правду-матку, даже когда я прекрасно осознаю страшные последствия, понимаю, что могу всё потерять. Что-то заклинивает. Лишь бы не было больно, я же говорил. Тогда меня расклинивает и я даю дёру. - Ты разве не понял, что ни в какие райкомы я не поеду?!
- Ты что, чудак-человек, какой райком!
Вот гусь, опять даже глазом не моргнул!
- Наш институтский комитет на правах районного, дурья твоя башка! Не говори мне только, что тебе на первый этаж трудно спуститься. Ты от меня сейчас три пролёта за две секунды сиганул и не запыхался даж!
Ну не паразит разве? Паразит! Опять меня в угол загнал. Всё, дескать, к твоим услугам - только вступай! Теперь, если откажусь, меня обвинят в непоследовательности. А я, как-никак, всегда был хозяином своему слову. Это, если хотите, моя фишка. И ещё я очень горжусь своей пунктуальностью. А вот третью мою фишку, мою непричастность к толпе, к стаду, кажись, только что отняли. Без ножа и кастета, отжали средь бела дня. Караул! А что караул? Сам отдал, простофиля! Так что, ребятки, если не хотите садиться в лужу - овладевайте искусством риторики!
Эпизод первый (как выяснилось)
А диалогу тому предшествовали такие события...
Мне, признаться, даже в голову не пришло тогда спутывать их все причинно-следственными связями. Лишь недавно, сидя в зубоврачебном кресле и готовясь навеки распрощаться с последним из четырёх зубов мудрости, я догадался о возможной причине невесть откуда вдруг взявшейся прыти нашего активиста, комсомольский значок ему в печёнки! А в то время, когда о мудрости я вообще пока не помышлял, было ровным счётом наоборот - ни в зуб ногой.
Остатки мудрости благополучно исчезли из моей жизни, не причинив, вопреки ожиданиям, никакой боли, а, следовательно, никакого урона моей мужской чести. Слава российской медицине! Гмм… К чему я это? Ах, да! Гнилой зуб исчез, а версия осталась. Каковую сейчас и изложу, дофантазировав, правда, кое-какие факты. Сами понимаете, в силу известных причин они не могли мне быть известны.
Короче, всё происходило так:
Был у нас один хорёк. При чём тут это милое животное, возмутятся наверняка те, кто хоть раз в жизни поил молоком из соски ручного хорька. Ну как при чём? При том же, при чём и „олень“ у нынешней молодёжи. Тогда это было обидное прозвище - вот при чём.
Так вот, хорёк. Хорёк был из парткома. И был у нас один предмет, который назывался „Введение в специальность“. И этот хорёк его вёл. Точно, вы правы, в моём мозгу тоже не сразу срослись эти два понятия: партком и специальность. Строго говоря, нашей будущей специальностью там и не пахло. А пахло там - сильно и нехорошо пахло - именно той организацией, к которой и принадлежал этот хорёк. И не только принадлежал, а фактически возглавлял. Ибо должность, занимаемая хорьком в нашем партийном комитете, была одной из ключевых в работе всех партийных комитетов нашей необъятной советской родины. И гадливее должности зама по идеологии в те годы ничего и представить себе было невозможно. Право, не знаю даже, здоровались ли с ним за руку хотя бы его коллеги. Мне, если честно, было не до того.
Как мы и подозревали с самого начала, хорёк вводил нас вовсе не в специальность. В лице хорька партия учила нас, как будущих инженеров и руководителей, уметь выкручиваться из щекотливых ситуаций при общении с рабочим классом. Видите, какая партия у нас заботливая и экономная, как бережёт народные денежки?! Не то что нынешние! Вместо двух человек - один. То есть, мы должны быть едины в двух лицах: командира и комиссара. Совмещать, значит, и руководить с идеологически выверенных партийных позиций. В свете решений последнего съезда КПСС. Со священным огнём в глазах. За те же самые сто двадцать рублей.
И попробуй сачкани! Сука, я сопромат так не посещал, как эту партийную байду!
На его занятиях мы дружно клеймили позором те „ужасы“, которые вы слышали о Советском Союзе. Точнее, хорёк клеймил, а мы хихикали про себя. Не дай бог, вслух! Мы давали решительный отпор всем вредителям и злопыхателям. Мы зарубали у себя на носу, что в СССР секса нет, что наши гвозди самые прочные, солнце самое яркое, а мороженое - самое вкусное. Мы расстреливали предателей и бумагомарак, которые даже в главной партийной газете ухитряются тискать свои грязные пасквили. Оказывается, если просматривать газету на просвет, то можно найти много интересного, совмещая заголовки на разных страницах. Надо ли говорить, что с его лёгкой руки я долго потом рылся на антресолях, перебирая папины газеты. Папа нарадоваться не мог: надо же, чадо за ум взялось. Эх, знал бы папа...
А Димон, сосед мой по парте и мой клавишник в свободное от учёбы время, как-то принёс на занятия вырезку из газеты и украдкой показывал её только самым проверенным людям. Ну конечно, попади она вдруг к такому вот хорьку - не видать бы мне больше ни друга по институтской скамье, ни коллегу музыканта. Пропали бы оба.
Что вы, фотошопа никакого ещё не было - всё натуральное! То была фотография высших чинов государства. И озаглавлена весьма немудрёно: „воры в кремле“. Нам ха-ха, а редактор, говорят, повесился. Недоглядел, бедняга. А как тут углядеть?! Там же все вроде верно сначала напечатали - „переговоры в Кремле“. Но если вырезать аккуратный прямоугольник вдоль границ фотки - как раз крамола и получится.
На тех же его лекциях мне вспомнилось, как в далёком третьем классе, когда нас дальше собственного двора погулять ещё не отпускали, а в штанах у каждого был пока не писюн, а так - смех один; ломанулись мы с приятелями тайком от родителей на другой конец города - посмотреть на писюн Ленинский. Прошёл слух, что у „танцующего“ на Московской площади Ильича неожиданно вырос член. Нет, никакие шутники-вредители на этот раз ничего ему не привинчивали. Все проще. Обычный обман. И опять не какого-то злоумышленника, а нашего с вами собственного зрения. Если найти правильный ракурс, встав сбоку от памятника, то вот он, родимый, на нужном месте виден.
Он и поныне, кстати, стоит. Кто стоит? Да оба стоят. И вождя не свергли с пьедестала, и член его всё так же, по-прежнему, в анатомически идеальной позиции. Только кому это сейчас интересно?! Во времена стриптиза, разгула в прямом эфире и порнухи в „три дэ“ и с „Долби Сурраунд“? Ой, да я вас умоляю! Но тогда-а-а!.. Когда из всех двух миллиардов членов на планете на всеобщее обозрение выставляли только членов Политбюро, да и то в черно-белом варианте - ну, сами понимаете!..
Я про хорька-то зачем начал? В нём, оказывается, вся суть. Вся подоплёка и скрытая пружина. Он, как я уже упоминал, кроме того что нам извилины полоскал, ещё и во всём институте за идеологией следил. Активный был, падла. Бдил и стоял на страже. Студенческие стенгазеты срывал почём зря - это ему удовольствие доставляло. Одну, помню, как раз перед занятием дёрнул со стены и нам показать притащил.
За что, спрашиваем. Тут вроде про партию и двадцать пятый съезд - всё чин чинарём и подковано в нужной позиции - за что?
- Остолопы! - был ответ, - Вот из таких как вы, недотёп, и получаются потом враги советской власти! Вы только поглядите - „ХХV съезд КПСС“ в чёрную рамку обведён! Это что такое, я вас спрашиваю?! - зловеще шипел хорёк, - Они, вражьи сыны, уже, значит, нашу партию хоронят?! Ну ничего, в армии их быстро родину любить научат. Я уж постараюсь!..
- А если это девочки? - пропищал голос с дальних рядов.
- Девочки? - хорёк вроде даже сначала не поверил в такую возможность, но тут же нашёлся и выпалил - Ничего, для девочек у меня тоже своя дубина найдётся.
Скорее всего, он имел в виду какую-то особую партийную „дубину“ для наказаний ослушников, но юная аудитория, усмотрев во фразе иной потайной смысл и памятуя о строгом запрете на смех, дружно захрюкала в кулак.
Поняли теперь, как важно мнение партии в деле стенной печати? Вот.
А я не понял. Дебил, я же говорил!
Ну и свой плакат, красивый такой, сочинил. Товарищи дорогие, я ведь честно не знал, что с партией нужно всё-всё-всё, буквально, согласовывать! У меня же в афише ни полслова не было про неё, про нашу родную и горячо любимую партию. А было только про музыку. Одна музыка и ничего кроме, клянусь!
Подготовили мы тогда свой первый концерт, вот я на радостях и наваял афишу в самый большой формат, который смог найти. Афиша торжественно и немного загадочно призывала к знакомству. Так и было написано: Давайте, дескать, знакомиться. А дальше название группы, дата и время концерта, всё как положено. И эпиграф такой красивый. И главное, моё отношение к своему творчеству подчёркивающий:
„Есть у меня песни различные:
Есть необычные - вам ни к чему.
Есть у меня песни обычные,
Но безразличные мне самому... “
Красиво, да? Это я не сам сочинил, нет. Я бы так красиво не смог. Позаимствовал у одной популярной тогда группы, полуподпольной. Тогда ведь как оно было? „Машину времени“ уже вроде без намордника водили, как выигравшую первый официальный рок-фестиваль, но ещё на поводке. А все остальные популярные, как не выигравшие, пока в полуподвале так и оставались. Ждали своей очереди.
А я ждать никак не мог, поверьте - вот стихи и одолжил. И на стену у входа в институт - кнопками. Крепко. И забыл. А назавтра в профком, как ни в чём не бывало, вваливаюсь. И нахожу свой постер немного изнасилованным, но ещё вполне читаемым, в углу, за столом „самого“. „Сам“, то есть председатель студенческого профкома - хороший дядька, он мне очень с мечтой моей помог. И в положение вошёл, и денег на аппаратуру дал, и вообще, везде за меня горой. Вежливый и интеллигентный. Лишь однажды я подслушал, как он с кем-то на повышенных тонах разговаривал. Да нет, не с „кем-то“ вовсе, а с нашим недоброжелателем - замдиректора клуба.
Я - орёт на него - Ничего слышать не желаю про твою мифическую пантомиму под джаз. Она ещё вилами у тебя по воде! Ты посмотри на парня (это он про меня - а вы что думали!) у него огонь в глазах! А я хочу, чтоб институтский ансамбль был в надёжных руках!
Так и сказал. Больше я от него ничего подобного не слышал. Крика, в смысле. Никогда. Даже сегодня, когда, может, и стоило бы. Ну да, именно сегодня, когда я ввалится в его кабинет и обнаружил его слегка взъерошенным над моим малость потрёпанным плакатом.
- Это что?- спросил я обескураженно. Я никак не ожидал увидеть афишу здесь. В настоящий момент она должна висеть у главного входа, привлекая будущих благодарных поклонников и, возможно, даже фанатов. Чёрт, нам же так концерт сорвут!
- Да нет, родной мой, это ты мне лучше ответь, что это, - ровным вежливым голосом парировал председатель профкома, поправляя роговые очки на переносице, - Твоя, спрашиваю, работа?
- Т-так мы же всё с вами согласовали вроде. И дату и место. Всё ведь правильно?
- А текст? Ты разве не знаешь, что надо текст согласовывать?
- Д-да я думал…
- Ну что ты думал?! Почему, ты объясни мне, почему я должен стоять во фрунт в парткоме и выслушивать всё это, а? Я что, мальчишка сопливый, чтоб меня так мордой по столу, а?
И в моём воображении вдруг сама собой нарисовалась ясная картинка, как этого воспитанного добряка-интеллигента наш вонючий хорёк дубасит моим плакатом по пунцовым от обиды щекам; и тычет, как наделавшего в тапок котёнка, в самый-самый смрад пухлым носом, приговаривая в духе
