Прощание славянки

влюбился Максим. Но на этот раз старается тщательно скрыть свою любовь. В душе он, как и я, не согласился с тем, что сделал с его прошлой пассией Андрей, и видимо боится повторения истории. А зря. Во-первых, Андрей никогда не повторяется, а во-вторых, мне почему-то показалось, что у него самого остался отвратительный осадок оттого, что он сотворил.

Несмотря на все попытки Максима скрыть свою любовь, разумеется, у него ничего не получилось. Ее звали Ольгой, и одна ее подружка дружила с курсантом из нашей роты. Через нее мы и узнали все, что нам надо было. По крайней мере, то, что мы услышали, нам очень понравилось. Она была нашей крови, то есть рабоче-крестьянского происхождения. Росла без отца, а недавно схоронила и долго болевшую мать, после чего осталась, как и Максим, круглой сиротой. Дорогу в жизнь пробивала сама, своим горбом. Без блата поступила в медицинский институт, и чтобы выжить, подрабатывала на нескольких работах.

По крайней мере, мы сами не поднимали вопрос взаимоотношений Максима с Ольгой и не лезли к нему с расспросами, за что он был нам благодарен. И по его виду, мы видели, что у него все нормально.

Недавно что-то на меня нашло, и я в свободное время решил почитать Льва Толстого и при всем моем уважении к нему, не мог согласиться с его оценкой, данной русскому офицеру: "Русский офицер, по большинству есть человек, не способный ни на какой род деятельности, кроме военной службы. Он беззаботен к пользе службы, потому что усердие ничего не может принести ему... Он презирает звание офицера, потому что оно подвергает его влиянию людей грубых и безнравственных, занятиям, бесполезным и унизительным". А как же декабристы, которые все были офицерами, как же наши великие полководцы? Генка смеется, и обращает мое внимание на слово "по большинству", и комментирует, что все зависит от нас самих, каким нам быть. А вот про генералов нравится обоим: "Русский генерал, по большинству, существо отжившее, усталое, выдохнувшееся, прошедшее в терпении и бессознательности все необходимые степени унижения, праздности и лихоимства для достижения сего звания - люди без ума, образования и энергии".

1987 год. Коренев Андрей

Мои метания и поиски привели к простым вещам, до которых можно было додуматься и самому, без такого количества мучений, будь я хоть маленько поумней.

Выбор был осознанным и мазохистским. Я хотел сделать что-нибудь полезное для Родины, потому что мне самому лично ничего было не надо. И я мог сделать это, просто-напросто отдав свою жизнь служению Родине. Не ставя перед собой цели стать генералом, хотя и говорят, что плох тот солдат, который не мечтает стать генералом. Понял, что могу просто служить честно и достойно, и если моя жизнь послужит хоть для кого-нибудь примером, буду знать, что не зря прожил свою жизнь. Я прекрасно понимал, на что обрекаю себя, но изменять решение не хотел. Я решил в любой ситуации оставаться человеком. Порядочным человеком, который всегда, в любых условиях следует своим принципам. Принципам разумности и нравственности. Не сгибаясь ни перед кем и ни перед чем. Не предавая никогда и никого.

Таких не любят начальники. Точнее те из начальников, которые сами вышли из быдла, и к подчиненным относятся как к быдлу. К быдлу, которое все стерпит, и все перенесет - оскорбления, унижения, издевательства...

Каждый сам выбирает себе судьбу, свою дорогу. Это его выбор и его право. Я выбрал. Хотя мой выбор не совсем свободный, так как на военную службу я был подтолкнут судьбой. Если говорить откровеннее, то не просто подтолкнут, а получивши сильнейший пинок под зад от судьбы. И что самое смешное, сумев при этом еще и полюбить армию!

Но то, что военная служба - не мое призвание, косвенно подтвердила одна необычная встреча.

Это было обычное увольнение, когда вырываешься из стен училища с самыми меркантильными целями: перекусить по-человечески в какой-нибудь столовой, сходить в кино, пошататься по городу и пообщаться с девчонками. Мой товарищ Сакулин Алексей попросил меня дойти с ним до торгового центра, чтобы помочь выбрать наручные часы. После этого у нас оставался небольшой выбор. Оставшихся денег хватало либо на ужин без кино, либо на кино без ужина. Единогласно победил ужин. Небольшая столовая Академгородка была полна народа, и к нам за стол подсел невысокий худощавый мужчина лет сорока, передвигавшийся с помощью костылей. У него была большая залысина, а из-за очков смотрели внимательные черные глаза. Мы молча поглощали пищу, как вдруг он обратился ко мне:

- Молодой человек, вы не скажете, что это за значок, - показав рукой на кадетский краб, спросил он.

- Это знак об окончании суворовского военного училища, - вежливо ответил я ему, и, встретившись с ним глазами, вдруг почувствовал их необыкновенную силу.

- Ах, да, конечно, - с каким-то сожалением вздохнул он, и почти сразу добавил, - вы зря пошли в военное училище...

Мы с Алексеем переглянулись и заулыбались, в ожидании спора о пользе и необходимости армии.

- Вы считаете, что армия не производит полезных продуктов, а только потребляет, и быть военным в какой-то мере паразитично? - спросил я.

- Отчасти да, - согласился он, - но я говорю, что именно вы зря стали военным, это не ваша работа.

- Почему? - искренне удивился я. - Кто-то все равно должен служить.

- Да, вы правы, но это не ваше призвание, - он внимательно поглядел мне в глаза, - переводитесь в медицинский институт, вы по призванию врач.

- Я - врач? - заулыбался я, так как у меня никогда такой мысли не возникало.

- Да, строй, дисциплина, приказы - это не ваше дело, вы хотите и должны работать с людьми.

- Но в армии я и так буду работать с людьми, - неуверенно возразил я. И вдруг почувствовал себя маленьким и глупым по сравнению с этим человеком, который за несколько минут заглянул на дно моей души, туда, куда я даже боялся заглянуть, чтобы не бередить себе душу, и которую я прятал от других, чтобы никто не знал о моих сомнениях.

- Верно, только армия исключает любовь к людям, а вы любите их, - он несколько секунд внимательно смотрел мне в глаза, - с помощью некоторых приборов я могу очень точно определить ваши способности и склонности, но и без них я могу многое сказать о вас. Например, вам не хватает книг в библиотеке.

Я сидел ошарашенный. Откуда посторонний человек может знать, что наша училищная библиотека закрыта на ремонт, и я уже месяц мучаюсь без книг? Как он мог узнать об этом? Ведь я никому никогда ничего не говорил!

- Может быть, вы и правы, но ничего уже не изменишь, - произнес я.

- А жаль... Вы были бы хорошим медиком, - он с сожалением поглядел на меня, - вы будете хорошим замполитом, но все время будете страдать, так как ваше призвание в другом. Вы будете вынуждены делать не то, что хотите, не то, что считаете нужным. Вы будете жалеть солдат. Не давать поблажки, а в значении беречь их. Вы не пошлете их на смерть, вы лучше сами пойдете, всеми путями будете стараться пойти вместо других. Вы хотите поехать в Афганистан. Я прошу вас, не делайте этого, отбросьте все эти ваши чертовы мысли, живите, дышите, езжайте куда хотите, только не туда! Вы погибните там.

Потом он что-то говорил Алексею, пока я переваривал все сказанное им. Когда он закончил и встал из-за стола, то вдруг притянул меня к себе за плечи и горячо прошептал в ухо:

- Слушай, дурак, ты же не курсант, понимаешь! Ты же не курсант! Запомни это, ты - человек! Больше я тебе ничего не скажу, потому что если я тебе все про тебя выложу, ты все бросишь, все, что у тебя есть, уйдешь из училища. Потом может быть, жалеть будешь. Жизнь себе исковеркаешь. Все, больше меня ни о чем не спрашивай.

Он, опираясь на костыли, решительно пошел прочь.

1987 год. Онищенко Геннадий

Выпуск. Готовиться к нему стали за полгода. Пошив лейтенантской формы в ателье. Повседневной, парадной. Приезжаешь на примерку, одеваешь, смотришь в зеркало, а там не привычный курсант, а какой-то незнакомый молодой лейтенант, настолько преображает форма не только внешне, но и внутренне. Каждый старается посмотреть на себя глазами будущих подчиненных, и потому напускает на себя важность, которой еще нет, изобразить во взгляде строгость, которой тоже пока нет, а в душе прыгают веселые чертики - какой же я "орел"!

Но самым важным элементом подготовки формы к выпуску является "глаженье" сапог. По заведенному в училище обычаю хромовые сапоги носятся не "гармошкой", а "бутылочкой", когда в прослойку между кожей впихивается какая-нибудь вставка, для чего неплохо подходят фотолисты от рентгена, затем в голенище вставляют деревянную форму, разделенную на две части, и распирают эти части клинышками. Затем происходит само "глажение" утюгом, которое проводится в несколько этапов. На пару сапог уходит несколько банок сапожного крема. На первый раз задача пропитать кремом кожу горячим утюгом и придать первоначальную форму голенищу, и здесь, главное, не ошибиться. Не рассчитаешь, заузишь голенище, значит, не сможешь запихать в сапог ногу. Излишне расклинишь деревянную форму, значит, голенище будет слишком широко, и сапог будет болтаться на ноге, что тоже недопустимо. Потому все гладят по принципу - "семь раз замерь, один раз погладь". Но вот - все рассчитано правильно. Теперь идет сам процесс глаженья, когда утюгом крем "вглаживается", "впаривается", "вплавляется" в новенькую хромовую кожу, придавая ей твердость и блеск. Крем уходит банка за банкой, на его расход не обращаешь внимания. Самое главное - равномерно его распределить. И так несколько этапов, пока голенище не приобретает твердую упругую форму. Правда, сапоги становятся раза в два тяжелее обычных за счет вплавленного в них крема, но чем не пожертвуешь ради форса и красоты. Зато теперь, когда начистишь их кремом, натрешь до блеска бархоткой, наденешь это сверкающее чудо на ноги - ощущаешь себя гусаром, кавалергардом, и просто не можешь вести себя по-другому...

Экзамены доводят до дрожи в коленках. Государственные экзамены, от которых будет зависеть, какой диплом получишь - красный или синий. Если синий, значит, с тройками. А это может уже сыграть свою отрицательную роль при распределении в войска. В первую очередь правом выбора пользуются те, кто имеет красный диплом с четверками и пятерками.

До выпуска осталось совсем мало времени, и все суетятся. Кто может, поднимает свои связи через родственников и знакомых. Как же, приехал полковник из отдела кадров Сухопутных войск, который будет распределять выпускников, кому и куда ехать служить. От этого первого шага во многом зависит дальнейшая судьба офицера. Попадешь в нормальную, боевую часть, в дружный коллектив, смотришь, и пошла служба. Или окажешься в какой-нибудь дыре, каких хватает в Союзе, сопьешься, опустишься и будешь либо вечным лейтенантом, либо ждет тебя петля или пуля в голове... Больше всего никто не хочет попасть в Забайкальский военный округ и Дальневосточный. У многих родители военные, и с детства им пришлось поскитаться с ними по заброшенным в глухие места военным гарнизонам в бескрайних забайкальских степях, в монгольской пустыне или дальневосточной тайге. Престижно считается попасть в группу советских войск в Германии, но к всеобщему удивлению с этим особых проблем