Апостериориум (пьеса)

вдруг пропала.  Через год от неё пришло письмо – и всё !  И она совсем ушла из нашей жизни… Как уходит прожитый трудный день.  И это ничего не изменило…   Как же он меня бил !  Я говорю о старшем брате.  На улице все дразнили и били его, а дома он бил меня.  Но, слава Богу… (сокрушённо покачав головой) прости Господи… он был какой-то маленький и чахлый… даже мочился в постели.  Казалось, на нём стояло клеймо – «никудышний». Во всяком случае, его уличное прозвище было именно таким.
ФЧ.   (из чёрного притвора, не вставая)   А я наоборот – вырастал высоким и крепким пацаном.  Ведь у нас были разные отцы...  И лет примерно с шести уже я стал сильнее, и наши роли поменялись – теперь уже я стал его поколачивать.  Но скоро я охладел к этому развлечению – уж больно он был маленький, жалкий и болезненный… Жалкий и противный.  И даже бить его было противно.  Почему-то в школу мы с братом пошли в один год.  И с этого года уже бабка начала его бить – чтобы он хорошо учился. Во время этих экзекуций меня всегда поражало совершенно неуместное выражение спокойствия на её лице, с этим же выражением она мыла посуду и подкрашивала губы...  Кстати, в отличие от брата, я учился хорошо и легко – ведь у нас были разные отцы.  Я очень много читал.  (Встаёт) …Таких, как его папаша, надо стерилизовать в детстве !  Когда-нибудь люди до этого додумаются.  Да и таких, как наша мать, тоже – тоже надо.  Её по другой причине – если ты знаешь, что твоя мать шлюха… зачем тогда жить…  Эта мысль приходила мне в голову тысячи раз. О, как она верна !  Вам этого не понять – вас ведь не дразнили тысячи раз на улице.  И вы не приходили тысячи раз домой с разбитым лицом, когда пытались вырвать их грязные языки…  Вам не понять, как остро хочется бежать из клетки своего детства !  …А потом мой брат повесился, ушёл из жизни, для которой он не годился... Оказывается, он всё-таки был сильным человеком – он решился и смог.  Слабые – они всегда сильнее сильных.  Ему всё замечательно удалось, с первой же попытки.  И, возможно, подтолкнул его к этому я.  Случайно?  Нет, не в тот, так в другой день это всё равно бы произошло.  Ведь в жизни не бывает случайностей.  И не ловите меня на противоречиях !  Их нет !  … Он пришёл из школы с плохими отметками, и я всего лишь сказал ему: «Вот, попадёт тебе от бабки!».  А он улыбнулся и вдруг ответил: «Ошибаешься, братик.  В этот раз мне ничего не будет».  И всё.  Вечером бабка нашла его висящим в стенном шкафу...  Он оставил записку, адресованную мне.  Всего несколько слов с орфографическими ошибками: «Держись, вместе не пропадём»…  Тишина бывает разной…
ФС.  Он пришёл в этот мир безнадёжно больным, а покинул его - как доктор покидает неизлечимого пациента…  Мать прислала бабке телеграмму…  что она нам соболезнует…  Да, именно так… А бабка… Не подумайте, что она была старуха  - ей ведь было тогда чуть за сорок.  И она никогда не была замужем.  Правда, с нами всегда жили какие-то мужики – то один, то другой.  Некоторые были очень хорошие, и я мечтал, чтобы они остались навсегда.  Мне хотелось отца… или чего-то в этом роде…  Но никто из них не задерживался надолго.  А бабка… она, как и мать, всё пыталась перехитрить судьбу, да разве это кому-нибудь удалось…
ФЧ.   (Жест в сторону ФС)  Чтобы он не забежал вперёд, и всё было по порядку, я расскажу вам о моей ненависти. За всю свою жизнь я возненавидел только одного человека !  Когда мне было лет пять, он был моим кумиром.  Я просто обожал его – чисто, искренне, по-детски.  Ещё бы, ведь у него было всё, чего не было у меня.  Начну с того, что он был необычайно красивым мальчиком – да, он был мальчишкой на три-четыре года старше меня.  Тогда это было огромной разницей.  Он был невысок ростом, не намного выше меня, но физически – очень сильным. Наверное, занимался спортом. Например, он мог подойти к дереву и сделать вот так. (В чёрном притворе сверху опускается вертикальный шест, ФЧ подходит к нему, обхватывает его одной рукой повыше, а другой – на метр ниже, и, держась вытянутыми руками за шест, поднимает ноги и туловище в горизонтальное положение. Продержавшись несколько секунд в таком положении, ФЧ становится на ноги.  Шест поднимается и исчезает).  Сейчас мне ничего не стоит сделать такое, ведь я ничего не вешу, и вообще меня нет.  А в жизни… Вряд ли кто-то из вас сможет это повторить.  Во всяком случае, я не мог никогда.  Правда, я был высоким. А высоким это гораздо сложнее…  Так вот… Всё же не это было главным.  В  отличие от меня, у него была семья – и какая ! Он был единственным ребёнком, которого отец с матерью лелеяли на всю катушку !  Его мать была красавица, словно фея из сказки ! Чуть полноватая белокурая женщина с добрыми улыбчивыми глазами и бархатистым голосом.  А его отец был каким-то большим  военным начальником – то ли генералом, то ли полковником – в то время я в этом не разбирался.  Иногда ординарец привозил его домой на настоящем военном джипе.  И тогда…  Тогда его сын обязательно садился за руль и вместе с ординарцем «нарезал круги» по нашему району.  Это было великолепное зрелище !  Все пацаны завидовали ему !  Я  - нет !  Я просто тихо млел от восторга.  …И вот однажды я нашёл кошелёк, в котором было немного денег – огромный капитал, целое сокровище для малолетки.  В это трудно поверить, но я не придумал ничего лучше, чем отдать кошелёк ему !  Вы спросите меня, зачем, почему я сделал это – не знаю !  Не знаю сейчас, не знал и тогда. Может быть это было вроде жертвоприношения Богу… Может быть… Не знаю… А тогда мне было всего пять лет.  И вот, промямлив какие-то жалкие никчемные слова, я предложил ему своё сокровище – и мгновенно понял, что я кретин из кретинов !  Думаю, что и он подумал то же самое.  Ни разу в жизни я не испытывал такого жгучего, беспредельного стыда !  Но это чувство стыда стократно усилилось после того, как он, с какой-то гаденькой улыбочкой взял у меня кошелёк !  И тогда я люто возненавидел его ! Я убежал и навзрыд  проплакал весь вечер…  (Присаживается на вдруг возникший в чёрном притворе уступ стены)  После этого, год за годом моя ненависть е нему не ослабевала.  Всё то, что раньше меня восхищало, теперь вызывало во мне только едкую бессильную злобу.  Которая, впрочем, не имела выхода наружу – она была тайной для всех. И мысли о какой-либо мести меня тоже не посещали…  Не знаю, почему… Да и что я мог…  Закончив школу, он тут же сделал глупость – женился.  Разумеется, на самой красивой девушке нашего района – она была его одноклассницей.  Много позже, лет через десять я с ней прожил месяца три.  После того, как он и она неожиданно для окружающих попросту спились…  Красивая жизнь… Они спились и разошлись, подбросив ребёнка её родителям.  Я сошёлся с ней только из-за того, что прежде она была его девушкой… да,  и его женой.  Это был мой говенный реванш, месть за тот говённый кошелёк.  От её былой красоты не осталось и следа.  Эту неряшливую алкоголичку трудно было терпеть, и через три месяца я выставил её чемодан… Тогда у меня было, откуда можно было что-нибудь выставить...

ФС решительным шагом переходит в чёрный притвор и приближается к ФЧ .

ФС  И вот теперь, здесь, мы узнали, что результатом этого трёхмесячного реванша стал ребёнок, которого она сдала в приют для умственно отсталых !  Он и сейчас там…  Пускает слюни…  Твой ребёнок - ведь он стал плодом твоих  низменных страстей и твоей абсолютной безответственности !  И от этой твоей безответственности -  тринадцать детей, из которых при жизни ты знал только о двух !  Причём семеро детей - в той самой жаркой стране…  Это называется подлость – ведь у всех у них было столь же многострадальное безотцовское детство, как у нас !  О, я помню твоё оправдание: «Настоящий мужчина не должен думать об этом!».  Должен !  Ещё как должен !  И сейчас ты это прекрасно понимаешь.  И понимаешь, что тогда, сдерживая тебя, я был прав.  Столь абсолютно отречься от своих детей, не сделать для своего ребёнка ничего доброго, ни разу не улыбнуться ему – нет более тяжкого греха !  Впрочем, убил ты ещё больше, чем родил. Тебе же нравилось убивать !  Сейчас мы знаем всё в точности – ты убил шестьдесят три человека !  

ФС решительным шагом возвращается в белый притвор.

ФС  (обернувшись в сторону чёрного притвора).  Ты ! Ты убивал !  Ты, а не я – я ведь всегда останавливал тебя.

ФЧ встаёт и тоже переходит в белый притвор.  Когда он проходит за перегородкой, цвет его фигуры снова изменяется на чёрный. ФС этого не замечает.

ФЧ.  Так будь же ты проклят за это !  Тогда, на войне,  ты долго не давал мне убить первого.  И тот, который всё-таки стал моим первым – он успел выстрелить из своего сраного гранатомёта. И в сбитом им вертолёте погибли мои друзья !  Мои, а не твои !  У таких, как ты, друзей не бывает.  Если бы мне выстрелить в него парой секунд раньше, они остались бы живы !  Пойми же, как тяжек твой грех !  У некоторых из них были дети.  Но и на детей тебе наплевать !
ФС.  А дети убитых тобой – они не в счёт ?  Почему ни слова о них ?
ФЧ.  Те, кого убивал я, убивали нас.  Это были враги.  И ты знаешь, что они делали с пленными – с такими, как мы.   И если не мы их – значит, они нас !  Не стрелять – это было бы самоубийством.  А ведь ты, не имевший ни друзей, ни врагов – ты всегда был против самоубийств !  Ты просто слаб и безжизнен, ты против жизни вообще !  Не понимаю, зачем ты в неё стремился и попал.  Ты занял чужое место !
ФС.  Если бы в жизни не было таких, как я, она бы стала Адом !  (Звучит слабый раскат грома)  И в Ад её превратили бы такие, как ты !
ФЧ.  Но если бы оставить в жизни только таких, как ты, она была бы Адом в квадрате – безжизненным, мёртвым Адом (звучит более сильный раскат грома), которому вообще не может быть никакого оправдания.
ФС.  Значит, обыкновенный Ад ты оправдываешь ?  Здесь, в этом месте ?

Звучит мощный раскат грома – ФЧ и ФС съёживаются и замолкают.

ФЧ  (после паузы).  Так неужели в этом была твоя цель – подвести меня к этим словам ?  Но ведь этим ты только навредил себе – твоя подлость стала очевидна.
ФС.  По-твоему, все прокуроры подлецы ?
ФЧ.  Ах, вот как…  Так ты здесь затем, чтобы прокурорствовать.  Как же ты всё-таки глуп !  Это оттого, что ты никогда не любил жизнь – ни жизнь в себе, ни себя в жизни.  
ФС.  А ты !  …Только и можешь, что оскорблять. И ещё мнишь себя... Бог знает кем...

Звучит раскат грома, ФС обиженно умолкает, отходит к стене белого притвора и садится там на корточки.

ФЧ.   …Восемь долгих месяцев я просидел в вонючей яме.  Когда меня бросили в неё, этот сумасшедший уже был там и уже был сумасшедшим.  Или я соврал ?  Ведь я не помню, как я попал в плен и как меня бросили в эту яму… Помню жгучее солнце, пот заливает глаза, я бегу, стреляю, и вдруг – ночь, и я в этой яме, и не могу ощутить своего тела. И только днём ко мне пришла боль, и я смог ощупать себя и проверить, всё ли цело…  Да… Мой сосед был сумасшедшим высшего разряда !  Он всё время пел – и арии из опер, и шлягеры, и народные песни.  Меня он не замечал абсолютно.  Я мог приблизить своё лицо вплотную к его безумным глазам – он продолжал петь как ни в чём не бывало. Иногда, не прерывая пения, он неловко отмахивался от кого-то или чего-то. А когда он не пел, то раскачивал и вырывал себе зубы – класс !  Наверняка, это уникальный случай помешательства. (Зрителям)  Среди вас есть психиатры ?