Старый Ташкент
Ярко светит солнце. Передо мной - лента нагретого асфальта тротуара. Я сижу на велосипеде, выкрашенном в красный цвет. Велосипед детский, трехколесный. Отталкиваясь одной ногой от земли, меня везет мальчишка-узбек. Впереди надвигается яма в асфальте. Но велосипед движется. Мы "летим" в яму, вся картина улицы переворачивается, на меня, кажется, падает велосипед. Испуганный, я плачу... Мне было тогда около трех лет...
Далее в этом разделе я изложу то, что помню из рассказов мамы. В то время мы жили, как говорила мама, "у узбеков", в старом городе. Сегодня из всего рассказанного ею я помню лишь несколько колоритных деталей быта местного населения. У узбекской семьи, сдававшей нам комнату, был собственный дом. Это середина 50-х годов. Там мама меня выносила, родила (в городском роддоме, располагавшемся в центре), там нянчила, ждала и дождалась отца из армии. Как всякую городскую молодую женщину ее особенно пугало отсутствие нормальных условий для личной гигиены, в том числе связанных с отправлением естественных надобностей. Туалет, точнее будка-мазанка, находилась во дворе. Для того времени это было нормально, но "экстрим" ситуации заключался в том, что у будки не было двери... Вместо двери на гвоздях висел кусок материи... Как же?.. - спросите вы. А очень "просто": садились задом к выходу. Если кто-то в этот момент подходил по своим делам и откидывал занавеску, он обнаруживал чью-то спину, а то и часть тела ниже спины, что означало - "занято". В случае с мужчиной наблюдались некоторые особенности, свойственные еще существовавшей специфике культуры Средней Азии. Иными словами, различий практически не было. Кто знает о данной специфике, тот меня поймет. Могу только извиниться перед теми, кто не знает, потому что не хочу погружаться в подробности, не совсем приличные по своему характеру (о них я узнал, конечно, не от мамы)... У хозяина был взрослый сын, к нему приходили друзья. Представьте себе ужас, который испытывала мама при мысли о том, что нужно туда идти. Без бабушки, а потом и отца, стоявших "на стреме", она не ходила в туалет... А бывало и другое... Вечер. Мама одна. Она "баюкает" меня на руках. В полуосвещенной комнате горит керосиновая лампа. Потолок закрыт большим полотном, провисшем в середине. Вдруг мама замечает, что внутри по полотну под потолком проползает змея... В многодетной семье хозяина, кроме старшего сына были подростки и дети еще поменьше. Один из хозяйских мальчишек запускал "змея" и упал с крыши дворовой постройки на камни, разбив лицо. Родители быстро подняли его, занесли в дом и стали класть ему в раны нарезанный лук, видимо, чтобы предотвратить заражение крови. Ну, а боль - боль надо было перетерпеть... Мама рассказывала о "вечно" сопливых хозяйских детишках, даже зимой бегавших по двору в наброшенном на голое тело халате и калошах на босу ногу... Старший сын как то пригласил друзей, поел с ними плова и запил его холодным пивом. От "завороток кишок" (этот "диагноз" я не раз слышал в детстве) его спасла "Скорая помощь". Плов, вероятно, к тому же был приготовлен по старинному рецепту - на бараньем жире, а не на хлопковом масле... Большинство домов старого города тогда были традиционной среднеазиатской постройки - с плоскими крышами. На них спали летними душными ночами, под солнцем сушили фрукты. Они служили компонентом коммуникации, очевидно, насчитывавшем не одну сотню лет. Если жителю хотелось поговорить со знакомым, он вставал на крышу и звал его. Тот, в свою очередь, вылезал на крышу своего дома. И так они, громко крича, приложив руку ко рту для усиления направленности звука, переговаривались. Без арыков, этих водных артерий местного значения, жизнь в Средней Азии представить невозможно. В арыке, который протекал по территории нашего проживания, население мыло посуду, умывалось, утоляло жажду... Разумеется, мама мечтала о своем "уголке" и более комфортных условиях жизни...
Дом, в котором я жил
В 1957 году отец получил квартиру , и мы переехали в русскую часть Ташкента. Новое жилище, в котором нам предстояло обитать, трудно назвать квартирой. Но, с вашего позволения, я буду его так именовать для удобства изложения...
Мы попали в число "счастливых" жителей бывшей байской "балхоны" (здесь и далее - написание некоторых употреблявшихся в народе слов мне не известно, я знаком только с их устной формой). Она состояла из двух этажей. Вместе с нами в ней проживало десять семей. Отцы семейств что-то перестраивали, доделывали, ремонтировали, чтобы хоть как-то улучшить занимаемую жилплощадь. Наша квартира оказалась на первом этаже, второй со стороны улицы. Чтобы попасть в нее, надо было пройти вперед вдоль строения, затем повернуть направо. Открыв входную дверь, вы сразу попадали в кухню, одновременно служившую бабушкиной комнатой. Справа располагалась печь, сложенная из обожженных кирпичей и встроенная в стену. У стены, противоположной входной двери, стояла бабушкина кровать, небольшая, железная, с жесткой сеткой, тоненьким матрацем и подушкой, застеленная стареньким байковым одеялом. Свои вещи, фотографии, документы она держала в кожаном потертом чемодане, задвинутом под кровать. Слева, напротив печки, стоял легкий кухонный столик, под ним - табурет довольно грубой работы, много раз крашенный и шатавшийся несмотря на забиваемые по углам гвозди. Справа от входа находилась дверь в "зал", или основную комнату квартиры. В нее вели две деревянные ступеньки, по которым входящий спускался на земляной пол. Справа - большое окно с двустворчатыми рамами, не помню когда установленное (до нас или после нашего приезда). Прямо от входа возникала стена с заложенным в другую комнату, теперь - квартиру, проходом. Мама его закрыла простеньким ковром (прямо как каморка папы Карло, только без волшебной двери). Под ним у стены - двуспальная железная кровать мамы с отцом. Слева, напротив окна, стояла моя кроватка, над которой висел детский коврик. На нем производители запечатлели фрагмент из сказки о лубяном и ледяном домиках лисы и зайца.
Я помню, что любил ковырять гвоздем земляной пол, и мама вынуждена была меня каждый раз ругать. В "зале" вследствие открытого земляного пола царил затхлый сырой запах. Позже по настоянию мамы отец с соседом настелили пол из досок. Щели между досками заполнили замазкой, пол покрасили. Но и в нем я умудрялся выковыривать кусочки шпаклевки. Иногда из образовавшихся дырок выползали "мокрицы". Мама старалась быстро заделывать "изготовленные" мной дырки. Посреди комнаты стоял крепкий большой стол. Я забирался под него и на нижней поверхности карандашом рисовал машины, экскаваторы и проч. Еще в "зале" имелось три разных стула. Через какое то время
там появились этажерка из деревянных реек и массивная тумбочка. На этажерке стояли книги, безделушки, мама стелила на ней салфетки. В
тумбочке мама устроила домашнюю аптечку.
После переезда на новую квартиру мама и бабушка, взяв меня, поехали на базар Беш-Агач и купили металлическую посуду. Когда столик на кухне заменил шкафчик, в нем мама сложила всю нашу немногочисленную посуду. Шкафчик прослужил нам много лет. В начале 60-х годов отец купил небольшой черно-белый телевизор "Заря" с металлическим корпусом. Его установили на тумбочке. Это был праздник. Потолок
в "зале" был фанерным, разделенным на квадраты декоративными рейками. Его выкрасили в светло-голубой цвет. Что из себя представляли стены, я не помню. Также я не помню, каким был потолок на кухне. Одно время в "зале" висел, кажется, оранжевый абажур. В 1960 году в
нашей семье произошло важное событие - родилась моя сестренка. Теперь в однокомнатной квартире проживало пять человек, и отец имел право поставить на работе вопрос о получении другой, более вместительной квартиры. В один из вечеров к нам в сопровождении отца нагрянула комиссия, человека четыре, может, пять. По всей кухне было развешено стиранное белье: веревки мама натянула из угла в угол крест-накрест. Солидные дяди-начальники чуть не запутались в висевших "тряпках", слегка кивнули головами, посмотрели на наше убогое бытие и, как бы сказав: "М-да-а-а...", ушли. Мама была довольна - комиссия появилась "вовремя".
Еще о доме, в котором я жил
Вспоминать, помимо всего прочего, о детском коврике с изображенным на нем сюжетом известной русской сказки особенно приятно. Я лежал под ним и разглядывал плачущую лису, ее растаявший домик, жизнерадостного зайца, выглядывающего из окна своего хорошо отстроенного деревянного или лубяного дома. Я гладил по рисунку пальцем, сказочная картина происходящего оживала в моем воображении, появлялось ощущение пространства, выстроенного изображенными предметами. Я засыпал сладким сном. Потом под этим ковриком спала моя сестра.
В Средней Азии бывают морозные зимы. А снег зимой - обычное дело. Поэтому печь при отсутствии центральной системы отопления - жизненно важная часть дома и там. Печь в нашей квартире имела углубление-нишу в стене. Чугунная столешница с большим отверстием, величина которого регулировалась набором чугунных колец, принимала на себя все, что могла вместить ниша. Ниже, на передней стенке печи, находилась чугунная дверца, ведущая в основную камеру, где пылал огонь. Дверца закрывалась путем наброски чугунного рычажка на скобу в стенке. Разжигать печь нужно уметь. Заранее заготавливались лучины, небольшие чурочки дров, приносился уголь. На дне камеры была чугунная решетка, На нее клались бумага, часть лучинок и дров, сверху - немного угля. Бумага поджигалась с помощью одной из лучин. Внизу, в печи располагалась камера поменьше - "поддувало". Регулированием его дверцы создавалась тяга. Воздух должен был проходить снизу вверх через "поддувало", дальше - через основную камеру с топливом, затем по дымоходу наружу. Без тяги огонь не разгорался, и печь затухала. Когда она работала в полную силу, кольца раскалялись докрасна, нагревалась дверца камеры. Прикасаться к дверце руками - значило получить сильнейший ожог. При неумелом или невнимательном обращении с печью она становилась опасной. Раза два мы "угарали". Один раз из них - чуть не погибли. Соседка вечером случайно зашла к нам и разбудила. Если бы не она - мы бы не проснулись.
Мама отчаянно боролась с тараканами и прочей "живностью". Летом сильно досаждали мухи. В каждом доме была мухобойка. Эффективно применялся так называемый мухомор. На лист бумаги наносился слой клейкой и, как говорила мне мама, ядовитой жидкости. Лист чаще всего клали на подоконники. К концу дня на "мухоморе" обнаруживался не один десяток мух.
Приходила пора стирки. Мама строгала на терке хозяйственное мыло, наливала в корыто ковшом немного кипятка и бросала в корыто щепотку
|
