Риск

Илья Луданов

городу Узловая посвящается

РИСК

                                                                          …Осталось нам немного лет,
Мы пошустрим и, как положено, умрем.
В.С. Высоцкий

ДЕТИ КАМНЯ

По улице, между высокими серыми домами шли толпы людей и с хрипом выкрикивали протесты и требования. Растрепанный старик с бородой клином, в потертом пиджаке и круглых металлических очках нес плакат «Хватит врать!». За руку он держал мальчика лет шести. Рядом группа бедно одетых молодых людей растянула в половину ширины дороги криво написанный краской транспарант «Хватит жрать!». Шли сотни и сотни людей и требовали все одного.
Демонстрация продвигалась по большому городу, и дома вокруг рушились, будто не могли терпеть криков на разрыв и отчаянных лиц. Когда к месту, где прошли первые ряды, подходили последние, от зданий по обе стороны улицы оставались одни руины и столбы пыли. От пыли лица людей будто старели. Демонстранты растерянно оглядывались на разрушения, замедляли шаг. Крики стихали, все тревожно переговаривались; некоторые садились среди обломков и клубов оседавшей пыли, растерянным взглядом осматривали проступающие во мгле развалины и смолкали. На остатки упавшего балкона, опустошенно озираясь, сел старик в круглых очках. Он закрыл лицо руками, посидел так с полминуты, а когда снова посмотрел на свет, его не интересовала ни кричащая толпа, ни разрушенная улица. Он смотрел на мальчика, который лазил по обломкам камней, что-то отыскивал, иногда отбегал, исчезая в облаке пыли, появлялся снова и продолжал играть с разрушенным городом в какую-то, только ему и камням ведомую игру.  

Витя проснулся и долго не открывал глаза, будто хотел запомнить каждое лицо из той толпы, каждый их выкрик, и особенно мальчика на развалинах. Когда встал и умылся, позвонил Саше:
- Привет! У нас все готово?
- Да.
- Тогда – сегодня. Не откладываем. Егору скажи.
- Ты же хотел завтра?
- Завтра может и не быть.

КОЖАНЫЕ КРЫСЫ

- Саша! Что ты смотришь так сурово? – Каменев откупорил бутылку и поставил стаканчик на постамент памятника. – Подожди, сейчас веселее будет, - Он плесканул себе и чокнулся с ногой памятника. – Выпьем, Саша, за… удачу что ли?.. Как там… «и на обломках самовластья»… - он поднял голову. – Но она еще не вспрянула, совсем не вспрянула… - привиделось, Пушкин смотрел хмуро и осуждающе, голова памятника была склонена вперед, и весь поэт будто согнулся в скорби.
- На проходной какая-то Вера Михайловна, - справа мелькнула фигура и тенью легла на постамент. – Милиции нет. От нее направо, метров двадцать по коридору, лестница, второй этаж, и сразу приемная. Там секретарша. Кабинет Петухова – направо, Кобылина – налево. У нас минут десять. Телефон у секретаря. В кабинете…
- Врешь ты, как Троцкий. Правда, Саша? - сказал расслабленным голосом Каменев, посмотрел на памятник, повернулся к Троцкому во всем черном. – В общем, как и положено заводской шпане. А трубка на проходной?
- Витя..
- Товарищ Каменев, пожалуйста.
- Товарищ Каменев, если проходную пройдем тихо… - начал было Троцкий.
- Телефон на выходе срезать, - совсем по-другому, твердо, но также спокойно оборвал его Каменев. - Поручается тебе. Зиновьев на месте?
- В машине за углом клуба. Я только от него. Всё проверили.
- Хорошо. Телега тоже без внимания: с ночи во внутреннем дворе стоит – и  никто ни ухом…
- Плевать всем.
- Ты когда-нибудь видел, как крысы плюют?
- Не видел, - смягчился лицом Троцкий. – Надеюсь посмотреть, как они плавают.
- Далеко не уплывут. Это им не Крымск, - Каменев взял с постамента стаканчик, принюхался. – Будем, Александр Сергеевич! – и выпил.

Зиновьев ждал их в сквере, за углом Здания. Перед собой он держал открытую ладонь, по которой медленно ползла и все не могла взлететь яркая, по-летнему разукрашенная бабочка.
- Поймал, а теперь сама не улетает. Тепло сегодня, всем погреться хочется… - поднял он глаза на ребят.
- Охладиться – тоже. Всё здесь? – Каменев показал на три вещмешка у ног Зиновьева. – Шампанское не забыли?
- Советское, родное, по заказу, - улыбнулся Зиновьев. - Лев Борисович, есть мнение разделиться. Трое сразу это как-то…
- Как разделиться?
- Зайду первый я, скажу, за справкой. Следом – вы. Тебя знают и пустят. Пойдем в разные стороны, встретимся у приемной. Через проходную народа много ходит, обед как раз, внимания не обратят.
- Давай. Тогда ты – первый, мы через три минуты. Оба там?
- С утра. Понедельник же. Планерка, потом еще посидели. После затихли. Секретарша выбегала раз в ресторан, - подчеркнул Зиновьев.
- Правильно! Обед скоро, чего не кирнуть. Вы с Ильичом в Разливе небось глушили за милую душу, - подмигнул ему Троцкий.
- У пролетариев нет души, - возвысил голос Зиновьев. – У пролетариев  только революционная сознательность!
- Правильно! А пить за революционную сознательность – вообще дело святое! – перебил их Каменев и раздал рюкзаки.

- Здравствуйте, - кивнула ребятам Вера Михайловна, подняв глаза с толстыми мутными стеклами очков от сканворда. – Вы куда?
- К здравоохранителям, - откликнулся Каменев. – О диспансеризации пишем, - не обращая на нее внимания, оба прошли дальше.
«И чего шляются? - без обиды подумала Вера Михайловна. – Чегошеньки неймется? Работают люди и работают. Только линолеум перепачкают. Крики одни: то губернаторские понаедут, бумажками трясут, то эти… сидели бы себе и писали про свое… здравоохранение».

«Косынка» складывалась плохо, Лидия Ефимовна огорченно глядела в экран. На легкий скрип двери хотела не оборачиваться, так, глянула мельком, но тут же судорожно вскочила, выпучила глаза и задушила в груди недоуменный сиплый крик.
Перед столом стояли трое в масках. Таких масок она никогда не видела – в виде каких-то людей зрелого возраста, даже стариков. Лица казались знакомыми, будто кого-то из них она видела, но неестественность масок, их неживая окаменелость сбивали с толку.
С круглыми, как монеты, глазами, Людмила Ефимовна громко, открыв рот, дышала и не могла сказать ни слова. Одна из масок обрезала провод телефона и подняла к ее лицу охотничий нож.
- Один звук и тебе крышка.
В минуту Лидию Ефимовну усадили на стул и ловко связали ей руки за спиной.
- Где ключи от кабинетов? – сказал резкий мужской голос.
Людмила Ефимовна, так и не выдавив из себя ни звука и мелко тряся головой, показала глазами на стол. Бандит в маске человека с козлиной бородкой взял со стола связку ключей и запер дверь из приемной в коридор.
- Где они? – первый бандит с длинным ножом в руке выглянул в окно и снова посмотрел на секретаря.
Людмила Ефимовна, вжавшись в стул, попыталась встать, споткнулась на месте, чуть не упала, и снова села.
- У Юрия Петровича, - пролепетала.
Второй бандит достал из рюкзака оружие.
- Каменев! – он подал первому бандиту обрез двуствольного ружья.
- Троцкий! – передал второму такой же обрез, только одноствольный. – А я с этим пока поиграю, - взял он в руки пистолет, и как показалось Людмиле Ефимовне, подмигнул ей.
- Юрий Петрович – это направо, - сказал Каменев и вошел в дверь кабинета.

Через пару минут, окончившая исписанный ответами сканворд, Вера Михайловна увидела, как обоих руководителей города, скрученных в три погибели, трое людей в масках с оружием в руках волокут мимо проходной в угол коридора, где находился выход во внутренний двор администрации.
Вера Михайловна самоотверженно рванулась с места, подбежала к странному конвою, не в силах от возмущения ничего сказать, остановилась и замахала на захватчиков руками. Плохо освещенный коридор первого этажа был пуст.
- Сядь на место и не жужжи, - отмахнулся от нее человек в маске какого-то старика, достал нож, который показался Вере Михайловне огромным кинжалом, и отрезал провод телефона.
На дрожащих ногах дежурная вернулась на место, застывшим взглядом проследила, как пятеро темных фигур скрылись за дверью выхода, и тогда, будто растерянный ребенок, у которого отняли все игрушки, бессильно свесила большие толстые руки, и так и осталась сидеть, пока не появилась милиция, глядя в одну точку немигающими глазами и изредка поворачивая голову в сторону исчезнувших чиновников.

- Анька! Анька! Сюды! Сюды! – кричала, во весь дух несясь по улице, девочка лет десяти. На крик из окон пятиэтажек по обеим сторонам широкой улицы выглядывали все, кто был дома, из дворов показались спорящие за домино старики, застывали на ходу прохожие.
По дороге неторопливо ехала телега, запряженная обоими градоначальниками, Юрием Петровичем Петуховым и Валерьяном Захаровичем Кобылиным. В ободранных белых рубахах, согнутые дугой, с выражением безумия на лицах, оба исходили гортанными звуками, пытались что-то выговорить, ничего не выходило, и со стоном, кривясь лицом от боли, они волокли повозку по улице.
Каменев, горячась, щелкал кнутом и с зычным криком: «Ну! Пошли хорошие! Давай ходу!», нещадно хлестал тяговых в упряжке по спинам. Те скрипели зубами, стонали и еще сильнее, от боли отчаянно разгоняя телегу.
- А вы, товарищ Зиновьев, утверждали будто крысы не пойдут в упряжке! – обернулся назад Каменев.
Зиновьев, чуть привстав, хлопком вышиб из бутылки шампанского пробку и отхлебнул из горла:
- И сколько, вы думаете, в нашей паре грызунов лошадиных сил?
- До черта с куличиком, - Троцкий оглянулся по сторонам, тоже отхлебнул из бутылки, развязал холщевый мешок и стал разбрасывать листовки. – Обратите, товарищи, внимание на эту физиономию, - он ткнул пальцем в главу города, с затылка походившего на борова. – На нем же пахать и сеять, сеять и пахать!
- Эх, пошла родная! – Каменев размашисто, со свистом, прошелся кнутом по упряжке, так что тяговые взвыли от боли. – Правее судари, правее! Вы же у нас поголовно правые, вам налево не полагается… Жарко вам?! Сейчас охладимся…
Из-за угла дома показалась набережная городского пруда с пологим, выложенным плитами, спуском к воде. Ни Юрий Петрович ни Валерьян Захарович, от стылого ужаса этих адских десяти последних минут казалось, сошедшие с ума, сначала не поняли, что их ожидает. Только увидев перед собой зеленую муть и почуяв сырость ряски, они отчаянно попытались затормозить давившую сзади по накату берега телегу. Ничего не вышло. В воздухе еще пару раз задорно просвистел кнут, над поверхностью пруда раздались два оборванных крика, в которых мольбы и страха было поровну, и телега с ходу, шумно и грузно вошла в воду.
В две минуты все закончилось. Трое в масках соскочили на берег, даже не замочившись, и стремглав скрылись в ближайших кустах, обильно разросшихся по дворам. Телега ушла на дно. Над поверхностью остались только стоящие по плечи в воде обои тяговые, с торчащим над ними дышлом. Оба мощнотелых градоначальника отфыркивались как тюлени, старались устоять на ногах, дергано крутили головами, так и не произнеся ни слова. Вокруг замерла удивительная тишина. Чиновники смотрели друг на друга с немым вопросом, не понимая, почему все кончилось, и куда все подевались.
Только минуты через две, когда взбаламученная поверхность пруда успокоилась, на берегу стали собираться горожане. Старик из дворовой команды игры в домино поднял с дороги листовку. Он пригляделся к печатному тексту и, сделав паузу, прочитал вслух остальным: «Граждане! Этой акцией общественность