ПРОДАВЦЫ НАДЕЖДЫ

проекция столь же реальна, как и оригинал, только искажена в той или иной степени. Или, если хотите, изменена. Я бы даже выбрал в качестве термина не «проекция», а «вариация». Да-да, именно так. Вариация. И в одну из этих вариаций, а вовсе не в выдуманный каким-то ипохондриком мир, я и намерен отправиться.
Ну как, я вас убедил?
– Простите, доктор, а как вас зовут?
– Феликс Хонникер, к вашим услугам. Что такое, что с вами?
Гор еле сдержал приступ истерического смеха.
– Ничего, доктор Хонникер, не обращайте внимания. Вы готовы? Сектор Эпсилон–Д107 по V-вектору.
Гора еще трясло от сдерживаемого смеха, когда снова послышалась сигнальная мелодия. – Пора ее поменять, – подумал он и повернулся навстречу новому посетителю.


Марина усмехнулась, выдохнула струю дыма в дерзко-веселые васильковые глаза агента и перевернула ладонь. Роскошный рекламный проспект полетел вниз. Непрошеный гость, однако, не смутился, подхватил на лету шедевр заморской полиграфии, с комической нежностью погладил сверкающую обложку и подтолкнул по столу к ней.
– Ты погляди, погляди. Это же, в натуре, товар – первый сорт. То что надо!
Марина отвернулась, прикрыла глаза. Но под опущенные веки назойливо лезло высокое светящееся здание на зеленом холме. По холму взбегали ступеньки, по ним с продуманной хаотичностью рассыпались ярко разодетые люди. Их лица с одинаковым выражением мечтательного ожидания были каким-то чудом обращены одновременно и к зрителю, и к сияющей огнями вывеске на фасаде здания. – «Надежда», – прочла Марина и повторила:
– Надежда, надежда, – именно то, что ей нужно. Этот хам совершенно прав. Если бы только не так дорого...
– Больно дорого. Нет у меня таких денег. Даже если все это продать, – она обвела глазами обстановку.
Гость согласно кивнул.  
– Тут у тебя неслабо, но на «Надежду» не потянет, это точно. А что, муж тебе ничего не оставил?
Васильковые глаза метнули неожиданно острый, цепкий взгляд.
Марина съежилась в кресле. Боль была такой сильной, что она боялась дохнуть. Только бы не это! Если ее снова скрутит и заломает как тогда, она не выдержит. Перед глазами с отчетливостью предсмертного видения возникли руки в черных перчатках. Странно, но она не запомнила лиц киллеров, хотя те и были без масок. Только вытянутые руки, сжимавшие револьверы.
В Дмитрия выпустили семь пуль. Одна попала в Алешку, другая срикошетировала и оцарапала ей висок. Пять достигли цели. Дмитрий и Алешка умерли сразу. Она очнулась в больнице.
Марина осторожно глотнула воздуха. Разлепила веки.
Агент следил за ней. Каким-то образом в руке у него оказался стакан с водой.
– На, выпей. Ты прости, что я тут ляпнул.
– Ничего. Ты тут ни при чем.
Марина сделала несколько глотков, приложила благодатно холодный стакан ко лбу; вода полилась по лицу, стекая на платье.
Агент отнял у нее стакан, осторожно вытер ей лицо и шею неожиданно чистым носовым платком.
– А по виду не скажешь, что ты такая хлипкая.
– Не выступай. Помочь не можешь, так нечего тут...
– А если могу?
Марина хмыкнула сквозь слезы.
– Ты?
– Я.
Непроизвольно она взглянула на свои руки, изуродованные характерными следами.
Агент перехватил ее взгляд.
– Про наркоту и не думай.  
– А что мне думать?
– Кореш у меня, Кирилл. У него свой бизнес вроде этого, но поскромней, само собой.
– Здесь, в Москве? Не свисти!
– Говорю, есть.
– Чтобы у нас, да такое! Ни за что не поверю!
– Дура ты! Кор–роче. У него этих садов–бассейнов нет, и аппарат по лицензии, желтой сборки, но тебе-то какое дело? Главное – попасть куда надо, а это мы тебе гарантируем.
Марина не заметила этого «мы». У нее все еще сильно болело сердце. Она откинула со лба налипшие мокрые волосы, решительно встала.
– Пойдем. Посмотрим, что там у вас.
Кореш Кирилл был таким же высоким, голубоглазым и улыбчивым как и его партнер. И с такой же развязно-приветливой манерой держаться. Марину он встретил так, будто давно ожидал ее прихода.
– Садись. У меня все готово. Сашка мне рассказал.
Марина слабо удивилась:
– Когда?
Но Кирилл отмахнулся.
– У нас сервис – первый класс. Вот, выбирай.
Марина перебрала кассеты. Внимание ее привлекло непонятное название: «Послеполуденный отдых фавна».
– Это что такое?
– Положь. Это не про тебя.
– Почему?
– Говорю, значит, знаю.
– Изврат там всякий, – вмешался Сашка.
– Круто! – Марина расхохоталась.
Кирилл выставил кулак, полушутя, погрозил приятелю.
– Ну, ты, умный, не встревай не в свое дело!
Покопавшись с минуту, он вытянул из вороха кассет одну и бросил ей на колени.
– Вот это для тебя, в самый раз.
Марина прищурилась.
– «Поляна подснежников»... А вдруг мне не понравится?
– Подберем другую. Бабки ты платишь немалые, а времени нам не жалко.
– Ну? Поехали?
Марина кивнула.
Она сделала еще шаг и провалилась в снег. Смех! Такой родной, чуть захлебывающийся: «Я же тебе говорил, тут надо осторожней. Эх ты!»
Она повернулась на голос. К ней со всех ног бежал парень в длинной до земли меховой шубе. На бегу он продолжал смеяться. Парень был незнакомый, а смех – тот самый, единственный, незабываемый, волнующий до дрожи... Значит, не единственный. Но откуда он ее знает? И где она? Марина приподнялась на локте. Снег. Река подо льдом. Голые деревья. Бревенчатая хижина.
Парень добежал. Наклонился, с ласковой насмешливостью заглянул ей в лицо. Неожиданно для себя Марина спросила:
– А где же подснежники?
– Так рано же еще! Я тебе говорил, но ты не поверила. Подожди, будут тебе подснежники. И все будет, как я обещал. Пойдем в дом, замерзнешь.
Парень помог ей подняться. Обняв за плечи, повлек к хижине. Теплая волна охватила Марину. Какой покой! Чистота. Простор. И такой надежный и ласковый друг. Ее давний верный друг. Давно звал ее к себе. А она не решалась, такая глупая... Но зато теперь какое счастье! Теперь все будет хорошо. Покой. Подснежники.
–Твои подснежники, любовь моя!
Нежные, шелковистые лепестки, пронзительно-свежий весенний запах. Марина зарылась лицом в протянутый букет.
– Подснежники! Боже мой, подснежники! – повторяла она.



В этот вечер преграда была необычайно тонкой. Так что они могли сидеть, почти касаясь друг друга. Это было настолько неожиданно и непривычно, что Тина то и дело оглядывалась по сторонам. Пока Карел наконец не спросил, чего это она дергается.
Тина смутилась.
– Преграда.
– Ну?
– Она... Ты не заметил?
– Да что?
– Она стала совсем тонкой. Смотри, как мы близко сидим сегодня.
Карел странно посмотрел на нее.
– Тина, я много раз говорил тебе.
Тина вся сжалась. И тут же почувствовала, как уплотняется и расширяется преграда.
– Я много раз говорил тебе, что никакой преграды нет. Она существует только для тебя.
Тина еще ниже наклонила голову.
– Подними голову. Посмотри мне в глаза.
– Я лучше пойду, Карел.
– Куда? Ну почему? Послушай, послушай меня хоть раз!
– Нет, мне пора. Правда пора. До завтра!
– Ты просто не хочешь мне поверить. Просто не хочешь.
– Мне пора, Карел. Я приду завтра. А ты придешь?
– Я не знаю, Тина. Я не знаю, зачем это тебе, если ты мне не веришь.
– Я тебе верю, Карел, но ты ошибаешься.
– Ты невозможна!
Тина всхлипнула.
– Ладно, не реви. Я приду. Когда?
– Завтра? В восемь.
– А почему так поздно?
– Завтра уезжает дед. Он хочет, чтобы я его проводила.
– Уезжает? Куда?
– Ну-у-у, ты не понял? У нас в семье это так называют.
– А-а-а. Хорошо, в восемь.
Тина ушла, как всегда, не оглядываясь. Она обладала способностью исчезать мгновенно, будто растворяясь в воздухе. Или в этой, придуманной ею преграде. Карел нахмурился. Странный это вывих у Тины. Иногда ему даже жутко с ней. Но зато она не врет, как другие. И она настоящая. В этом он уверен.
Карел сам не понимал, почему он недолюбливает виртуалов. В их семье никогда не говорилось о них ничего плохого, но он инстинктивно сторонился их, хотя никогда не участвовал в налетах на их кварталы.    
Карел пошел по улице, разглядывая прохожих. Домой идти не хотелось. Там отец, безработный, пьяный и злой, как скорпион, которому ни разу в жизни не удалось никого укусить. И мать, угрюмая и жадная. И тоже всегда пьяная. А трезвая, она, чуть что, грозится бросить все и уйти в «Надежду». Только никуда она не пойдет. Того, что она зарабатывает, хватает только на то, чтобы сводить концы с концами. А для «Надежды» нужно в десять раз больше. Если бы у Карела были такие деньги, только бы его здесь и видели. Карел представил себе мир, который бы он выбрал, окажись у него нужная сумма.
Интересно, согласилась бы Тина уйти с ним? Он никогда ее не спрашивал. Но он мог часами рассказывать ей о «своем» мире. Она очень правильно слушала, не перебивая и не добавляя чего-то от себя.  Ведь это был его мир. А Тина совсем-совсем другая. Вряд ли ей подойдет это. Жаль, если придется расстаться с ней. У нее такие чудесные светлые-светлые серые глаза. И кожа такая тонкая, прозрачная. И что она выдумала эту свою преграду? Она так чудно говорит об этом. А может... Да нет, чушь это. Не может такого быть, чтобы только у нее одной существовала такая оболочка. Неснимаемая, непроницаемая, сплошная оболочка, которую никто не видит. И которая то уплотняется, то, наоборот, становится тоньше. Как сегодня. Дурак он! Надо было подыграть ей, сказать, что эту ее чертову преграду можно утончить еще больше. И тогда... Да нет, Тина чокнутая. Пожалуй, ей лучше в этой ее оболочке.
Другое дело, надо наконец решиться и попросить у нее денег. У них в семье это не проблема, раз уже третий человек «уехал», как она говорит. Вот глупцы! Имеют деньги и не пользуются ими. На их бы месте он собрал бы всех и сказал: пусть каждый выберет себе мир по душе и айда все, кто куда захочет. Зачем Тине сидеть в этой своей оболочке? Ведь она так и просидит всю свою жизнь. Решено. Завтра же он спросит ее, может ли она достать денег.
– Эй, Карел!
Чичи. Жирный урод! И чего он вечно лезет к нему?
– Чего тебе?
– А где твоя чокнутая?
– Не твое собачье.
– Поцапались?
– Отвали.
– А я знаю, почему она такая.
– Какая?
– По ней психушка плачет. За ней в месяц раз из дурдома приезжают. У ее пахана денег куры не клюют. Он им платит, чтоб они ее не забирали. Думает, они ее вылечат. Только, я слышал, они уехать хотят. А здесь все бросить.
У Карела перехватило дыхание.
– Как это уехать? Куда?
– А я знаю?
– Тогда нечего и трепаться.
– Я не вру. Я все сам слышал.
– Когда? Где?
– Августо рассказывал Крученому Болту.  
– Эти вирты? Что они могут знать?
– Вирты все знают. У них между собой такая особая связь.
– А какое это имеет отношение к Тине?
– Так ейный папаша был у них самым главным.
– Врешь! Разве они из виртов?
– Нет, он у них был за главаря, когда они, это... ну, права качали.
– Так это ж давно было.
– Ну да. Тина тогда была совсем пацанкой. И он ее взял с собой, ну, туда, где они собирались. У виртов в гетто. А наши пронюхали и устроили налет. Этому ее папахену чуть башку не оторвали.
– А Тина?
– А про Тину сначала все забыли. А когда нашли, смотрят, а она уже чокнутая.
– И что?
– Ничего. Доктор стал приезжать из дурдома, я уже говорил. А ты как с ней?
– Никак. Пошел к черту!
– Да я так, спросил просто. Она совсем ничего. Только худая очень. Ну ладно, я пойду.
– Постой.
– Ну?
– А ты сам видел у них деньги?
– Откуда? Я у них никогда не был. Я только слышал.
– От виртов?
– Да.
– Тогда пойдем туда.
– К виртам?
–