Для южной Франции характерна холмистая и даже скалистая местность. На скале располагался и замок Монсегюр. В замке
находилось более трехсот человек, включая гарнизон. Продовольствием и водой осажденные были полностью обеспечены. Местное
население оказывало им всяческую поддержку. Первые пять месяцев военной кампании по взятию Монсегюра не принесли осаждавшим
ни малейшего успеха. Как бы сама природа позаботилась о защите цитадели от всех, кто "от мира сего". Отвесные обрывы, выступы,
извилистые трещины окружали последний оплот катаров.
Заметную роль в жизни общин катаров и, в частности, Монсегюра, играли женщины. Они не только воспитывали детей,
многие становились отшельницами, обитая в пещерах и гротах, светские дамы - сторонницы катаризма, часто посещали своих
родственников в общинах. Семья являлась основой и жизни, и религиозной практики катаров.
Первостепенную роль в жизни катаров играли люди, посвятившие себя вере без остатка - "Совершенные", которых называли
также Добрый Человек (Христианин), Добрая Женщина (Христианка). Их боготворили и безмерно почитали. "Совершенные", в отличие
от "Верующих", основной массы катаров, не могли вступать в брак.
Заботясь лишь о духовном, многие "Совершенные" и во время осады жили в своих хижинах вне замка, под его стенами.
Рельеф скалы, ущелья и труднопроходимые тропы позволяли братьям проникать в замок и выходить из него вопреки усилиям осаждавшей
армии.
Мы не знаем, проводили или нет осажденные обряд коллективного покаяния, но, очень высока вероятность того, что они
часто читали распространенную у катаров молитву: "Отче Святый, Боже правый добрых духом, Ты, который никогда не лгал, не
обманывал, не сомневался и не ошибался. Из страха смерти, которая всех нас ожидает, мы просим Тебя, не дай нам умереть в мире
чужом Богу, ибо мы не от мира, и мир не для нас, но дай нам узнать то, что Ты знаешь, и полюбить то, что Ты любишь… "
После девятимесячной героической обороны Монсегюр пал. Кучка мужественных людей - защитников замка, противостояла
шестидесятитысячной королевской армии. Когда стало понятно, что Монсегюр не удержать, семнадцать человек, одиннадцать мужчин
и шесть женщин, приняли consolamentum (крещение), согласно учению катаров.
Рядом со скалой в месте, которое потом назвали "полем сожженных", соорудили ограду. Внутрь внесли хворост, солому.
В импровизированный палисад загнали свыше двухсот еретиков. Больных и раненных бросили на вязанки хвороста и подожгли. Вот
как описывает это событие Зоя Ольденбург: "... остальным, быть может, удалось отыскать своих близких и соединиться с ними... и
хозяйка Монсегюра умерла рядом с матерью и парализованной дочкой, а жены сержантов – рядом с мужьями. Быть может, епископ
успел среди стонов раненых, лязга оружия, криков палачей, разжигавших костер, и заунывного пения монахов обратиться к своей
пастве с последним словом. Пламя вспыхнуло, и палачи отпрянули от костра, уберегаясь от дыма и жара. За несколько часов двести
живых факелов превратились в груду почерневших, окровавленных тел, все еще прижимавшихся друг к другу".
В самом конце осады нескольким осажденным удалось вынести из замка некие сокровища и спрятать их.
Трибунал "святой" инквизиции, созданной католической церковью специально для борьбы с ересями, провел большую
работу. Задача ее заключалась в выявлении инакомыслящих. В ходе следствия стало ясно, что их сотни, если не тысячи. Решение об
осуждении обнаруженных еретиков было принято априори, как говорится, на высшем уровне, и вердикт данного церковного трибунала
являлся формальностью. Заседания трибунала проходили в большом зале городской ратуши. В глубине зала, с противоположной от
входной двери стороны, висел дорогой гобелен, изображающий библейскую сцену Тайной вечери. Под ним, у стены, тянулся длинный
стол, за которым сидели инквизиторы - члены трибунала. В торцах длинного стола, перпендикулярно к нему, были поставлены столы
поменьше, один - для секретаря, другой - для двух монахов-писарей. Узкие и высокие окна в боковых стенах зала давали мало света.
Поэтому возле каждого из монахов стояло по зажженной свече. Руководил следствием и приведением приговоров в исполнение в
данном округе прелат Альфонс де Борбюсон, известный своей жестокостью и прямо таки ослиным упрямством в отстаивании
непогрешимости церковных догматов. Прелат восседал на самом высоком месте, в середине длинного стола. Инквизиторы были в
шелках, бархате и золотых украшениях. На пальцах прелата сверкали перстни с драгоценными камнями.
Высокий, худой старик, с морщинистым лицом, бледной кожей и впалыми щеками, с голубыми венами на костлявых руках,
производил впечатление безнадежности в ожидании какой-либо милости или понимания и жалости к "врагам" церкви. На его
невозмутимом лице-маске из под густых с проседью бровей глядели серые маленькие глаза. Если бы не их фанатичный блеск,
холодный, строгий взгляд, лишенный всякой мысли, всякого чувства, можно было бы принять за остановившийся взгляд умершего
человека. Наверное, так должен был выглядеть инквизитор. Во всяком случае мое воображение рисует его таким. Но, нет. Во внешности
прелата не было ничего выдающегося, запоминающегося. Он был неглуп и знал о своих недостатках. Всем своим поведением он
старался демонстрировать значимость своей персоны. Конечно, он любил власть, любил внушать страх простым людям. И это,
пожалуй, единственное , что его роднило с нарисованным нами классическим образом инквизитора. Прелат, как и полагалось людям
его сана, не отказывал себе во вкусной еде и дорогих винах.
Все члены трибунала были в сборе. Писцы готовы были записывать каждое слово, произнесенное еретиками. Секретарь
встал и посмотрел на прелата. Тот еле заметно кивнул головой. Секретарь зычным голоси произнес:
- Ввести,.. первого...
Дальняя дверь открылась, и в зал вошел мужчина средних лет. За ним вошел стражник, в латах, с мечом на боку в ножнах и
копьем, которое он держал в правой руке вертикально, касаясь древком пола.
- Пройди вперед - сказал мужчине секретарь. Мужчина прошел на середину зала.
- Как тебя звать? - спросил секретарь.
- Луи, горожанин, я всю жизнь живу в этом городе - спокойно ответил мужчина.
- Чем ты занимаешься?
- Я ткач.
- У тебя есть семья?
- Есть, жена и трое детей, еще престарелая мать.
- Где и кто освящал твой брак с женой?
Мужчина опустив голову, молчал.
- Ты признаешь таинство священного церковного брака?
- Нет, не признаю.
Секретарь многозначительно посмотрел на писарей, но те старательно, не поднимая головы, записывали все в протокол.
- Веруешь ли ты в Святую Единую Апостольскую Церковь, возглавляемую Его Святейшеством папой Римским Иннокентием
Третьим?
Мужчина молчал. Секретарь посмотрел на прелата. Тот опять кивнул.
- Увести - сказал секретарь, ..
- Ввести следующего.
Мужчина ушел. Дверь через несколько секунд открылась, и в нее медленно и робко вошел молодой парень, с простым
курносым и каким то не южным лицом. Стражник подтолкнул его сзади.
- Пройди вперед - привычно сказал секретарь...
- Твое имя!
- Мартин.
Осужденных насчитывалось десятки человек. В камеры городской тюрьмы загнали наиболее опасных, с точки зрения
инквизиторов, и сильных мужчин-катаров. Женщин разместили в зале, где шли допросы. На одну ночь.
В камере было тесно и душно. Однако каждый думал о другом и старался не мешать ему своим присутствием. В углу,
прислонившись к стене, сидели наши знакомые - Луи и молодой парень - Мартин. Все знали, что это их последняя ночь. Спать не
могли.
- Луи - обратился к товарищу Мартин, - нам отрубят голову или нас повесят?
- Не знаю... Но, я уверен, для нас придумают что-нибудь пострашнее. Ты боишься?
- Я? Нет... Немного.
- Молись, проси Господа дать тебе силы.
- Ты прав.
Мартин встал на колени, сложил ладони и стал шептать молитвы. Он смотрел куда то вверх, лицо его просветлело, взгляд
становился глубоким и спокойным. Закончив, он сел на то же место, рядом с Луи.
- Полегчало? - спросил Луи.
- Да, Слава Богу.
Молчали.
Все, находящиеся в камере, разбились на небольшие группы, кто то тихо говорил, другие молились. Никто не сидел и не
стоял, отвернувшись от других или развернувшись спиной к остальным. Взаимная поддержка товарищей, братьев по общине помогала
справиться со страхом и пережить достойно мучительное ожидание казни.
- Луи.
- Да.
- А мы попадем в рай?
- Это как Бог решит.
- Я понимаю. Ты что думаешь?
Луи немного помолчал и сказал:
- В вечной борьбе добра со злом, света с тьмой мы выступаем на стороне добра и света. Зло сегодня сильнее и завтра оно
уничтожит нас. Оно уничтожит наши тела, земную жизнь, но душу - нет. Церковники не знают, что этот мир и жизнь в нем призрачны,
иллюзорны, и смерть - тоже. Все богатства земли - ничто по сравнению с Царством Небесным. Христос сказал: "Я победил этот мир".
Если мы верим в Христа, будем жить и умирать, как он.
Мартин слушал и молчал. Когда Луи закончил, он закрыл глаза и пролежал так несколько минут. Потом встал и осторожно,
стараясь никого не задеть ногой, подошел к небольшому тюремному окошку. В него был виден кусочек неба. Погода была ясная. Звезды
разбежались по уютному небесному покрывалу. Как в детстве. Вечерами, когда совсем не хотелось спать, он любил сидеть у окошка,
под которым стояла его кроватка и глядеть на звезды. Мартин долго смотрел в небо и о чем то думал.
- Луи.
- Да.
- А может люди после смерти становятся звездами?
- Нет, Мартин. Для душ человеческих Господь приготовил другой мир.
- Ад и рай - тихо и задумчиво промолвил Мартин.
- Да, кому ад, кому рай. Я молю Бога, чтобы он дал мне силы выдержать завтрашнее испытание.
- А давай назло нашим мучителям ляжем и будем спать.
- Хорошая мысль.
На полу
