Пепел Клааса

подумает Омар и пошлёт за Начикетом. Мудреца в библиотеке не окажется. Александр тоже пропадёт. Вскоре Омару сообщат, что Начикет в Доме с Образа, а Александр направляется туда же. «Что произошло? — спросит себя Верховный. — Что они задумали?»
Когда Александр вступит в полосу тумана ночью ранее, беседа Начикета с Артуром будет близка к развязке:
— Я пришёл просить помощи. Не поучать тебя и не посвящать в Высшее Знание, — голос Начикета зазвучит проникновенно. — Я обещаю тебе, что исследования продолжатся на твоей территории, я перенесу библиотеку сюда. И Летопись, и Образ —всё будет здесь.
Артур станет нервно ходить из угла в угол. Вид его будет неряшлив: волосы спутались, зелёный плащ болтается беспорядочным комком.
— Я же сказал тебе, — ответит он. —Я не верю больше в Высшее Знание. Не скрою, предложение твое лестно, но я не могу лгать тебе, и не хочу, чтобы ты мне лгал!
Глаза Артура скажут больше слов. Начикет поймёт, что может всецело довериться этому рассеянному юноше, к которому давно проникся особой симпатией. Возможно, так проявится его прежняя любовь к Никосу.
— Ваше предание, — продолжит художник, особо сделав упор на слове «ваше», — ваше предание гласит, что Высшее Знание произойдёт от Первого Сословия и затем распространится на все прочие. Зачем же ты просишь о помощи меня? Я никогда не носил лиловый плащ.
— В Предание, должно быть, вкралась, ошибка. Посвящённые не выполняют свою миссию, я отчетливо это вижу. Артур, у меня нет ответов на все твои вопросы. Я предлагаю искать истину вместе. Истина нужна мне, но она нужна и тебе.
— Начикет, тебе нужно рождение богов, — в голосе художника зазвучит негодование — Ты заботишься о рождении божества, а мне божество не интересно. Я, может, вообще не хочу, чтобы оно родилось, с меня довольно людей! Начикет, мне важен человек, а до божества мне нет никакого дела.
— Не о рождении богов я сейчас мыслю. Посмотри мне в глаза, разве я похож на человека, который лжёт? Через триста ударов сердца здесь появится Александр. Он подтвердит мои слова. То, что ему довелось пережить в библиотеке, пока я шел сюда, поистине невиданно и ужасно. Пойми, меня заботят не боги, мне страшно за будущее. Впервые за всю жизнь мне страшно…
Мудрец будет говорить так искренно, что Артуру придётся изо всех сил сдерживался, чтобы не воскликнуть: «Да, я согласен. Я сделаю всё, что пожелаешь». Но он преодолеет себя и продолжит слушать.
— Я не знаю, где ошибка, но таинственные и грозные события следуют одно за другим, и положение усугубляется. Это не просто Летопись, Артур. Погибший мир живет в нас, он прорывается наружу, он захватывает нас. Нам нужно, наконец, понять, что же происходит на самом деле. Я чувствую, как доисторическое человечество убивает нас.
Начикет помедлит немного и добавит нетвёрдо:
— Мне нельзя рассказывать тебе об этом, но…
— Что? — встревожится наконец Артур.
— Кое-кто из Первого Сословия так испугался, что готов…
— Готов на что?
— Готов произнести Великое Заклинание, — кончит Начикет обречённо.
— Что?
Артур окаменеет, в глазах отобразится ужас.
—  Они хотят, — продолжит Начикет мрачно, — чтобы я обнародовал результаты исследований. Им нужно доказать свою состоятельность перед твоим сословием и Красными Плащами. Но я не хочу раскрывать им ничего, я им не доверяю. Я лучше посвящу тебя в свои открытия. Тебя и Александра.
Артур ляжет на пол, закроет лицо руками.
— Нет, нет, я больше не доверяю им, — заговорит Начикет  раскатисто, потирая пальцами высокий лоб. — Ты знаешь, мне порой начинает казаться, что Посвящённые становятся проводниками доисторического мира. Они этого не осознают, но действуют как вражеские агенты. У нас мало времени, Артур. Мы должны спешить. И уж если совсем откровенно, меня больше всего на свете сейчас беспокоит моя дочь. Она с детства очень чутко реагировала на все, что творится в Первом Сословии. Однажды у неё увял любимый цветок. «Отец, — сказала она мне, — Омар в великом замешательстве. Ты должен навестить его и утешить». Действительно, я нашел его в расстроенных чувствах. Это было в тот самый день, когда экспедиция Героев отправилась на поиски новых земель. Омар стоял на балконе, провожая взглядом корабли. «Они найдут земли, — произнёс он, не глядя в мою сторону. — Через несколько лет они вернутся и позовут за собой всех».
— Ты думаешь, что мы сможем помочь Юлии? — тон Артура совсем переменится.
— Я почти совершенно уверен в этом. Но у нас мало времени. Если Посвящённые произнесут Великое Заклинание — всё потеряно. Юлия погибнет. Она зачахнет в рабстве духа, она никогда не смирится с порабощением.
— Так ведь порабощены будем мы и Герои. Вам-то что? Вы будете господствовать!
— Как ты не понимаешь, Артур! Порабощение не бывает односторонним. Порабощая другого, ты сам становишься рабом. Свобода произрастает лишь на почве любви. Там где царит страх или презрение, любовь умирает в зародыше. Раба можно бояться или презирать. Но если ты любишь его, он более не раб.
— Почему ты хочешь, чтобы мы работали втроём?
— Мне представляется, что равновесие будет найдено тогда, когда соберутся все Три Сословия.
— Но среди нас нет Героев.
— Александр.
— Он носит лиловый плащ, как и ты.
— Он из рода Героев и до возмужания носил пурпурные одежды.
На лице Артура отобразится удивление.
— Об этом мало кто знает. — Начикет запнётся, смутившись, и продолжит, как бы осторожничая:
— В Пору Верности я дружил с его отцом. Потом, как водится, Паисий пошёл своим путем, а я своим. Это было трудное время. Никос наверняка рассказывал тебе.
Взгляд Артура займётся странным блеском, Начикет потупит взор и продолжит, запинаясь:
— Одним словом, я указал Омару на Александра, Омар заметил его дар и облёк в лиловый плащ.
Наступит молчание. Во дворе раздадутся шаги Александра.
— Он уже здесь, — Начикет вопросительно вскинет брови, голос его зазвучит торжественно:
— Так ты согласен?
— А он? Он согласен?
В зал войдёт Александр — промокший до нитки, в разодранном плаще, взволнованный.
— Да, я согласен.
— Стало быть, слово за тобой, Артур.
Начикет пристально посмотрит на художника.
Артур не нарушит молчания.
— Если Юлия полюбит тебя, я не стану возражать против вашего союза.
— Ты осмелишься пойти наперекор Преданию?
— Над Преданием надругался Омар в тот самый миг, когда допустил мысль о произнесении Великого Заклинания. Мир сдвинулся с места. Я отдам за тебя Юлию, но прежде она должна обрести здравый рассудок. Так ты согласен?
— Да.

Колонна скроется за Серыми Скалами. Обитатели Города начнут расходиться. Как разделяются перемешанные масло и вода, так и красно-зеленое многолюдье постепенно вернётся к привычной однородности. Зеленые плащи осядут на нижнем ярусе Города, а пурпурный цвет сосредоточится в середине. Повседневность вновь вступит в свои права, но Омар не станет обольщаться:
«Спокойствие наступило лишь на время, — скажет он себе. Это всего лишь короткая пауза перед бурей».
Он подаст знак. Посвящённые, один за другим, направятся в Зал Премудрости. Огромный купол вберёт в себя лиловый ручеёк, пока на площади, венчающий Город, не останется ни души. Только одинокая чайка будет реять на ветру да грозовые тучи облизывать гигантскую полусферу Зала.

Кабинет вождей разместится в уютной зале, той самой, которую Никосу удастся наиболее точно воссоздать по сновидениям. Окно закроет рама, состоящая из одинаковых колец, затянутых разрисованной цветами тканью. Артур объяснит, что во сне окно пропускает гораздо больше света, но ныне прозрачная субстанция, заполнявшая раму, неизвестна, поэтому они с отцом решились заменить её тканью. Вид получится загадочным и ласковым. Стены и потолок также будут разрисованы вьющимися цветами, которые, соперничая с разноцветными солнечными бликами, создадут атмосферу праздника. Не упустят зодчие и подоконник о двух ступенях, даже выложат на нём макеты доисторических книг, не говоря уже о массивном выкрашенном под дерево столе посреди покоя.
Закипит работа. Артур, сидя на стуле с невысокой спинкой, будет вчитываться в знаки на деревянных табличках и сопоставлять их с рассказами Начикета. Он откажется от передачи полученного знания цветам, и вместо этого станет записывать перевод своими собственными символами. Предположение Александра подтвердится: язык третьей части Летописи действительно считался всемирным до Катастрофы. Третья Летопись поддастся в тот же вечер. Начикет, Александр, Артур — все трое станут переводить по очереди, не прерывая труд ни днём, ни ночью. Записывать  перевод будут прямо на плащах, пожертвованных художниками. Огромное зелёное полотнище, испещрённое мелкими значками, протянется через весь зал. Художники, в одних набедренных повязках, будут напоминать отцов-основателей Города. Таким изобразит их Предание: полуголых, заросших, с натруженными руками.
Время от времени на Серых Скалах будут возникать зелёные и красные пятна. Это толпы зевак обоих сословий придут поглазеть на бунтарей.
Стиль Третьей Летописи окажется капризно-переменчивым. Начнётся она с перечисления дат и событий:
«2001 год. В городе Нью-Йорк разрушены два больших здания, погибли люди. Это сделали враги с Востока. Многие боялись войны. Но были и те, кто жаждал мести».
Потом, видимо осознав, что ни даты, ни названия просто не к чему «привязывать» в новом мире, автор примется рассказывать свою личную повесть, рассказывать сухо и отрывочно. Оно и понятно, ведь ножом по дереву многого не напишешь:
«Новость о войне застала меня почти у цели. Была ночь. Я услышал гул в небе. Летели с нашей стороны через море. Я вышел на площадку у гостиницы и вгляделся в небо. Я хотел увидеть огни и подсчитать количество машин. Но они потушили свет. Было страшно.  Небо гудело. Я вернулся в комнату и включил телевизор. Сообщили о нападении Восточной Коалиции. Ничего не показали. Всех граждан Союза призывали вернуться в свои страны. Об отце я так ничего и не узнал. Касса была закрыта. Мне сказали, что можно долететь за деньги. Я приехал в аэропорт. Там было очень много людей. Крупные самолёты не взлетали, потому что была повреждена полоса. Ночью украли деньги и документы. Дневник отца остался».
— Нужно начинать со Второй Летописи, — предложит Артур. — Там он, наверняка, описывает начало путешествия.
— Она уже переведена. Юлия, найди цветок.
Принесут два сосуда с геранью. Начикет закроет глаза и  продиктует:
«Наконец-то. Завтра утром я вылетаю из Франкфурта прямо в Сочи. Ничего с собой не беру: только дневник отца. Даже камеру не беру. Возьму мамину открытку. Вчера достал её из рамки и положил в дневник. Она будет помогать мне в поисках. Если хочешь чего-то добиться в жизни, нужно быть как дюреровский рыцарь: продвигаться вперед, не обращая внимания ни на смерть, ни на дьявола. Таким был отец. Чем ближе поездка, тем чаще вспоминаю рассказы бабушки. У меня очень плохо с русским. Вчера встретил туристов из России и почти ничего не понял. Говорят, в России сейчас многие знают английский. Я надеюсь найти в Сочи попутчика. Посмотрим».
— Угадал! — воскликнет бесшумно вошедший Александр. — Я снова угадал! Образ — это изображение, которое он взял из дома.