на страже, он отдал мешок Малу.
– Возьми. Пусть твоя мама поправляется.
Паренек закивал и пробормотав: «Спасибо» со всех ног бросился прочь, видно опасаясь, что странный ратник передумает.
– А как же ты будешь? – спросил Данила, переводя взор с исчезнувшего во мраке мальчика на десятника.
Пристально смотря на огонь, тот ответил:
– Проживу как-нибудь. Ложись спать, я покараулю…
Минула полночь.
Вот затих и Данила, устроившись на своем лежаке. Воины спали. Кому-то снился дом, кому-то любимая, а кто-то мечтал во сне о добром ломте буженины. Все было спокойно. Тихо и мирно. Сегодня никого не мучили кошмары.
Только Серый не спал, он и не собирался ложиться. Придет время и десятник разбудит воинов. А сейчас пусть отдыхают. Смотря на лица соратников, Николай думал, что принесет завтрашний день.
На кону было многое. Не только их жизни, но и жизни многих других людей. Старший следопыт понимал это, как никто другой. Все ли воины будут так же спать следующей ночью – живые и здоровые, или кто-то из них отправится на суд Богов? Десятник уже потерял троих из своего отряда – братьев Боричей, которых заменили южане и северянин. Вот только мертвых не вернуть… Еще недавно они все были здесь, рядом: смеялись и грустили, делились краюхой хлеба и водой из фляги, мечтали как вернутся домой… И теперь их нет. Просто нет. Будто никогда и не было… Будь на то воля Серого, он бы с радостью поменялся с ними местами. У братьев жены остались вдовами, дети – сиротами, а десятник один. Только товарищи и сотник вспомнят о нем, скажут доброе слово. Воины привыкли к смерти. Страх перед ней прошел давным-давно. Все смирились с ее близостью. А вот для тех, кто остался дома… Для них – это крушение всего мира.
Со вторыми петухами десятник разбудил следопытов. Воины просыпались неохотно, но не роптали. Все знали, что предстоит нелегкий, решающий день и принялись за работу. Одни разбирали навес, другие увязывали мешки, третьи готовили походный завтрак – никто не отлынивал. Лишь долговязый Блуд в шутку ворчал, что ему во сне испортили свидание со знойной красавицей-южанкой.
– Только-только у нас до дела доходить начало, и… – сделал многозначительную паузу ратник. – И тут: «На тебе!» Рожа Митяя перегаром дышит! – досадовал он, аккуратно сворачивая парусину.
Такое замечание вовсе не понравилось светловолосому гиганту, страдающему после вчерашней пробы вина. Однако тот промолчал, продолжая увязывать шесты от навеса. Голова все еще болела. Сейчас ратнику было не до споров.
Зато весельчак Горазд не остался в долгу.
– На себя-то посмотри! Оброс, словно медведь, и в бане месяц не мылся. От одного твоего запаха любая убежит. А если сапоги снимешь, то рухнет замертво!
Воины поддержали его дружным смехом, а Митяй мученически застонал.
– Завидно вам, что меня девки любят!
– Ага, особенно во сне, – хмыкнул мрачный Вадим, наконец справившийся со своим куском неподатливой парусины.
Блуд нахмурился и сжал кулаки. Он вовсе не собирался терпеть колкости еще и от южан – новых людей в отряде.
– Лучше помолчи. Не доводи до греха…
– А ты, вахлак, не затыкай меня. И не зыркай. Не зыркай! А то еще зенки выпадут! Нашел отрока…
Воздух накалился.
– Все! Драки не будет. Заткнулись и разошлись в разные стороны… – развел руками дюжий Митяй. – И без вас тошно!
На что Горыня, не оборачиваясь, заметил:
– Так не надо было пить вино. Тем более из той бочки. Говорили ведь.
– Будут меня еще тут учить всякие!
Темноволосый богатырь, закончив навьючивать коня, повернулся.
– Не всякие, а твой брат. Старший, – твердо сказал он. – Как втораком ты родился, так втораком и останешься!
Митяй поморщился, но счел за лучшее промолчать.
– На, выпей. Полегчает, – сжалился над страдающим соратником северянин Ратибор, протягивая ему свою флягу.
Тот отхлебнул и скривился.
– Горько. Рассолу бы…
– Чего нет, того нет.
– Спасибо и на том, друг, – поблагодарил воин, возвращая флягу. – От души!
Поправив пояс, северянин улыбнулся.
Лагерь был свернут, тюки увязаны, а возле костра уже витал приятный запах снеди. Немного пригорелая каша, лук и вяленое мясо. Ерш и Лукьян, бывшие сегодня кашеварами, успели состряпать походный завтрак.
Все уселись вокруг котелка.
– Серый, а ты почему не идешь? – спросил добродушный Броня, получивший свое прозвище за то, что не расставался со своей кольчугой даже во сне, которая стала ему второй кожей. Без брони он чувствовал себя, точно голый. Еще одна метка войны…
– Я свою долю отдал.
– Кому это? – удивился воин.
Данила хмыкнул.
– Да крутился тут ночью один мальчишка… Вот десятник его и пожалел.
– Вздумал еще и убогих кормить нашим хлебом. Робичей… – зло, сквозь зубы, пробормотал Вадим. – Неизвестно кому они молятся, и какому князю служат.
Сидевший рядом Ерш услышал это, и схватил его за грудки.
– Что шепчешь? Скажи всем! Или боишься? Какое тебе дело – робич он, или нет!? Ребенок ведь… И Серый его спас. А ты кому помог? Или ты умеешь только убивать по чужому велению!?
Микула коротко приказал:
– Пусти его.
– Прислушайтесь, братья. Не горячитесь! Ссориться нам незачем. Одно дело делаем. Божье… – примиряющее сказал Лукьян. – В отряде свои порядки, а мы люди пришлые. Вадим был не прав. В чужой монастырь со своим уставом не ходят.
Тот нехотя кивнул. Буря миновала.
– Все мы рабы Божьи…
– Тут ты прав, – кивнул старший следопыт. – Мы все робичи… Кто церкви, кто князя, а кто и тех и других. Все здесь не по своей воле… Но и в том, что творится на свете, отчасти, виноваты и мы. Каждый из нас! Скольких безвинных уже обездолила эта война? А скольких еще обездолит, прежде чем нам скажут: «Хватит!» И будет ли такой приказ? Ясно одно – до той поры, слезы вдов и сирот смогут наполнить море Синиэн до краев. Хлеб же, малость, пустяк, но хоть одно доброе дело…
Горыня встал.
– Ты поступил правильно. Мы бы все сделали так же. Правда, ребята?
– Истина! – зашумели воины.
Южане и северянин поднялись.
– Мы тоже.
По мрачному выражению Вадима было видно, что он не разделяет мнение товарищей. Мало того, он затаил обиду. Серый увидел это, только вида не подал. Сделал зарубку в памяти на будущее.
– Горыня, тебе придется побыть десятником.
– Снова?
Похлопав по плечу, его поддел брат:
– Смотри не войди во вкус!
– Прополощи вином рот, – неожиданно приказал Николай, – от тебя должно пахнуть, как от Митяя. Можешь, пролить на одежду немного. Только не глотай. Так надо…
С первыми лучами солнца следопыты прибыли к дому старосты. Богатые сани снаряжены в путь, холеный хозяйский конь в нетерпении бил копытом. Неподалеку пожилой крестьянин запрягал в дровни свою чахлую лошаденку. У несчастной животины можно пересчитать все ребра, но помирать она, похоже, еще не собиралась.
– Потерпи, Милка. Вот приедем в Озерки, овса тебе найдем, – поглаживая скотину, ласково приговаривал дед.
Самого купца еще не было видно.
Возница, прикорнувший на санях, пояснил:
– Наш Калита завтракать изволит.
Воинам пришлось ждать.
– Отец, разрешишь к тебе еще и наш бочонок пристроить? – вежливо спросил Данила у крестьянина.
Тот пожал плечами.
– Ставь, мне не жалко. Все равно, считай, пустыми едем…
И лишь когда яркое солнце поднялось из-за горизонта, староста и купец все-таки соизволили выйти из дома. За ними мрачный, как туча, следовал сотник.
Разодетый в дорогие меха торговец приказал:
– Вынесите из дома ларь и поставьте в мои сани.
Серый и Лукьян отправились внутрь, сопровождаемые старостой.
– Значит, он и есть твой десятник? – уверенно спросил Калита у Добрыни, сразу признав в темноволосом богатыре главного.
– Он самый.
В это время следопыты с трудом поставили сундук на место.
Купец проводил его долгим, жадным взглядом.
– У меня с вами проблем не будет?
– Не будет, – подтвердил Горыня.
От гридня довольно сильно пахло вином, однако тот твердо стоял на ногах. Сразу вспомнился разговор давешней ночью. Это успокоило.
– Вот и славно… Едем!
Следопыты выдвинулись вперед. Щелкнул кнут, и сани тоже тронулись. За ними поспешили крестьянские дровни. Первый шаг сделан, а на все прочее – воля Богов.
– Удачи, ребята! – крикнул на прощанье сотник.
Пекло – место, где души грешников прокаливаются в огне и очищаются, готовясь к новой жизни.
Поганое, здесь – языческое.
Гридни – личные стражи князя, доверенные лица.
Новый год (Новолетие) в Юмале начинается с первым днем весны.
Убогие, здесь – бедные, нищие.
Робич – раб.
