жгучим брюнетом, мерявшим бункер неестественно большими шагами. Чтобы избавится от зрелища этой неистовой беготни, которая, казалось, действовало на большинство присутствующих, прямо таки, гипнотически, Ким прочистил горло и заговорил.
- Ланус, подожди. Любой феномен можно исследовать, но пока у нас почти нет данных…
- Кто-нибудь, зажмите ублюдку рот, - прокаркал набегу Ланус, - а лучше глотку!
- Ведь не я обложил нас периметром, ты помнишь? – огрызнулся Ким
- Ким заткнись, - прозвучало сразу несколько голосов. Видимо, от Лануса большинство ожидало если не панацеи, то, хотя бы, приемлемого решения. И такое решение у него, очевидно, созрело, так как он, перестав метаться, уселся на бетонный пол и провозгласил:
- Если эта пакость разъедает мозги, мозги надо отключить. Отключить совсем. Аптечку мне.
Аптечку ему немедленно подали, после чего начал неистово рыться в ней, безжалостно разбрасывая вокруг медикаменты, которые казались ему неподходящими.
- Снотворное…чушь. Анальгетики…не то! Антидепрессант -
слабоват. А вот морфин сойдет, я думаю. Гелла, ко мне. Укол в сонную артерию. Сэкономим время. Не трясись так, детка. Все будет хорошо.
Созерцать этот приступ безумия дальше было невозможно, Ким решительно подошел к Ланусу, который уже расстегнул ворот, подставляя под шприц шею.
- Я так не думаю, - раздельно сказал Ким, - ты не понял… Подожди!
- Стой, где стоишь, или пристрелю, - Ланус весь трясся, хотя препарат еще не был введен, по лбу текли крупные капли пота, - сейчас не время для блаженных. Я утру твой сопливый нос позже, когда мы выпутаемся. Начнет действовать, открывайте дверь!
Словно сквозь туман Ким наблюдал, как стрелки выпускают Лануса наружу, как закрывается за ним вентили стальной двери, и места у бойниц и перескопа вновь становятся самыми популярными.
- Как его шатает! Он не дотянет и до границы периметра. А вдруг снаружи караулят амиды?
- Не обольщайся, Каф, до амидов дело не дойдет, - неожиданно для всех произнес Ким. Лицо его как-то сразу повзрослело, на лбу у переносицы залегла вертикальная складка. Неудача Лануса для него уже была очевидной, он действовал как животное, загнанное опытным охотником в силки, когда зверь совершает ошибку за ошибкой, все туже затягивая на себе капроновые петли.
- Не каркай ты! – раздались возмущенные голоса, - стал рационалистом? В чудо больше не веришь? А мозги ему нипочем, с его волей он и без головы куда хочешь дойдет…
Яна отвела Кима, в котором растерянность боролась с яростью, чуть в сторону.
- Их не остановишь. В этих силках человек всегда начинает биться и вязнет. Как только произойдет возмущение периферии периметра, мир станет неузнаваемым. Слушай меня внимательно, мы в любой момент можем потерять контакт.
- То есть, ты не увидишь меня? – ужаснулся Ким.
- Нет, это ты не увидишь.
- Почему я?
- А вот объяснять это времени как раз и нет. Представь, что до периметра сознание было твердым, вроде кристалла. Когда периферия активизирована – это даже не жидкость, не пар, это - плазма. Любые притяжения и влечения могут произвольно заставлять человека менять уровни восприятия в почти неограниченной амплитуде. Вы все разлетитесь, словно головка одуванчика. Не бойся. Я буду с тобой. Даже если ты этого не чувствуешь, просто помни: я с тобой! И еще одно: Манаси не были извергами, они создали Сети не для пыток и издевательств, а с тем, чтобы люди, способные преобразить животное нутро, вышли из Сетей людьми в полном смысле слова, не ограниченные тупостью, эгоизмом и ненавистью. Такие были, хотя и немного. Манаси признали каждого из них как равного и предоставили полную свободу. Ты, верно, не знал этого?
- Смотрите, он дошел, что я говорил! – воскликнул один из стрелков, все немедленно подались к бойницам, раздался общий одобрительный гомон, - Молодчина!
Ким, кинувшись вместе со всеми к амбразуре, остановился на полпути, что-то заставило его. Он с надеждой взглянул на Яну, но она, поймав его взгляд, лишь едва заметно качнула головой.
- Что с ним? Упал! Ланус упал! Его трясет, и он весь скорчился. Боже!
- Он живой? Что с ним?
- Слава Богу, он ползет назад!
- Поможем ему! Открывайте дверь!
В этот самый миг мир стал стремительно разрушаться, а вернее изменился до неузнаваемости, хотя никто, или почти никто, этого не понял.
Ким ощутил вдруг, что в его существе нечто словно проседает вниз и влево, это гнетущее чувство проседания было абсолютно непреодолимым. Как подмокшая глинобитная стена что-то неудержимо рушилось в нем, причиняя не то острую боль, не то слишком интенсивное наслаждение. Обернулось все обычным чувством холода. Впрочем, нет, обычным этот холод не был, он был нестерпимым. Внутри и снаружи (если было это «внутри» и это «снаружи») трещала стужа. Больше нечего было ощущать, а сосредоточиться на чем ни будь другом, и уж, тем более, думать, было решительно невозможно. Холод заполнил все, он жег и испепелял сознание, и оно горело на этом запредельном огне, огне наоборот. Казалось, что конца этому горению-замерзанию не предвидится, и представить себе нечто кроме холода вообще невозможно. Стужа безраздельно завладела всем существом, стала способом бытия. Холод не имел пределов, у него не было градаций и оттенков, он заполнял сознание с чудовищной стремительностью, стремясь стать самой сутью существования. Как видно из безотчетного чувства самосохранения почти угасший разум высвободил из плена холода крохотную часть внимания. Этого хватило на то, чтобы родилось единственное, но абсолютно цельное стремление – тепло! Любой ценой хоть немного тепла…
7.
В воздухе под узкими окошками термы клубился пар. Марк Луций накинул на влажное тело белоснежную ткань с замысловатым алым узором, но та, как бы сама собой скользнула вниз. Влажная горячая рука юркнула под нее, маленькая, но проворная. Гетера прижалась к спине упругой грудью, ее соски приятно щекотали под лопатками. Сколько таких нимф повидал Марк! Благо отцовские сестерции прокладывали путь к женским сердцам куда лучше, чем пылкие речи или точеный профиль. Для сына римского сенатора в столице мира открыты и более непреступные врата, чем женское лоно, так-то!
Уже за полдень Марк Луций вышел на залитую солнцем улицу, тщательно задрапировавшись, и с безукоризненно умащенными кудрями, которые так и сверкали на солнце. Носилки подали незамедлительно. Пока молчаливые эфиопы трясли его по людным улицам, юноша витал в своих мыслях. Сегодня предстояло не мало приятных событий. Во-первых, придет прорицатель, зарежет черного петуха и будет гадать на его внутренностях о его, Марка, судьбе, можно быть уверенным, счастливой. Ближе к вечеру предвидится любопытное свидание – одна из самых богатых и распутных женщин подарила ему свое внимание, и в этот раз наслаждение не будет стоить денег, да и обещает быть гораздо острее, чем обычно. Возможно, встречи эти станут постоянными, а тогда к удовольствию прибавится зависть и почтение менее удачливых богатых повес. На ужин к жареному ягненку надо непременно прибавить миндаль и старое кипрское, это как следует разогреет кровь. Нельзя ударить в грязь лицом перед такой дамой – тут надо продержаться всю ночь, измочалить эту пресыщенную самку, как какой-нибудь служитель Приапа. Опытные развратницы любят напор и разнообразие.
От сладких дум и предвкушения удовольствий Марка Луция отвлек нарастающий шум голосов. Носилки поравнялись с базарной площадью. Крики и звуки борьбы слышались все отчетливее. Так и есть – в конец обнаглевшие воры схватились с городской стражей. Размахивая ножами и дубинами, разбойники с трудом отбивались от солдат. Двое из шайки уже лежали на мостовой с разрубленными головами. Как видно, преступники рассчитывали с боем прорваться к маленьким второстепенным улочкам, чтобы уйти врассыпную, однако стражи порядка оказались им не по зубам. Изловчившись, высокий стражник достал копьем еще одного разбойника, и тот, скорчившись, криво осел у стены.
Марк Луций окриком остановил носильщиков, зрелище его заинтересовало. Между тем, преступников уже осталось только трое, как затравленные псы они жались к стенам, израненные и изможденные сражением. Одного из них, как видно, боевой дух покинул окончательно, и он, швырнув свою палку в сторону стражников, припустил наутек с неожиданной прытью. Разбойник бежал как раз в сторону Марка, который со своих носилок уже видел перекошенное страхом бледное и выпачканное лицо, множество ран на грязном полуголом теле. От любопытства Марк даже привстал – зрелище беспомощного человека, пытающегося спасти свою жизнь, его захватило. Тем временем долговязый солдат, только что заколовший одного из воров, перехватил копье за переднюю часть древка и с силой метнул вслед беглецу. Броску хватило силы, но не хватило точности. Словно завороженный, Марк Луций наблюдал, как слегка вращающееся по оси копье неотвратимо приближается к нему. Это было нелепо, глупо и удивительно. Но это происходило. Опытному бойцу хватило бы этого мгновения, чтобы увернуться. Но Марк не был бойцом. К тому же, недоумение вытеснило все прочие чувства. Поэтому копье с треском пробило горло и высунулось почти наполовину с обратной стороны. Задыхаясь и истекая кровью, Марк Луций видел торчащее спереди древко и в его угасающем, все еще недоумевающем, сознании билась мысль: как не кстати все, эти разбойники, это древко торчащее в горле, а ведь впереди был чудесный вечер – предсказатель с черным петухом и опытная развратница с холеными белыми бедрами. С этим Марк Луций и умер…
Взгляд на секунду выхватил из тьмы серые бетонные стены бункера и неясные силуэты людей. Но сознание уже неслось куда-то дальше. Противопоставить этому бесцельному бегу было нечего.
8.
С тех пор как Рейнальдо парализовало, у него в жизни не осталось почти ничего, кроме воспоминаний и фантазий. Но поскольку воспоминания больно жгли ему сердце, Рейнальдо предпочитал фантазии. Вспоминать о том, как он жил в самом центре Мадрида, имел достаточно денег и женщин, не пропускал ни одной кариды или футбольного матча, да и вообще, сказать по правде, был баловнем судьбы – всего этого Рейнальдо не любил. Однажды после боя быков по старой традиции толпа несла на руках тореро-победителя. Нести полагалось до самого дома. Тореро перехватил у удивленных мужчин немолодого сухопарого тореро и нес его двенадцать кварталов без малейшей одышки. А теперь? Проклиная разиню-извозчика, который сбил его на перекрестке, Рейнальдо клял его, главным образом, за то, что тот так и не довел свое дело до конца. Смерть он охотно предпочел бы параличу. Однако теперь такого выбора у Рейнальдо не было. Теперь он взирал на однообразный пейзаж промышленного предместья, мочился в утку и ел с ложки жидкие каши. Короче, мечтать ему было интереснее и выгоднее. В этом деле Рейнальдо, как видно, превзошел многих. Его фантазии подчас могли равняться достоверностью воспоминаниям. Как, например, вот эта самая история про римского вельможу. Откуда она вынырнула, Бог весть. Минутная стрелка часов на комоде едва сдвинулась, – в последние годы время стало главным врагом Рейнальдо. Почти целую жизнь прожил, а прошло всего-то восемь минут. А сколько этих минут
