Юстас медленно шел по вымощенной булыжником мостовой в сторону моря и слышал как гулкий стук его сердца перемешивается со стуком крепких подошв его коричневых, кожаных ботинок. Позади себя он оставлял Клайпеду - согретый июльским солнцем его родной портовый город. Впереди же, где-то совсем рядом шумели ровными накатами волны Балтийского моря и доносились крики чаек. Но он шел ещё в черте города между трехэтажными домами с оранжевыми стенами и остроконечными, красными черепичными крышами - архитектурного наследия своей страны от пруссов, властвовавших тут несколько веков.
Где-то в переулке, в одной из дорог, которая резким откосом шла вниз, он увидел показавшуюся вдали речку Дане, которая словно рассыпала на себе множество мерцающих осколков света от летнего солнца. На ней, у самого берега стояла, четко вырисовывающаяся послевоенная баркантина "Меридиан", чьи легкие, белоснежные паруса, словно воздушной пирамидой, величественно устремлялись в лазурную синеву неба. У известного парусника, давно ставшего символом города, по набережной как обычно сновали люди, слышались их голоса, и воркование влюбленных парочек.
Но Юстас не свернул к речке, а продолжал иди в сторону моря, манящего его издалека банальной, равномерной песней своих буйных волн. Он шел, и не знал почему его сегодня так тянет туда.
Его путь был устремлен не к известным пляжам, которые сейчас были полны отдыхающими людьми, а к самому северному, пустынному пляжу - пляжу его детства. Он часто посещал его, любя в полном одиночестве долго смотреть на море, придаваясь размышлениям о жизни или просто отдыхая.
Поэтому и сегодня он направлялся в сторону любимого пляжа. Перед его небольшими, светло-серыми глазами мелькали серые камни дорог, а вместе с ними мелькали обрывочные образы из его прошлого - времен его радостей и печалей, которые словно разбились на мелкие осколки и стремительно таяли, будто исчезая навсегда.
Поглощенный думами, вдыхая свежий, уже хорошо прогретый солнцем, солоноватый воздух, он нащупал во внутреннем кармане своей темно-серой куртки целую кипу конвертов со своими письмами в которых не было адресов получателей. Во всех, этих, уже измятых письмах он писал обо всех своих сокровенных желаниях, которые посещали его в последние годы. Юстас писал их неведомой девушке. Писал всё то, что было у него на душе, что терзало его сердце, и о чём он всегда мечтал. Но девушки, которой он писал в них самое сокровенное, не существовало, и все эти письма, написанные на их многочисленных страницах слова, извлеченные жаждой любящего сердца, так и остались никем не прочтенными кроме него самого.
Словно отягощенный ими, Юстас почувствовал такую жгучую тоску и опьяняющую грусть, что выронил все письма на каменную мостовую. Конверты сразу же подхватил блуждающий ветерок и они, вальсируя, словно живые помчались вдоль дороги, убегая в неизвестность - туда, куда они и должны были быть посланы.
Остановившись, Юстас с рассеянной грустью в глазах смотрел на улетающие письма, словно на осколки последних надежд. Белых, чистых, заветных надежд.
Вздохнув, он всё-же отправился дальше - море, знакомое ему с самого детства, звало его к себе, солнце улыбалось в чистой лазури неба и теплым дыханием ласкало его худое, готически вытянутое лицо. Но Юстас, охваченный тоской, не замечал его ласк и всего вокруг. Ничего не волновало его кроме моря, ибо в шуме волн сливалась воедино безмятежность и беспокойность, веющие таинственной, вечной обреченностью.
Пройдя небольшую аллею с цветущими на ней белоснежными розами, лучистыми ромашками и голубыми васильками, он вскоре покинул каменную поверхность тротуаров и оказался на мягкой земле, подходя к морю.
Здесь Юстас, как когда-то совсем маленьким мальчишкой, сразу же ощутил на своем лице до боли знакомое дыхание морского ветра, несущего с собой соленый вкус, и увидел разливающуюся пену прибывающих к берегу волн.
Балтийское море, раскинувшееся перед его глазами, словно отражая лазурное небо, блистало на солнце, шумело и пенилось, накатывая вечно беспокойными холмистыми волнами на прибрежный песок и серые камни, рассеянные на берегу. Над ним, высоко в небе плыли белые, пучкообразные облака и казалось, что неспокойные воды моря, отражая их собой, брали с них какую-то часть и разбивали о камни, оставляя лишь белую пену, стремительно тающую перед новым наскоком волн.
Юстас, остановившись в 20-30 метрах от плещущихся волн, ощущал в своей душе всё нараставшую тревогу и засасывающую, зыбучую печаль. Ему казалось, что так, с каждой накатывающейся волной, которую сразу же поглощала другая, разбиваясь о камни, разбивается и какая-то часть его, но уже безнадежно, безвозвратно, необратимо. И даже то, что каждая волна, неся с собой белоснежные тучи пены, оставляла после себя на мокром песке крупицы солнца в виде янтарных камушков, не утешало его душу.
С задумчивой грустью смотря на плещущиеся волны, Юстас ощущая на своем лице дуновение прохладных морских ветров, вдруг услышал чей-то звонкий девичий смех. Этот смех в то же мгновенье невольно заставил вздрогнуть его опустошенное сердце, в которое словно заструились неведомые, легкие, яркие краски.
Юстас обернулся, и в сорока метрах от себя увидел молодую девушку, которая с радостным смехом бежала к волнам Балтийского моря словно встречая родного, долгожданного гостя. И увидев её, Юстас забыл обо всём на свете. Он забыл даже о том, что ещё совсем недавно мучило его душу.
Девушка, облаченная в белое, просторное платье, тянущееся ей до колен, казалась неземной нимфой, мифической наядой. Она словно не бежала, а парила над этим пустынным пляжем, лишь слегка касаясь своими обнаженными, стройными ногами его теплой, песчаной поверхности, и снова отрывалась от неё! Её смех, смешивался с отрывистым завыванием балтийских ветров и шумом волн. Ветра ласкали на её голове сплетенный из цветков ромашек и васильков красивый венок, буйно трепали под ним её длинные, светлые волосы, и прокатывались по широким рукавам платья и его подолу. Они словно пытались вознести её над морем к самим пушистым облакам, к сияющему солнцу! И она, овеянная ими, бежала с радостной улыбкой на своих пухлых, бледно-розовых губах в их ласкающие, но неуловимые объятия! Её большие, васильковые глаза блестели искорками солнца и их цвет, как и цвет небесной лазури, будто состоял из единого целого!
Девушка бежала к волнам, и казалось, что в ней бежит сама прекрасная, цветущая юность, искрящая радостным светом всей своей сутью!
Словно зачарованный этим прекрасным видением, Юстас, чувствуя, как в груди усиливается сердцебиение, а в горле нехватку воздуха от наплывшего волнения, накинул на коротко-стриженную голову капюшон серой куртки и притаился за одним большим камнем. Тяжело дыша, он принялся наблюдать за неведомо откуда появившейся на пустынном пляже, прекрасной литовкой.
В это время девушка, немного не добежав до волн, упала голыми коленями в мягкий, морской песок и торжественно подняв руки к солнцу, замерла с прикрытыми глазами. Лишь все та же обаятельная улыбка из-под немного крупноватого, курносого носика с немного вздыбленными крыльями ноздрей, оставалась сиять на её круглом лице.
Застыв, девушка предалась наслаждению, дарованную ей природой: солнце грело её, ветра мягко блуждали по всему её телу, а прохладные волны обнимали её колени. Она, чувствуя ласки Балтийского моря, стала запускать навстречу кудрявым, пенистым волнам свои руки и, ощущая новое удовольствие, вновь огласила пустынный пляж веселым, звонким смехом.
Юстас снова вздрогнул за камнем от её смеха. Он сразу ощутил пробежавшие по всему телу "мурашки", словно некто, окатил его холодной морской водой. Он ещё никогда не видел столь красивую и естественную девушку. Естественную от природы - без красок для волос, пудр, духов, помад и всяких тушей. Единственным украшением её было лишь белое платье, сплетенный венок из цветов, золотистые длинные волосы, нежный, звонкий смех и... янтарь, крупицы которого каждая волна преподносила к её коленям.
Смотря на неё, округлившимся, изумленным взором своих серых глаз, Юстас чувствовал, что он стремительно влюбляется - будто в его пустынную, одинокую душу, ворвались волшебные, свежие ветра, от которых всё оживало и цвело вокруг.
"Неужели это она?! - взволнованно подумал Юстас. - Она - девушка, которой я всегда писал письма, но которую никогда не видел, и не знал?! Девушка моей мечты?!"
Его сердце всё сильнее билось от переполняющей любви. Ему казалось, что он будто альпинист, который оступился и падал в безнадежную бездну. В бездну, которая была не в низу, а в небесах, ведя в неведомые прекрасные дали, которые может коснуться лишь тот человек, который испытывает в сердце настоящую любовь.
Нежный взгляд девушки, устремленный на летающих над морем чаек, просто прожег всю душу Юстаса и взорвал бурлящей кровью его сердце!
Прекрасная незнакомка же, не замечая влюбленного в неё парня, в этот миг стала собирать руками крупицы янтаря, и в её нежных ладонях они заблестели словно золотые камешки. Девушка с детским наивным любопытством, любовалась этими драгоценностями её родного края и сама была дивной, словно ожившей античной скульптурой, которой уже восхищался с пламенной любовью один человек.
Она собрала горсть янтарных крупиц и с озорным задором, сверкнувшим в лазури её больших глаз, обратно метнула их в море. Однако, пенистая волна вновь принесла ей "осколки солнца", словно преклоняясь перед ней, даруя этот дар. А ветра, вторя щедроте моря, продолжали воспевать свои гимны самому красивому существу на планете - юной девушке.
Со светлой улыбкой, она поднялась на ноги и войдя немного в воду, уставилась в море.
Юстас уже конкретно налег на камень, слившись с ним единым серым цветом, продолжая следить за ней с широко раскрытыми глазами, смотрящими влюбленным взором. Он смотрел и уже не верил в происходящее. Ему казалось, что это просто галлюцинация, прекрасный сон или некий мираж, фантом, возникший из ниоткуда.
Внезапно, в нём, благодаря этой деве пробудилось всё лучшее. Он мгновенно представил как можно изобразить её на холсте, запечатлеть красоту в мраморе, воспеть в стихах, описать когда-нибудь в своих мемуарах. Нечто возвышенное сейчас он чувствовал везде и во всём. Ему казалось, что балтийские ветра доносят звуки органа, звучащего как на службах главного костёла Клайпеды, куда он ходил ещё с раннего детства, а в плеске волн ему слышались волшебные григорианские песнопения, которыми он не раз наслаждался всё в том же костёле.
Влюбившись так внезапно в незнакомку, Юстас стал видеть и чувствовать мир гораздо больше и объемнее, чем до этого момента, когда его спутниками была лишь печаль и одиночество. Сейчас, он, чувствуя пульсацию сердца, хотел вылезти из своего укрытия и броситься к ногам этой литовской нимфы, и возложить перед нею своё обливающееся любовью сердце, которая была бескрайна как это море, и закружить её в своих объятиях. Он желал остаться с ней навсегда на этом пляже - чтобы лишь только с ней слышать пение ветров, крики чаек над головой и вечный шум
