недоумение.
- Вы это серьезно, Саша?
Она, прикусив нижнюю губу, кивнула, не в силах больше произнести ни одного слова.
- Хорошо… - он опустил глаза, задумавшись, - хорошо… - повторил зачем-то и
замолчал.
Тогда ей показалось, что даже он не совсем понял что значило для нее это здание, единственное существо, с которым она делилась всем, что имела, на протяжении долгих месяцев и как важно было для нее, чтобы оно было достроено…
Сзади послышались шаги.
- Саша?.. – голос Стаса был мягкий и немного испуганный.
- Да?.. – она не оборачивалась, боясь, что Стас прочтет в ее глазах рвавшуюся из нее надежду.
Стас замолчал. Слышалось лишь его напряженное дыхание. Она чувствовала, что он хочет спросить ее о чем-то, но не решается.
- Вы… вы можете не торопиться, - он смутился, словно произнес совершенно не то, что хотел сказать.
Шаги удалились. Она вдруг физически ощутила свое одиночество. Внутри все подобралось и сразу же ослабло. Она обернулась, ища хоть какой-то поддержки. Метрах в четырех на треноге стояла камера, смотревшая на нее черным равнодушным глазом. Чуть дальше, в тени, она различила два неподвижных, слившихся со стенами силуэта.
Она сделала было шаг им навстречу, но сразу остановилась. Глупо и стыдно было бежать от себя же после месяцев ожидания и двух с лишним недель работы с ней стольких людей. Хотя компанию для нее всегда олицетворял именно Стас, и стыдно было, прежде всего, перед ним. Все то, что она успела узнать о нем, не вязалось у нее в голове с его странной работой. Неужели он и вправду желал ее смерти в угоду своей работе и совсем уже утопичному движению общественного прогресса? А, впрочем, почему нет? В конце концов, не он пришел к ней, а она к нему. И именно Стас сделал все от него зависящее… Или почти все… Да и в чем был критерий плохой или хорошей работы? Каждый занимался тем, что умел делать. А то, что Стас делал свою работу хорошо, она не сомневалась.
К тому же что она вообще знала о людях, кроме того, что заимствовала из прочитанных книг? Встречала ли она хоть одного реального человека в своей жизни, сумела ли хоть раз добраться до глубины чьей-нибудь души, тайных мыслей, побуждений, желаний? Она всегда считала себя уникальной, не похожей на других. Сделала ли она хоть что-то реальное, чтобы действительно ощущать себя такой?
Получалось, что вся ее осознанная жизнь была всего лишь блефом, нелепой и обманчивой позой, которой она прикрывалась от своих ежедневных страхов и обид…
Она повернулась и пошла к краю площадки. Начал накрапывать мелкий дождь. Стараясь не смотреть вниз, она вытянула руку и зачарованно глядела, как капли воды разбивались о ее ладонь и стекали в рукав куртки. И этого она тоже никогда больше не увидит. Как не увидит больше ночного города, пустых темных аллей, привычных и, одновременно, надоевших уже лиц вокруг, никогда не сможет с выпрыгивающим из груди от радости сердцем идти домой, как шла в первый вечер после встречи со Стасом…
Она почувствовала, как по щекам текут слезы. Попыталась было успокоить себя, отыскать серьезные, веские причины для своего поступка, но не смогла найти не одной…
И вдруг, неожиданно для себя самой, медленно сползла по стене на пол и, обхватив руками колени, горько и безудержно, как маленький ребенок, зарыдала, не обращая уже никакого внимания ни на камеру, ни на Стаса с Олегом, застывших у противоположной стены…
…Через полчаса она подняла заплаканное, опухшее лицо и посмотрела по сторонам. Ни Стаса, ни Олега не было, пропала видеокамера, лишь ветер и усилившийся дождь напоминали, зачем она пришла сюда. У лестницы она увидела несколько листов белой бумаги, на которых лежала видеокассета.
Она поднялась и, вздрагивая от прошедших уже рыданий и холода бетонного пола, подошла к лестнице. Взяла в руку кассету и в недоумении рассмотрела ее со всех сторон. На поверхности не было ни надписей, ни пометок. Она развернула первый лист бумаги. Это был экземпляр ее контракта, оставшийся у Стаса. Все было правильно заполнено, везде стояли ее собственные подписи и подписи Стаса. Она быстро просмотрела оставшиеся листы. Все документы были на месте. Она свернула последний лист и вдруг, поняв все, уже не сдерживаясь, заплакала во второй раз, пыльным рукавом размазывая по лицу бессильные слезы…
…Он привычно постучал и открыл дверь.
- А-а, Стас, заходи… - человек, сидящий в кресле, был третий день небрит, из-под
всколоченных волос на Стаса смотрели красные от недосыпания глаза. На столе перед ним стояли несколько пустых кофейных чашек и наполовину выпитая бутылка коньяка. -Ну, как твоя девушка?
Стас устало опустился в кресло:
- Все, Лёш…Я думаю, мы закончили.
- Не надумал с ней увидеться? – Алексей попытался было улыбнуться, но улыбка вышла кривой и жалкой. Сил едва хватило, чтобы растянуть из вежливости губы.
- Вряд ли она захочет меня видеть… Теперь я постоянно буду напоминать ей о
собственной слабости.
- Да?.. А, впрочем, может быть…
- Знаешь, сколько здесь ни работаю, до сих пор не могу избавиться от ощущения, что мы обманываем людей. - Стас нервно поежился и отвернулся к окну.
- Брось, в любом случае это лучше, чем собирать трупы. - Алексей остановившимся взглядом смотрел на полупустую бутылку. – Да, и не за этим мы здесь находимся, в конце концов…
- Да, нет, ты не понял… Дело не в этом. Человек хотел совершить поступок, а мы
подбираем его, как помойного кота, кастрируем и опять выбрасываем на улицу…
Они оба вздохнули.
- Не знаю… Может, ты и прав…
На столе зазвонил телефон. Алексей поднял трубку и нажал кнопку громкоговорителя. Раздался голос Олега:
- Алексей Николаевич, Станислав Петрович у вас?
- Да, он сейчас слушает.
- Станислав Петрович, спуститесь, пожалуйста, вниз. К вам пришли…
Февраль 2001 года
