– на колхоз по- честному горбатятся, а ты, видишь ли, индивидуальные заказы выполняешь, сам себе – организация. Когда хочешь, встал, когда хочешь спать пошел. Не по расписанию живешь, Мирка! Даже могилку индивидуальную, видишь ли, имеешь! А мы все на общее дело горбатимся!
- А я на общее дело не хочу! Я и горбатиться не хочу! И по расписанию не хочу, и сыну своему не дам! А вы на койках железных как спали, так спать и будете, вам же полметра над землей лишь бы было, а как, на чем и с кем – без разницы! Была бы чарка, да шкварка, да не было б войны… А я жить хочу!
- И что? Нравится, как живешь-то?
Мирослав развернулся и пошел в дом. Вовка – за ним. Успокаивать. Хотя сам от новости такой расстроился не меньше отца.
В дверной ручке торчали два письма. Оба от незнакомых Мирославу людей, но оба были адресованы именно ему, Мирославу. Обратные адреса указывали на то, что люди, отправившие эти письма, живут в Гомельской области, но названия населенных пунктов были разными.
Мирослав с сыном присели на диван и распечатали сразу оба.
«Мирослав, добрый день. Не пугайся, что на конверте стоит адрес чужого человека, это, чтоб быть уверенным , что вам доставят. Это я – ваш Сан Саныч.
Здравствуйте, мои дорогие!
Вот при первом же удобном случае решил вас успокоить и сообщить, что я жив- здоров. Очень скучаю, надеюсь в ближайшее время найти способ приехать, навестить и решать на нашем семейном педсовете, как быть дальше. Меня увезли по чьей-то высочайшей просьбе сюда, в глушь, заведовать фельдшерским пунктом. Пока. Обещают перевести в больницу. Но верю слабо. Я, ведь, пока не понял, куда и для чего меня так украли от вас, честно говоря, струхнул сильно. Даже думал, хоть бы не расстреляли (смеюсь).
Как там моя Тамарочка? Как Аленка? Так переживаю о вас всех, что ночами не сплю…»
Дальше было уже не очень важное. Мирослав пробежал быстро глазами, сказал «Слава Богу, жив» и перешел к следующему письму.
Это было серьезнее. От неожиданности и радости Мирослав аж подскочил и вскрикнул: «Колька мой! Нашелся!»
Он давным- давно делал запросы и в Красный Крест и в розыскную военную комиссию по поводу своего однополчанина Николая, земляка, который его когда-то там, на войне, в самые первые дни, вынес с поля боя со вспоротым животом. Сам раненый, он тащил Мирослава несколько километров, пока не сдал в руки медсанчасти. Ответов так ниоткуда и не получил, и вот он сам, его земеля Колька пишет ему собственной рукой! Николай приглашал встретиться, рассказал, что живет на берегу Припяти на Полесье, рыбак- охотник, настоящий полешук, звал в гости.
- На! Отнеси маме почитать от Сан Саныча. – Он подал Володе письмо. – А про кладбище это пока ничего не говори, не беспокой. Я позже загляну, поговорим все вместе. К свадьбе твоей надо готовиться. Вы с мамой пока поговорите, я тут печь протоплю и приду. В Вашей хате с утра протопил, тепло там.
В этот день разговора не получилось – Тамаре совсем не моглось, а тут еще это письмо от Сан Саныча совсем ее свалило без сил. Одно только и решили, что свадьбу надо срочно делать, а то девчонке жизни не дадут, как узнают, что она в положении. Надо ехать знакомиться с ее родителями в Старину, да все обговаривать по поводу бракосочетания.
Следующее утро началось с противного звука лопат, долбящих землю в рощице под окном – пришли копать могилу Алику. Тамара не могла успокоиться от такой новости, и в обед, когда загремели литавры духового оркестрика, и прошла процессия мимо ворот, она закрыла наглухо окна, разрыдалась и снова легла на кровать, подрагивая всем телом от тихого безысходного плача.
Мирослав приготовил инструмент, отправился к могилке Алены. К тому времени, как Алика отправляли на новое «место жительства», вокруг резного красивого креста с вырезанным на нем именем Алены, уже стояла оградка из деревянного заборчика, окрашенного в цвет оранжевой листвы. А калитка оградки была закрыта на шпингалет изнутри, чтоб заходили только те, кого сама Алена впустит, чтоб за столик на широкой скамейке приходили поговорить с нею только родные люди. От остальных теперь нужно и здесь подальше.
Мирослав бросил горсть земли, постоял, простился с Аликом, первым «соседом» его Аленки. Потом долго стоял и думал, как странно это – человека опускают вниз, глубоко, сверху присыпают, под венки, памятники прячут для того, чтобы он взлетел вверх… От Бога никуда не скрыться, не зарыться, как бы ни старался…
Родители Полины, люди простые и очень даже хорошие, но выпивающие, увы, рады были будущему зятю, а более того, его отцу, который во всей округе был известен как куркуль, зажиточный, себе на уме, от того, что не точил лясы на завалинке, а постоянно был занят своим ремеслом. А за него, соответственно, имел и вознаграждение неплохое. Даже в их доме кое-что, сделанное мастером- краснодеревщиком, было. Еще по случаю рождения Полинки кроватку ей заказывали с резными цветочками, зайчиками- белочками.
Если Мирослав вырезал цветы, то любой мог сразу и определить, что это цветы не придуманные, а астра, скажем, или роза. От них разве что только запах не шел – такие натуральные, почти живые получались. Если зайчик, то можно сказать, от охотника он сейчас убегает или под кустиком дрожит от дождя осеннего. Руками его душа руководила, что бы он не делал из дерева.
- Да… Раз наша будущая невестушка выросла на кровати, которую я делал, то тут уж не откажешься, не придерешься ни к чему – наш человек! – весело начал сватовство Мирослав, едва заметил свое произведение в спальне Полины.
Договорились и все порешали быстро. Расходы на себя взял Мирослав- чего уж тут мелочиться для сына родного единственного?
Одно условие – свадьбу решили и начинать и заканчивать здесь, в Старине. Свою родную деревню праздником решили не омрачать.
Тамара познакомилась поближе и с родителями, и с бабушкой Полины, да и с соседями освежила отношения – знали все друг друга и так с самого детства. Реанимировали только, так сказать. Ну, и вопрос о переезде Тамары сюда как-то за столом сам собою решился. Когда родится внук или внучка, она к ним и переберется, нянчиться будет.
На свадьбу Сан Саныч приехал тоже – не так сама свадьба, как с Тамарой встретиться-то нужно было, а это был первый случай и первая его возможность приехать.
Мирослав слышал, как они разговаривали в саду, за домом, и впервые в жизни не отошел в сторону, а разговор этот подслушал.
- Тамара, ну, смотри, как все хорошо складывается… Ну, в данной, конечно, ситуации. Сын женится и переезжает в дом жены, ты совершенно теперь свободна, и мы, наконец, можем быть вместе. Мне домик выделил колхоз. Неплохой. Хороший даже. Ну, почему же не можешь, не пойму? Я – врач, все- таки, а за тобой уход нужен, я тебя любить буду, лечить буду… Поедем, прошу!
- Сашенька, я тебя люблю, ты же знаешь. Я тебя очень люблю. Но, пойми, мне и Мирослав дорог. Не хочу его совсем одного тут оставить. Тяжело ему. Он молчит все время, а я-то чувствую, как он, бедняга, страдает. Я даже это вижу по его резьбе – не такая она стала, совсем на него не похожая – углы все строгие, рисунки неживые… Страдает он… Да и мне тут быть надо бы, когда дитенок родится у молодых. На Полининых родителей, сам видишь, надежда слабая. Но это даже - не главное. Главное – Мирослав. Он от могилки никуда не поедет. А я – от него, получается. Да и здоровье мое не даст мне жить так долго, на сколько ты, мой хороший рассчитываешь. Я и без докторов знаю – внутри у меня жизнь кончается, это я снаружи еще хорохорюсь, травка та наша, если сразу не забрала душу, так постепенно тело съест все равно. Это уж никто не излечит, даже я теперь. Недолго мне осталось, Сашок.
***
Свадьба получилась хорошая. Красивая, скромная, без гулянок на три дня. Интеллигентная какая-то по тем временам.
Сан Саныч так ни с чем и уехал, и Тамара опять загрустила. А у Мирослава теперь нервы совсем сдавать начали: народ, как назло, помирать стал гораздо активнее, чем раньше. Кладбище все расширялось и расширялось. И вот уж появились у его Алены первые «друзья по несчастью»: то в соседней деревне повесился пьяница, то в своей девчонка беременная отца грозного забоялась, да под поезд бросилась… И теперь уже этих, порешивших себя самостоятельно, стали возле могилки Алены подхоранивать. И поползло кладбище вместе со своим «аппендиксом» под самые окна Мирослава…
- Мирослав Иванович! Письмо тебе! Танцуй! – Вовка приехал родителей навестить, а, заодно, и письмо с почты прихватил для отца. – От твоего фронтового друга Николая опять.
Мирослав почему-то в этот раз обрадовался весточке этой гораздо больше, чем даже раньше. Друг писал, что грустно ему так, что и жить не хочется. Просил прощения за долгое молчание. Письмо, мол, получил, а даже обрадоваться не успел – не до того было, жену схоронил. Пошла по клюкву на болота, да так и не вернулась оттуда своими ногами. С сердцем плохо стало, а до подмоги добрались бабы пока, которые с нею были, уже опоздали.
- Поеду! Теперь поеду! – сам себе сказал решительно Мирослав, и тут же направился Тамару известить с сыном.
Собрался за час, и к вечеру отправился уже пешком на Минск – автобусов не было в это время. Ушел, а через час вернулся. Сел напротив Тамары с сыном:
- Вы вот что… вернусь, давайте, скотину сдадим колхозу, какая нам не нужна… ты, Тамара к Вовке с Полинкой перебирайся, а я отсюда совсем уеду.
- Как?! – опешила Тамара. – А Алена? А дом? И коровок не отдам – внук же скоро родится… Нет! Мира, ты что?!
- Думайте, братцы. Вернусь, готовы будьте. Я недолго…
Если Мирослав сказал, то спорить уже не нужно. Он решений своих менять не станет, а, если принял какое – так тому и быть. Значит, вынашивал долго.
***
И вернулся он скоро, через неделю с небольшим. И был решителен еще больше, чем раньше.
- Сейчас не поеду. Зимой надо ехать. Дом я себе нашел там, только к нему летом дороги нет, болота там серьезные. Зимой поеду. А пока спокойно и скот распродадим, и дом, может, кому понадобится. А нет, так ставни заколочу, пусть стоит, решит время, как быть. А вы рожайте спокойно, отведать приеду, само собой.
Внук родится, Тамара, и ты тогда собирайся. К Сан Санычу заезжал, он там рядом совсем живет, от Николая километрах в тридцати, не больше. Пообещал ему, что ты переедешь. Серьезно с ним поговорили. Ждет он тебя, нечего тут тебе ерепениться и хоронить себя заживо. Жить надо сегодняшним днем, а не назад оглядываться. Тут тебе жизни не будет. А Вовка молодой, не пропадет. Пусть на новом месте по- новому осваивается, нечего яблоки со старых деревьев собирать, пусть новый, свой, сад разводит.
ЦУ, которые Мирослав раздал всем и себе, в том числе, в точности были исполнены: часть скотины продали колхозу за копейки; корову, козу и кур перевезли в Старину к молодым; дома, и новый, и старый, продавать было некому, так что Мирослав понадежнее ставни справил, да запоры крепкие привинтил на них; Тамара с вещами переехала ждать своей участи бабушки в дом к сыну с невесткой; сам Мирослав мастерил дни напролет деревянные большие сани. Для чего они ему, никому не говорил, да никто и особо не интересовался.
***
- Ну вот… Дальше уж не мне рассказывать. Дальше я ничего не знаю. Ты теперь, голубушка, Степана найти должна. Того,
