Витя. Глаза его пылали, плечи, обычно согнутые от сидения, распрямились и окаменели. Витя заговорил громко, будто топором вырубал каждое слово, не смотря ни на кого кроме человека на трибуне.
- Извините моего друга – бедняга пытается спросить, как вы относитесь к тому, что глава нашего города не избирается прямым народным голосованием? Вы считаете демократичным избрание главы города депутатами, которые сами второпях были выбраны, и о которых толком ничего неизвестно? Как вы относитесь к тому, что глава исполнительной власти – наемный менеджер и жители на его назначение никак не влияют?
- Я… - оторопело начал Евгений, стушевался, чуть было не попятился. – Как я отношусь?..
На сцену с первого ряда взвилась невысокая девушка, со смелым, даже властным взглядом человека привыкшего, несмотря на возраст, отдавать распоряжения.
- Как вы смете? Вы кто вообще? – провозгласила она тоном, от которого никто не должен был сомневаться в ее правоте. – Это нарушение общественного заседания! Административное правонарушение! И.. – она узнала его, – посмотрите! – обратилась Марина Захаровна к залу, – так ведут себя наши средства массовой информации! Те, кто должен просвещать и освещать, а не мешать проведению общественных собраний…
- Девочка, - растянуто, с аккуратной небрежностью и презрением, которого Марина Захаровна на себе никогда не испытывала, перебил ее Витя, - Неужели ты решила, что мы снизойдем до того, что бы вам мешать? – он прошел по ряду к выходу и остановился рядом с толстеньким парторгом в костюме и похлопал его по лысоватой, с выпученными красными глазами, круглой как шар, голове. – Вы слишком хорошо думаете о себе …
Под устало и лениво провожающие их взгляды зала, уставшие от бунтарей и будто говорившие: «Оставьте нас, наконец, в покое! Дайте же спокойно сидеть и делать вид, что мы слушаем!», Витя и Саша вышли из клуба. «Милицию сюда!», - гаркнул кто-то, ему пискляво поддакнули, разом заговорили множество голосов, но ребята их не слышали.
На улице стояла духота. Они увидели, как сходились нагроможденные друг на друга тучи и раздались первые отдаленные раскаты грома.
- Напарило! – выдохнул Витя, оглядывая иссиня-черное небо.
- Вот так отвыкнешь за зиму, - с поддержкой в голосе сказал Саша. – Весна придет, лед растопит, сгонит снег с полей – и хорошо! А вот к лету, к жаре не сразу привыкаешь. Пыль, пот, грязь… Осенью – так слякоть!
- Накрапывает. Может, хоть пыль прибьет?
- Да пусть и прольет! Промоет, освежит все. Ветер нужен. Ветер принесет дождь, а потом растреплет тучи.
- Эх, здорово! – чуть не закричал Витя и подпрыгнул на месте.
Будто услышав Сашу, дунул смелый порыв ветра, потом еще, на тополях зашелестела пожухлая листва, волнами заходили верхушки берез. На площади перед клубом закружило влажную пыль. По дорогам несло всякий мусор. Сорвавшись с неба, потоки воды быстро возмужали, дождик обернулся хлестким ливнем с ветром. Ребята с чувством освобождения от напряжения душного зала стояли, запрокинув головы, в минуту промокли до нитки и только после побежали к остановке. На Тихомир все гуще наползали расписные, будто выведенные на холсте рукой мастера иссиня-черные грозовые тучи, омывающие уставший от пыли город.
ПЕПЕЛ НА ПОГОНАХ
Взяв огромной рукой, размером с тарелку, маленькую садовую лопатку, Петя бережно взрыхлил почву цветка в горшке. Радуясь лету, азалия украсилась частыми пышными цветами. С самого детства цветок стоял на этом подоконнике: провожал Петю в первый класс, приятельски подмигивал лепестками, когда он приводил в дом девушек из техникума. За цветком всегда ходила мама, а после бабка. Когда Петя в одиночку схоронил бабку, цветок никому не отдал, занимался им сам. Сначала неловко, пару раз едва не разбив горшок, научился-таки управляться с азалией, пересаживал молодые растения. Пете нравилось смотреть, как расхлябанными движениями он ловко управляется с нежным, казалось, будто живым существом в горшке.
Он только закончил поливать цветок, как обернулся на случайный звук в доме – даже не звук, будто эхо чьего-то неслышного движения. Выглянул в окно. По стеклам хлестал резкий, с ветром, дождь. Нутром учуяв чужое в доме, Петя вышел на террасу…
Через секунду, бешено круша вокруг табуретки, стол, старый высокий холодильник, рыча зверем, Петя метался по терраске, пытаясь сбросить с себя двоих в вязанных масках с прорезями, удушавших его и ломавших руки. В открытых дверях, на фоне дождя, мелькнул еще один с оружием в руках. «А-а-а-а… черти!» - Петя стряхнул с себя одного, приподнял второго и вместе с ним выбросился через застекленную стену террасы на улицу. Раздался грохот, что-то горячее потекло по щеке. Во дворе на него снова напали. Петя отбивался и орал, бил, кусался, кувыркался в грядках, ломая кости, втаптывал врага в грязь огорода, вскакивал, бежал, почти ничего уже не видя. Швырнул на чей-то крик обломок бревна, запустил в двоих справа тяжелую, железного каркаса скамейку, отбивался обломком трубы. На него снова нападали, били, Петя падал, с ревом подымался, стряхивал с себя нападавших, рвал руками чье-то горло, убийственно брыкался. Прыгнул на забор, локтем отбил повисшего сзади, одним движением обломал верхушки досок. Страшным усилием, рявкнув во всю мочь куда-то в дождь, перевалился на другую сторону, вскочил на ноги.
Перед ним была длинная улица, выходящая загород. Петя рванулся в громадном прыжке. Ухо резанули два хлопка сзади. Каленым ударило и ожгло ногу, Петя, будто неудачно поскользнувшись на бегу, грохнулся в траву. На него набежали, топтали тело, били ногами в голову. Петя лежал лицом в землю, сжав руками уши, чтобы ничего больше не видеть, не слышать, забыть, что есть еще на свете люди, и молил, чтобы его оставили, чтобы он остался навсегда один. Тогда бы он пошел бы жить в лесок, тут, недалеко, рядом с кладбищем, каждый день сидеть у могил матери и бабки, смотреть на пуховые облака и разговаривать с ветром.
Не было больше ни добра, ни зла, а был только черный ботинок у него на лице, от которого горячее и бурое заливало глаза, был серый погон, вязавший его могучие руки железом, и темная вода, стекавшая по правой ноге в траву, где сливалась с водой из тучи и уходила в землю. Вода била отовсюду, но Петя не чувствовал дождя и почему-то очень хотелось пить, пить, пока не сведет челюсть, и он вдруг испугался, что ему не будет чем напиться, и он умрет не от ран, побоев и скорбного детского унижения, а от жажды.
Петя не видел Егора, который шел к нему говорить о выступлении на заводе. Повернув из переулка, Егор увидел машины и остановился. Потом заметил свалку людских тел у забора. Человек в каске махнул ему рукой и что-то крикнул, но Егор смотрел только на того, что лежал без движенья на земле. Отшатнувшись, без оглядки бросился назад. Послышались глухие окрики, по лицу захлестали мокрые кусты, замелькали заборы. Он прыгнул в овраг, выскочил на другой стороне, снова замелькали переулки. Где-то залились собаки… На окраине, задыхаясь и дрожа, Егор остановился.
Дождь стих. Окружающая сырость обезлюдила. Егор огляделся, отдышался, и вдруг окаменел от сверкнувшей чистой истиной мысли; закрыл глаза, распрямил сжатое испугом лицо, вытянулся в струну; уверенной, усталой походкой он пошел по бездорожью, размазывая ботинками скользкую грязь.
Станислав Борисович закурил и вышел из машины. Когда «скорая помощь» уехала, зашел в дом. Осмотрел разгромленную террасу. Оставляя следы от ботинок, обошел бедно обставленные комнаты.
Станислав Борисович от чего-то хмурился. Покалеченные омоновцы были не причем. На кухне он остановился у широко разросшегося белого цветка. Рядом на подоконнике лежала измазанная сырой землей лопатка. Станислав Борисович взял ее, воткнул в цветок, посмотрел через мокрое стекло во двор.
Потом вернулся к Игорю Сергеевичу. Помолчали. У старшего следователя на ладони лежали две гильзы. Сказав что-то, на что тот часто закивал головой, Станислав Борисович побрел по лужам к машине.
ПЕШКИ НА КРАЮ
Насквозь вымокшие, кляня свои наговоры на погоду, Саша и Витя спешили домой обсохнуть. Высушив полотенцем волосы, Витя поставил кипятиться воду. Заварил крепкого черного чая.
На столе расставили шахматы, разлили чай по граненым стаканам с мельхиоровыми подстаканниками. Расположились в удобных креслах и сделали важные лица.
- Не хватает свечей, коньяка и кубинских сигар, - сказал Витя, и оба рассмеялись.
Играли расслабленно. Ушли в активную оборону, атаковали внезапными вылазками, берегли главные силы про запас. Саша, соорудив вокруг короля защиту из пешек, словил конем Витиного офицера, сделав вилку на ферзя и ладью.
- Эх… проглядел! – хмыкнул Витя. – Консервативная игра! Короля бережешь, пешек – на передовую, в штрафбат…
- Дикарь! Пешки королю первые защитники, коням, слону – верные помощники, а нужно – и ферзем обернутся! Но по мне лучше конь – прыгнет, ударит и обратно – ловкая бестия! Мустанг, а не конь!
- Все фигуры разной силы. Пешки только, не берегут их, - Витя отпил чая и посмотрел в окно. Серело небо, стихший было дождь, пошел снова.
В дверь яростно зазвонили, застучали кулаком. Торопливо открыли.
- Что? – Саша разглядел в темноте коридора взволнованное лицо Егора.
- Петю взяли! Подхожу, а у двора куча ОМОНа. Петька на земле валяется, не шевелится. Кажется, ранен.
Саша переглянулся с Витей. Все поняли, будто сами все видели и знали, что теперь будет.
- Молодец, что выбрался, - скупо, без похвалы сказал Витя, и Егор вдруг сам перестал ёжиться и дрожать голосом, разделся и вытерся насухо.
- Как вот домой теперь только? – Егор представил, как приходят к матери, расспрашивают. Та беспокойно разводит руками, упрашивает сказать, что случилось. Ей не отвечают.
- Домой никак, - ответил Саша. – Некогда. Сообщи своим, только быстро. Не говори от кого. Штаб – здесь. Потом обзвоним наших. Сначала – Андрея Николаевича, к нему могут нагрянуть, - Саша сел рядом с Егором на диван, посмотрел на Витю. – Времени нет, надо выступать.
- Без точной подготовки? Думаешь, готовы? – внимательно посмотрел на него Витя.
- Если сейчас не готовы, то и никогда не будем. Эти идиоты взяли Петю, будут вешать на него администрацию. Всеми способами. И будет еще один на нашей совести.
- Петя не сдаст, - с упрямством в голосе сказал Егор.
- Петя – нет. За него и боюсь – покалечат, - ответил Саша. – Но завтра возьмут еще двух, трех, четырех… и кто-то да скажет. Пустяково расскажет, неточно. Будто кого-то видел, кто-то что-то говорил…
- Переловят нас как зайцев, по углам, - согласно кивнул Витя. Он видел – сейчас ребята знали, что может быть и отталкивали страшные мысли, не верили, что дойдут до края задуманного, десять раз оговоренного, что только лишь могло присниться.
Витя вышел на кухню, покопался в шкафчике, вернулся с бутылкой водки. Расставил рюмки, разлил.
- Сомнений нет – Петя бился до конца, - произнес Витя. – Дай нам Бог сил и решимости в главную минуту.
Выпили, с силой выдохнули.
- Хорошо, Оксана в деревне, - глядя перед собой, тихо сказал Витя. – Деду плохо стало, проведывать поехали, - посмотрел на ребят. – И помните – наша сила – единство и внезапность. Эти люди никогда бы не поверили, что такое может быть у нас в Тихомире.
