Семья Загладиных в Матвеевке своим благополучием конечно выделялась. А почему ему не быть, благополучию-то, если Пётр Иванович, глава семейства, мужчиной был на редкость не пьющим. С измальства трудится в родном совхозе. А последние годы вообще считается лучшим механизатором. Зарабатывает хорошо, хозяин безупречный. Дом у него, как картинка стоит, во дворе скотины полно всякой. Справный, короче, хозяин, никто спорить не будет. И говорят даже, а люди зря болтать не будут, что за двадцать лет совместной жизни ни разу Пётр не изменил своей супруге Капитолине. Вполне возможно, коль практически он не пьющий, а уж в родной Матвеевке - это сущая правда. Характером Пётр Иванович был спокойным, основательным. И Капитолина Игнатьевна его – тоже женщина неплохая, но хитрая с детства была. Много лет продавцом уж работает, водчонкой на дому приторговывает. А чего ж не приторговывать, коль муж не пьющий и доход дополнительный никогда не мешает. Петю своего она боготворила. Да и как такого мужа не любить? Сами-то подумайте…
А проблема возникла у супругов Загладиных, когда подросла дочь старшая - Зина. И проблема эта, как потом узнаете, уважаемый читатель, далеко не шуточная. Красавицей Зиночку конечно не назовёшь. Полная копия мамы. Но милая девушка, приятная. Злые языки по селу болтали, что Зина вовсе и не от Петра Ивановича, а от заезжего одного молодца. После культпросветучилища прислали того в Матвеевку клубом заведовать. По паспорту был он Никулиным Костей, но в селе его звали Юркой, как однофамильца знаменитости. Был Никулин Константин очень уж хорош собой, и осанкой, и внешностью. К тому же – разведённый. На баяне играл неподражаемо. А как пел…Это надо было слышать. Вот девки матвеевские и таяли. И не одна, говорят…А Капа-то и Петя тогда уже дружили, в осень к свадьбе готовились. И вот, одним июльским утром пастух гнал стадо на рассвете. Обнаружил в проулке вдрызг пьяного Никулина. Был завклубом к тому ж основательно побит. Следующим днём собрался Костя и из Матвеевки исчез навсегда, не позаведовав и трёх месяцев. А Капа и Петя, не дождавшись осени, вскоре поженились. Не успело пройти девять месяцев, как родилась у них доченька Зиночка. Бабы, слушая капину мамашу о недоношенном ребёнке, кивали головами и, отвернувшись, хитро друг на друга поглядывали. Но болтовня по селу продолжалась недолго, а затем и вовсе прекратилась. Через два года у Загладиных родилась ещё дочка, Танюша, и вопрос был полностью исчерпан.
Но мы, уважаемый читатель, немного отвлеклись от сути повествования. Вообщем в десятом классе Зина полюбила Сергея Николаевича Ершова. И полюбила серьёзно, не по-детски, по-взрослому. Ершов проживал в райцентре. Работал участковым инспектором. Обслуживал три села, в том числе и Матвеевку. По роду службы частенько наезжал на «Урале» служебном и в родное зинино село. В основном приезжал он по выходным в сельский клуб, где танцы проводились. Следил, чтоб не очень трезвые парни до смерти не переполосовались. Был Сергей Николаевич лет на семь постарше Зиночки. Проживал с молодой красавицей женой, которую привёз из Елабуги, где в школе милиции учился. Детей у них не было и кто-то говаривал, что уж слишком у жены участкового характер капризный. А Сергей Николаевич сам был мужчиной видным. Высокий, сильный, с глазами зелёными. Девок матвеевских не чурался, а вот на Зину внимания не обращал. Да и какое может быть внимание к малолетке? А Зиночка, как с ума сошла. Да и что тут
удивительного, если человеку от роду всего семнадцать лет. Ей экзамены выпускные
сдавать, а перед глазами один Серёженька стоит. И все мысли, как до субботы дожить, чтоб вновь его увидеть. Голос его услышать, хоть и не к ней обращённый. А надо сказать,
что Зиночка девушка серьёзная была, и скрытная. Подруг у ней, можно сказать, и не было. С матерью – тоже вовсе не откровенничала. В себе всё держала. Такой вот характер у девушки необычный.
Школу Зина закончила. Без троек даже. В город поехала, в институт поступила. На экономиста. В институте, конечно, от парней в глазах рябило. Зиночка – ни с кем. Сокурсницы посмеивались – Это ж надо так над девственностью-то своей трястись. Уму не постижимо.
А у Зины один Серёженька в глазах. Выходных не могла дождаться и скорей в Матвеевку, благо от города всего сорок километров. А вечером – в клуб. Серёжу своего ненаглядного увидеть, голос его бархатный услышать. Ершов же зимой на радость многим девчатам, не говоря уж о Загладиной, с женой развёлся. Зину так и не замечал. Да и как он мог заметить, если внешностью Загладина не выделялась, а повода, даже намёка на свои чувства давать не смела. Так прошёл год. Неизвестно, сколько бы любовь эта тайная продолжалась, если бы не случай один…
Не поделили что-то парни из соседней Теньковки с матвеевскими. И в один из летних вечеров нагрянули на двух грузовиках в Матвеевку. И сразу – к клубу. Числом – не меньше тридцати, пьяные все, естественно. Местные такой организации и напора не ожидали, да и числом по менее их было. Короче – силы не равные. Вот и взялись теньковские гонять местных вокруг клуба и в окрестностях. Тут и девчонкам многим перепало, кто за парней своих заступаться вздумал…И в разгар этого побоища подъезжает на мотоцикле участковый. Смотрит, без «Макарова» не обойтись. Раз выстрелил в воздух, другой. Беспорядки вроде прекратились. Одни и так уже устали, другие тоже поутихли. Но тут один из теньковских, или дерзкий уж такой, но, вернее, не соображал уж полностью, выбежал из темноты и со всего размаха участковому – штакетиной по голове. Ершов упал, как подкошенный, пистолет выронив, а этот отмороженный опять намахивается, и ещё двое таких же подбегают…
В миг спустилась с клубного крыльца Зиночка Загладина и кинулась спасать любимого. Кричит, плачет. Того, что со штакетиной, с ног свалила, в волосы ему вцепилась. Тут и Ершов опомнился, сумел подняться. Глядя на такое дело, разбежались теньковские. Участковый пистолет обронённый принялся в траве искать. А шок то, видимо, прошёл. Ослабел Сергей Николаевич и прилёг в траву. Зиночка здесь и сорвалась. На грудь ему упала. Обнимает любимого, по волосам гладит, лицо целует. Ласкает ненаглядного, как может, всем телом к нему льнёт. Люблю – шепчет – тебя, Серёженька – всем сердцем люблю…
-Ты бы лучше ствол помогла найти, девочка – смеётся Ершов – да голову мне перевязяла.
А Зина не слышит ничего, почти рассудок потеряла. Но всё ж опомнилась, поднялась с любимого своего. И во время - подошла тут молодёжь местная. Помогли участковому подняться, пистолет отыскали. Зина тем временем совсем осмелела. Давайте, говорит, Сергей Николаевич, ко мне домой поедем. Мы с мамой Вас перевяжем. Фельдшер наш, говорит, всё равно в отпуске, в санаторий уехала…
Дома у Загладиных перепуганная Капитолина Игнатьевна участкового йодом намазала, бинтом перевязала. Пётр Иванович водки хорошей налил для дезинфекции. И сам выпил с участковым, и закусил. А Зиночка глаз влюблённых с Ершова не сводит. А тот только посмеивается – Спасибо, Зиночка, спасла меня. Век не забуду. – Но про те ласки и поцелуи неожиданные деликатно промолчал. Но Капитолина и сама всё поняла, на доченьку свою
старшую посмотрев в те минуты. Как уехал участковый, закрылась с Зиной на кухне. Не мучай, говорит, дочка себя зря. Не полюбит он тебя. Он мужик видный уж очень, выбирать будет. А мужики, говорит, в первую очередь на личико девичье глядят, на – сисички и попочку, а остальное всё для них вторично. Не подойдёшь ты ему, зря намучаешься только. Да и работа у него, сама видишь, какая опасная. Мало ли что случиться может. Забудь, говорит, его доченька, напрасные страдания…
Ничего не ответила Зиночка матери, не вызвалась на разговор откровенный. Махнула рукой Капитолина Игнатьевна и спать ушла.
И права ведь мама зиночкина оказалась. Теперь при встрече с Зиной Ершов только здороваться стал очень уважительно. И всё, и ничего более. Надежды зиночкины рушились окончательно. Лучше б и не было того вечера, тех поцелуев выстраданных. Так надежда хотя б оставалась…
Так прошло ещё около года, за который совсем Зина Загладина сдала. Осунулась, круги под глазами, слова из неё не вытянешь. Даже Пётр Иванович заметил – Что это с ней? – спросил как-то у супруги - Что-то не то, по-моему? – Ничего не стала отвечать Капитолина, плечами пожав, но в тот же вечер окончательно решила дочери помочь. Вечером поделилась своими планами с Зиной. Вскинулась та от слов таких матери, забилась дрожью всем телом, замотала резко головой в отрицании – Да разве можно так, мама!… - А потом вдруг согласилась – Будь, что будет! Не могу я уж больше….
В ближайшую субботу, когда танцы в клубе завершились, Зина очень уж быстрым шагом подошла к участковому и, стараясь не встречаться глазами, глухо произнесла – Сергей Николаевич, мама просила зайти к нам сегодня…У неё для Вас информация есть какая-то…- Ершов подозрительно посмотрел на девушку – Ну поехали тогда.
Усевшись на мотоцикл за спиной любимого и обхватив его руками, Зиночка думала одно – «Теперь я тебя не отпущу»…
Пётр Иванович с младшей дочерью как раз в городе были, родню навещали. Дома ждала одна Капитолина. В передней комнате стол накрыт. Да как накрыт! Салаты, грибочки, огурчики махонькие закусочные, селёдочка приправленная, курочка копчёная и так далее, и тому подобное...
- Вы что, гостей ждёте? – участковый настороженно посмотрел на хозяек, младшую и старшую.
- Ждём-ждём - не растерялась Капитолина Игнатьевна – и Вы присаживайтесь, перекусите, нашей наливочки отведайте домашней с устатку-то…
- Спасибо, но мне некогда . Честное слово…В другой раз уж как-нибудь…Вы что-то хотели мне сообщить?
- Нехорошо так, молодой человек – умудрённая жизнью Капитолина Игнатьевна поняла, надо срочно забирать инициативу – какой может быть разговор у порога. Мы ж не кулугуры какие… Зина, поухаживай за гостем, покажи, где руки можно помыть…
Вскоре за столом шёл живой разговор троих взрослых людей о закончившейся посевной, об объявленной недавно Горбачёвым какой-то перестройке или перекройке, о певице Пугачёвой и прочее и прочее…После третьей рюмки домашней ядрёной наливочки Ершов, отведав уже всей расставленной вкуснятины, неожиданно почувствовал приятную слабость в ногах и непонятное общее состояние. Увешанные коврами стены в глазах Сергея Николаевича как-то странно стали преломляться, голоса Зины и её матери слышались из какого-то далёка. Эти голоса провели его в другую комнату и бережно прямо в форме уложили на белоснежную перину. Тут же пропел голос старшей Загладиной – Теперь уж, дочка, сама соображай – послышался шум прикрываемой двери. А затем перемешалось всё
как-то и слилось: и приблизившийся голос Зиночки в единственной фразе-Я люблю тебя, Серёженька - и почему-то оглушающий звук снимаемой одежды, и упругость её девичьей груди , и девственная красота тела, и бесконечные поцелуи, и ставшая вдруг долгожданной близость с девушкой этой изумительной…
Проснулся Ершов, когда на улице уже светило солнце. Положив голову ему на грудь мирно посапывала Зиночка. Была уже в кружевной сорочке. Пышные,
