кучкуются и нервничают студентки-одногруппницы. Луиза Галямова в истеричном состоянии трясёт, как грушу, подругу Леру Бойко: «Лерка! Лерок! Я ничего не знаю! Понимаешь ты?! Не знаю я ничего! Лерка! Ничего!!! Лерка-а-а! Что дела-а-ать?!»
Спрашиваю:
– По какому поводу истерика?
– По какому поводу? – Луиза подняла на меня немного помутневшие от перевозбуждения глаза. – Ты-то, конечно, сдашь!
– И ты сдашь! Я тебе говорю!
Немного успокоившись, Луиза, часто дыша, присела, дав возможность Лерке поправить на себе одежду и немного уложить волосы на голове после интенсивной тряски.
Моя очередь заходить. Беру билет: анализ работы Ленина «Империализм – как высшая стадия капитализма» первым вопросом, и что-то про усиление борьбы пролетариата в 1905 году – вторым. Присев на сиденье, я стал изучать обстановку вокруг: никто из студенток не плакал, Ширшов пока не сдавал – это уже хорошо. Погода с утра приятная: свежевыпавший снежок, солнышко, легкий морозец – это тоже хорошо. Экзамен проходил в аудитории на первом этаже, то есть Софронычу не пришлось подниматься по лестнице – и это хорошо. Сам историк в обычном настроении, ничего предвещающего непредвиденную ситуацию не угадывается. К тому же – последний экзамен, сессия, безусловно, надоела и преподавателям до чёртиков. Одним словом, прорвёмся.
Отвечала Розочка Ибрагимова, следующей готовилась Любочка Степанищева. И та, и другая всегда готовились к экзаменам на совесть, сессии сдавали хорошо. Но у обеих был недостаток: когда отвечали, то, волнуясь, тараторили, правда, всегда в тему. А Розочка ещё и красными пятнами шла. Я ей не раз говорил: «Роза, ты ведь нормально отвечаешь, но несчастный вид тебе вредит! Следи за собой». Но она ничего не могла с собой поделать, хотя при сдаче спецкурсов, когда форма подачи ответа не имела значения, излишнее волнение даже играло ей на руку. Преподаватели начинали подсознательно её жалеть, ведь, самое главное, отвечает-то девочка хорошо, хоть и сильно волнуется.
А тут Софроныч, убежденный в том, что настоящий студент-ленинец уверен в себе при любых обстоятельствах! Но Розочка и Любочка получили хорошие оценки. Думаю, и это тоже мне на руку: попробую сыграть на контрасте, тем более, здороваясь со мной, Софроныч даже еле заметно улыбнулся. Однако, упор, сделанный мной на заваленную незадолго до этого математику, помешал полноценно подготовиться к истории партии. Что ж, прорвемся «на шару», как тогда многие выражались, – не впервой. А тут и мне пора садиться отвечать; между тем, уже готовились к ответу вошедшие за мной подружки – трепещущая Луиза с растрёпанной Лерой.
Отвечать впервые пришлось не стоя, как на семинарах, а сидя, пространство для махания руками было ограничено, поэтому я сразу продумал какой делать акцент: в такт самым веским словам несильно ударять ребром ладони по столу. Я стартовал:
– В фундаментальной программной классической бессмертной работе Владимира Ильича Ленина «Империализм – как высшая стадия капитализма» совершенно справедливо и аргументировано утверждается: империализм – действительно высшая стадия капитализма! Более того, империализм – не только высшая, но и последняя (бум!) стадия капитализма! Со всей убедительностью и исторической прозорливостью Владимир Ильич показал также, что империализм – это не только высшая и последняя стадия капитализма, но и загнивающий (бум!), паразитический (бум!) капитализм! Владимир Ильич не уставал повторять и неопровержимо доказывать, что империализм – канун (бум!) социалистической революции! Со всей силой и очевидностью утверждалась непререкаемая истина: рабочему классу – гегемону революции – нечего терять, кроме своих цепей (бум!), приобретёт же он весь мир (бум-бум!)! В канун социалистической революции, как никогда, актуален бессмертный лозунг Карла Маркса «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» (бум!) Классовая солидарность трудящихся всего мира и пролетарский интернационализм неизбежно приведут (бум!) к победе социализма и, в последующем, коммунизма во всем мире!!! (бум-бум!) Учение Маркса, Энгельса и Ленина всесильно, потому что оно верно! (бум!) На смену капиталистической общественно-экономической формации неизбежно придёт социалистическая общественно-экономическая формация (бум!)! Капиталистический, империалистический способ общественного производства с его хаосом (бум!), глубочайшим антагонизмом (бум!) между производительными силами и производственными отношениями, бесконечно повторяющимися кризисами (бум!) неизбежно будет заменен социалистическим плановым, лишённым антагонистических противоречий способом общественного производства на благо всего общества (бум!)!
И тут я решил устроить Софронычу небольшую провокацию: он во время моего пламенного выступления сидел, привычно откинувшись на спинку стула, с полуприкрытыми глазами, часто кивая головой в такт моим ударам. И я добавил:
– Недаром капиталисты пробуют использовать элементы нашего планирования.
Благодушную истому Софроныча как рукой сняло. Он, очнувшись, мгновенно распахнул глаза.
– И что, это устраняет основные противоречия?
– Нет! Нет, конечно же!!! – я, отшатнувшись от него и раскинув в стороны руки, почти вскричал так, как будто хотел воскликнуть: «Вы что, в своём уме?!»
Моя гневная реакция на подобное еретическое предположение окончательно удовлетворила Софроныча, подведя черту под освещением первого вопроса билета.
Как вы заметили, по существу содержания самой работы Ленина я опять почти ни слова не сказал. Девчонки, кто сидел, готовясь к ответу, в аудитории, прервались и, как заворожённые, наблюдали за разворачивающимся перед ними захватывающим действом. Даже из коридора чуть-чуть дверь приоткрыли: что там, внутри, за непонятные гулкие удары?
На второй вопрос про борьбу пролетариата я начал отвечать так: «Развитие революционной борьбы в 1905 году хорошо отражено в романе Горького «Мать». И начал пересказывать содержание романа. Но, поскольку роман был немаленьким, Софроныч, ещё не «остывший» от моего ответа на первый вопрос, потянулся за зачеткой – «отлично»…
Я, выйдя из аудитории после экзамена, обычно никогда сразу не уходил, как бы пытаясь отдышаться. Безусловно, любой экзамен – это, в первую очередь, психологическая дуэль с экзаменатором. И хорошая, тем более, отличная оценка всегда воспринимается маленькой победой. Осознание этого светлого чувства особенно приятно в контрастном сочетании с завистливыми взглядами ещё не сдававших. Заваливших, не сдавших экзамен, конечно же, было жаль, даже некоторую долю вины испытываешь перед ними за свой успех. Но, как говорится, каждому – своё, ничего не поделаешь. Я и сам чуть больше недели назад выползал из аудитории совершенно раздавленный «неудом» по математике, будь она неладна.
Пока я «отсыхал», из аудитории выскочили одна за другой счастливые Лера Бойко и Луиза Галямова с хорошими оценками и сразу же кинулись меня обнимать: «Ты – молодец! Софроныч после тебя был такой довольный и нас не мучил! Спасибо тебе!» Пожалуйста!
После успешной сдачи экзаменов (математику я пересдал на «хорошо») спокойная жизнь на семинарах по истории партии мне была гарантирована на оба семестра, оставшихся до завершения полного курса её изучения. Правда, я уже не с таким остервенением блистал очами при ответах, перейдя как бы в более спокойное осмысление насыщенной истории партии Ленина. А на втором курсе был избран в комитет комсомола биофака, что, смею надеяться, возвысило меня в глазах Софроныча.
3
И вот на смену курсу истории КПСС пришла МЛФ, точнее, марксистско-ленинская философия. Разница между ней и просто философией, как таковой, есть и весьма значительная. На то она и «марксистско-ленинская».
Основой МЛФ, разбитой на два курса материализма – диалектического (диамата) и исторического (истмата), являлись работы Маркса по дальнейшему развитию теории диалектики Гегеля, распространяющей свои законы на материальный мир, «Антидюринг» Энгельса и «Материализм и эмпириокритицизм» Ленина.
В начале, когда шла классическая философия, было интересно: универсальные законы – отрицания отрицания, перехода количественных изменений в качественные и так далее. Но потом начался плавный загиб в сторону обоснования неизбежности победы коммунизма и уже знакомое по истории партии притягивание «за уши» всего внушительного здания мировой философской науки, начиная с Аристотеля и Сократа, к делу священной борьбы пролетариата за своё освобождение.
Лекции по МЛФ читала немного странноватая преподавательница, выпускница, между прочим, биофака, а не истфака, монотонно бубнящая с кафедры и всегда смотревшая в сторону, а не на аудиторию. Как её звали, каюсь, запамятовал, – будем звать ее «философиней». Хорошо помню, что она была большой подругой жены нашего декана Анатолия Ивановича, матери Нины Голубевой, о чём последняя поспешила передо мной похвастаться. Поэтому на лекции и семинары Нинок почти не ходила, а на мою реплику, дескать, получишь «неуд», с ухмылкой ответила: «Пусть только попробует!»
Однако мне ходить и на лекции, и на семинары полагалось – заступаться за меня было некому. Ни шатко, ни валко проскочил второй семестр второго курса. Пламенные речи перед «философиней» не «прокатывали», наоборот, требовалось изображать вдумчивое, неспешное философское осмысления бытия. Зато постоянные заклинания про «ленинский университет» почти полностью прекратились. В философии меня всегда «убивала» несколько искусственная, на мой взгляд, заумная игра понятиями и специфическими терминами. Впрочем, со временем, как и по истории партии, я научился лить философскоподобную воду, глубокомысленно вздыхая и хрестоматийно поправляя очёчки.
На экзамен по диамату я вызвался идти первым. Привычно журча философской «водой», вдруг ловлю себя на мысли: и не надоедает же несчастной «философине» из года в год слушать околонаучный студенческий бред! Но она неподвижно сидела, привычно глядя в сторону, не выказывая никаких эмоций – видимо, профессиональный навык. Но вдруг прервала меня монотонно заданным вопросом: «Каково значение диалектического материализма для всех общественных наук?»
Что тут ответишь? Большое! Однако просто так ответа не дашь, поэтому опять пришлось начинать блеять что-то про гениальную прозорливость классиков марксизма-ленинизма, додумавшихся распространить законы диалектики на процесс познания материального мира. «Философиня», подняв на меня глаза, повторила свой вопрос, чуть его переиначив: «И все-таки, что даёт диалектический материализм для развития всех общественных наук?»
Блин, вот привязалась! Ну, что даёт, что даёт? Много чего даёт! Даже очень! И я опять начал говорить, явственно понимая, что «философиня» хочет услышать от меня какое-то ключевое слово, черт бы его побрал! Минуты через три моего словесного «поноса» она опять меня прервала: «Методологию! Методологический аспект для любой науки!»
Фу, ты, господи! Вот ведь где, оказывается, собака зарыта! Ну, как я мог не вспомнить про «методологию» и вытекающий из неё «универсальный гносеологический аспект познания любого
