Резьба по дереву

деревне, и в городе! Только идут порой, как бараны, за тем, кто рулит сейчас. А ты, чуть что не по тебе, - в кусты, в сарай, да за лобзик свой с ножичком! А надо спорить, и в морду давать, когда обижают, и получить в свою иногда не мешало бы, и с соседом на лавке потрепаться, и рюмочку иногда выпить…

Тебя ж только свои, родные, боялись, уважали и слушались. А, вернее, ранить беспокоить натуру твою художественную боялись…

Они ж в себе свое держали, друг с дружкой плакали, пели и смеялись… и выпивали… - Он тяжело охнул, перевел дыхание. – Споткнулся ты – и жизнь другого повернула в сторону твоего спотыка… Женить решили тебя на сестренке, практически… Ты бунтовал? Нет! А зачем? Так пусть будет. Аленку оставил тогда в госпитале на раздрай этому старому мудаку… Понятно, ЧТО ты, солдатик, мог?! Мог! Бить морду надо было. Тебя бы бойцы поддержали госпитальные, все ж видели все! Что-то, да делать было надо. Да, дело добром бы не кончилось, но, точно, что было бы честнее.

И одну жену к другой везти не надо было. Да, что говорить…  Не Господь Бог я, а ты не на исповеди. А надо бы, надо…

- Ну что, согрелись, Сашечка? – Николай опять увидел гостью.

- Да, спасибо. Так вкусно. А я тут дар речи потеряла от красоты такой! Это ведь, как я понимаю, все своими руками Мирослав Иванович, сотворил?!

Мирослав выдохнул тяжело, обрадовавшись перерыву в речи фронтового друга и утвердительно свесил голову.

- Я Вам привет привезла из Вашей деревни, а дорогу мне  нарисовал Степан. Вы уж его не ругайте, прошу…

Теперь уже слушали внимательно Александру. Она поведала о том, как узнала историю Мирослава и его семьи, как репортаж стал основой для некороткой повести о жизни краснодеревщика. И честно призналась, что приехала, чтобы собрать материал о необычном белорусском отшельнике и окончить свой репортаж.

- У читателей мой материал о Вас вызвал огромный интерес. А мне, можно сказать, он помог выжить, когда совсем было нехорошо мне. Но я просить Вас об интервью не стану, вижу, Вам не до этого…- Замолчала она. – Я Вас очень понимаю, и мне даже неудобно перед собой, что когда-то, совсем недавно, я хотела свести счеты с жизнью.

- Вот что, ребята. Время уже позднее. Давайте, чуток перекусим, а  ты, нам, Сашенька, расскажешь,  от чего тебе-то, молодой, неймется…  да спать ляжем. А завтра, на свежую голову, поговорим.- Предложил Николай.

- Ой, нет. Про меня уж не будем. Я в порядке, слава Богу, самоизлечилась.

Сашу уложили на русскую печь «прогреть косточки». Она впервые в жизни почувствовала, что это за чудо, и все складывала и складывала в несколько слоев под собой одеяло – так пекло от печи чем дальше к ночи, тем горячее.

Николай похрапывал в прихожей на диване. А Мирослав, хоть и расстелил свою постель, так до утра и не прилег. Ходил, ходил вокруг дома, поскрипывая тихонько снегом. Сквозь приоткрытую по- прежнему  форточку Саша чувствовала время от времени  запах табачного дыма. Курил, думал, опять купил…

А утром, когда все проснулись и собрались пить чай, Мирослав вдруг позвал не за свой «семейный» стол, а на кухню. Под окном у порога стоили сани, груженные каким-то скарбом.

- Вы, Сашенька, меня до Минска не подкинете? – Как-то смущенно обратился Мирослав к ночной гостье.

- Внука навестить решили?

- Вот молодец! Пора уже в гости-то! – Обрадовался Николай. – Уломали мы его, Александра! Ура!

- Отчего ж, навестить? Жить поеду. В деревню свою. Дом у меня там. А внук – рядом. На лето к себе Ваню заберу, ремеслу учить стану по-тихому. И жизни, опыт-то какой-никакой имеется… С меня уж хватит резьбы по дереву. А терем этот, - он вздохнул легко, - ему подарю, пусть распоряжается, раз уж так вы его хвалите.

От терема до могилки Алены, к кресту, тропинка была истоптана так, что и чистить от снега не надо. На блюдце лежали конфетки, рядом- рюмочка, с водкой, наверное. И горшок с цветущим «декабристом» алого цвета, который Александра видела вчера на кухне.

- Помянул. Простился… - Подумала Саша.

Николай похлопал по плечу товарища. Они обнялись и стояли так долго, покачиваясь.

Потом Мирослав закрыл дом, а ключ положил под мерзлую половицу на крыльце.

- Может, люди какие зайдут, а тут закрыто… Пусть поночуют, если что.

И они пошли втроем по тем же следам, которые вчера вечером привели Александру в дом отшельника. Теперь это были едва заметные темные пятнышки на поляне, заметенные снегом. Но были.

След человека остается всегда, при любом снегопаде и вьюге.


Конец.