СЕМЬ ИСТОРИЙ

перебирает невесомый белёсый пух на загорелых локтях. Хороша, чертовка!
   Она следит за дорогой. Около получаса внимательно слушаем сопрано мотора с шепеляво-шуршащим квартетом колёс. Не глядя в мою сторону, она отчетливо произносит:
   - Тогда нам по пути…
                                                                                                       

                                                ЛЕПТА

   Утро этого дня волнующее. Утро этого дня тревожное. Утро-этого-дня… превосходное!
   Первый день моего отпуска ничем не омрачить. За окном лиловеют сонно небеса, в косом свете подслеповатого хромого фонаря валит мелкий бисер белёсого снега. Двадцать шестое октября, суббота – знаменательный день. Мелком осматриваю сумку: всё необходимое уложено вчера. Осматриваю для проформы. Всё на месте. Ничто не в силах мрачить этот радостный день.
   Еле слышно бубнит телевизор. В теле лёгкая нервозность. Пью кофе. Напеваю под нос «И в тоже вас очарованье», жду такси. Сколько б ни летал, всегда одно и то же.
   Внезапно внимание привлекает суета на улице. Яркие лучи прожекторов разрезают острыми лезвиями стилетов ультрамариновый мякиш неба. Гордо из суровой темноты выплывают вертолёты, измельчают бритвами лопастей бисквитный пирог морозного воздуха в мелкую крошку. Барражируют вертолёты.
   Красную синеву рассвета вспарывают вдалеке малиновые клинки выхлопных газов военных самолётов.
  Тревожный вой сирены оповещения гражданской обороны режет слух.
   «Во, дела!» Как-то не по себе. Нервозность ушла. Пришёл интерес. Открываю окно. Снежную пустоту двора заполняют грузовики с солдатами; они на ходу выпрыгивают из кузовов и, с автоматами наперевес, рассредоточиваются по периметру территории. Остро, как собачий лай, в промороженном воздухе с шелестом горячего дыхания раздаются резкие приказы командиров.
   С растущего посреди двора в песочнице, возле уличных водопроводных труб, разросшегося куста тальника с жестяным хрустом слетают вымороженные ржаво-оранжевые листья. Они перемешиваются со снегом в однородную массу под безразличными резиновыми подошвами сапог.
    Я в замешательстве. Сплю и вижу сон? Щипаю себя за ухо, видение не исчезает – явь.
    Переключаю внимание на телевизор, его хитрое око, на картинку на экране. «Лентяйкой» прибавляю звук. Диктор Анастасия Антонова серьёзным голосом вещает, глядя с экрана прямо мне в душу.
   - Вчера, двадцать пятого октября в пять часов утра по Московскому времени, президент Соединённых Штатов Рабак Мабао объявил войну Российской Федерации…
   А-а-а! в ужасе плюхаюсь на диван. В голове дурных мыслей растревоженный пчелиный рой. «Как же так?! Какая война?!»
   Анастасия Антонова продолжает.
   - Президент России Валентин Брутин издал приказ о всеобщей мобилизации…
  «Что? – от крика едва не лопаюсь. – Мобилизация? Да что ж это такое! У меня отпуск, а тут вы со своей войной! Не наигрались, что ли! – выбрасываю руки вверх, кричу в потолок. – Нашли время!»
   Далёкий оператор в далёкой студии меняет картинки-заставки одну за другой. Вот взволнованно картавит лидер Французской республики; грассирует, по-женски жестикулируя губами, канцлер Германии.
   Осветительные ракеты короткими сине-красно-зелёными стежками сшивают распоротое на лоскуты хмурое полотнище неба.
   С яростью смотрю на телевизор. Флот – корабли в повышенной боеготовности курсируют возле морских границ государства. Авиация – кружат в небе серебристые эскадрильи. Нацелены в небо строгие ракеты.
   Шквал эмоций накрывает меня с головой.
   - Да что б ты, - это американскому президенту, - обосрался и бумажки подтереться не было!.. – выплёскиваю боль души в пространство сильный астральный посыл.
   Вязкая, как манная каша на воде, повисает тишина вокруг и во тьму погружается мир. Секунду – вдох-выдох – длится это состояние, трепетное ожидание конца света.
   Ослепив глаза, вспыхивает люстра, заливает комнату жёлтым электричеством. Загорается экран телевизора. Повеселевшая Анастасия Антонова, сдерживая с трудом радостное волнение, читает с листа, смахивая тонкой кистью с длинных ресниц слёзы.
   - Срочное сообщение ИТАР-ТАСС. От неизвестного источника из Белого Дома поступила печальное сообщение: президент Рабак Мабао внезапно ушёл из жизни вследствие острого приступа неинфекционной диареи и резкого обезвоживания организма. Вице-президент Моисей Рабинович, временно исполняющий обязанности президента США отменил ранее изданный приказ, назвал создавшуюся ситуацию недоразумением.
   - Вот! Вот! – кричу радостно. – Есть!.. Есть на белом свете высшая справедливость! Есть Господь бог!
   За окном рассвело. Жемчужный бисер снега продолжает свой медитативный полёт.
   «Красота!» - окидываю светлым взором заснеженный пейзаж. Прежде чем сесть в такси, говорю вполголоса: - А ведь и я внёс свою лепту, чтобы этот мир остался прежним!
   Коротко киваю водителю «в порт!», и захлопываю дверцу.    


                                      БАТЮШКА

   С отцом Никифором при жизни мне встретиться не довелось. Мой приезд в родную деревню Яблонево совпал с его похоронами.
   В приход нашей деревни он пришёл в солидном возрасте и с богатым жизненным багажом за спиной. «Батюшка наш-то – зек! - шептались между собой старушки. – Что творится!» «Не праведники важны, а кающиеся, - урезонивали в ответ. – Поживём – увидим!»
   Первые службы проходили при малом народе. Церковь собирались закрывать «в следующем году обязательно»  с момента перестройки.
   Уезжал народ из деревни на заработки в город, пустели дворы, и хирел приход. Всё чаще по праздникам двери церкви  были наглухо закрыты.
   Как ни парадоксально, появление отца Никифора, как новая кровь, возродило интерес к религии. Знал он, шепчутся старушки, перетирают его косточки, да внимания не обращал, всю свою энергию отдавал церкви. Потихоньку потянулись на службу слушать проповеди отца Никифора старушки-первопроходцы из чистого интереса, каков он новый батюшка, из этих, на этом слове округлялись глаза, и рука инстинктивно мелко крестила не то ляпнувший рот. «Батюшка наш – краснобай!» – внезапная реакция на первую проповедь. Следом за старушками потянулись остальные жители и оставшаяся на деревне молодёжь. Красиво отец Никифор говорил о святом Писании, цитировал наизусть целые страницы из Библии. Рассказывал вдохновенно о житии святых старцев. «Вот с кого нужно брать пример, - подчёркивал он. – Они своею жизнию доказали преданность Церкви Православной и верность земле Русской».
   Радовался отец Никифор каждому новому прихожанину, вернувшемуся в лоно церкви. «Человек без веры, как зерно, брошенное в песок, погибает душой и становится лёгкой добычей для слуг диавольских».  
    С лёгкой руки нового батюшки заработала воскресная церковная школа. И храм, которому многие пророчили забвение и разрушение, расцвёл, как яблоня весной. Засияли небесной позолотой купола, запели торжественно колокола, по праздникам собирая люд на службу, радовали взоры ослепительной белизной высокие стены. Внутренний вид храма, пострадавший значительно в годы запустения привести в порядок оказалось труднее. Нужны были квалифицированные работы реставраторов. Реставрация длилась пять лет. Открывали воссозданный храм в торжестве, провёл отец Никифор праздничное богослужение. Старушки-помощницы в белых платочках и строгих платьицах сновали внутри и снаружи храма среди прихожан. Подсказывали, кому свечи ставить, где за здравие и за упокой.
    И потекла размеренная христианская жизнь в некогда забытом божием храме.
    Отец Никифор, принимая удалённость деревни от райцентра и цивилизации, был и судьёй, и прокурором и защитником. Кого надо порицал, а кого и нахваливал. Никто ни разу не слыхал, чтобы из уст батюшки вылетали грозные слова обличения, находил добрые и мирные сравнения. Мужики в деревне ждали, проколется «поп-то наш» и начнёт блатные словечки употреблять в разговоре. Ждали и надеялись зря. Но именно с его появлением, вольно, не вольно, в речь прихожан между собой вошло много идиом из жаргона.
   Тётка Анфиса, сестра матери, не раз и сама употребляла зацепившиеся за язык словечки и передавала разговоры деревенских. «Я тебе клянусь, Митрична, Петька во всём виноват. Рамсы попутал…» Или, грозя пальцем ругающемуся матом мальцу, строго выговаривали: - Фильтруй базар, шкет, не срами мать с батькой.
    Батюшка сильно серчал, когда до него доходили слухи. Увещевал на проповедях о ненужности применения чуждой русской речи лексики. Убеждал на примере русских классиков, что в этих словах нет острой необходимости. Старушки согласно кивали головами, крестились-божились, ни в жисть, отец Никифор, не повторится это боле. Повторяли, с оглядкой по сторонам.
   Поговаривали, в деревне и родня в телефонных разговорах часто упоминала, приезжали к отцу Никифору очень странные личности. Чаще, ближе к полуночи. Когда луна пряталась за облака, и рассеянный люминесцентный свет мистически серебрил всё вокруг, окрашивая предметы в тонко-лиловые тона. Надрывался батюшкин пёс в лае; всю ночь напролёт окна в доме горели тревожно через жиденькие ситцевые занавески, да длинные тени гуляли в обнимку с ветром по двору.
   Что творилось внутри дома, одному богу известно; происходящее будоражило умы жителей, но тайное так им и оставалось. Скрытно приезжали гости, «яко тати в нощи», тихо говорили деревенские старушки, и незаметно уезжали. Пылью дымили дорогие машины летом и поднимали снежные вихри за собой в студёные зимы.
    По выражение лица отца Никифора никогда нельзя было угадать, какой след в душе оставляли эти тайные визитёры. Он всегда оставался неизменным, приветливым с людьми, помогал по хозяйству одиноким старикам.
   После одного случая батюшку стали уважительно величать – Победоносец. Причиной тому послужил разговор, услышанный батюшкой в магазине. Жаловались покупатели, что нет хорошей дороги в деревне, нет водопровода и газа; а ведь глава района обещал, когда лез настойчиво во власть. Переговаривались между собой покупатели вполголоса, сетовали на главу, называли того пустобрехом. Поинтересовался отец Никифор, легко ли попасть на приём к главе. Ой, что ты, батюшка, всплеснули женщины руками. Сколь разов-то записывались на приём! Всё пустое. Или нет его, или на выезде, или в отпуске.
   Поехал в район батюшка. Попал на приём. Какими вескими словами аргументировал, но через неделю клали асфальт по деревне, рыли траншеи, тянули водопровод, ставили опоры под газопровод. «Гляди-ко, - говорили радостно жители, завидев батюшку, - идёт наш Победоносец!»
  В соседней деревне в конце сороковых, в аккурат после войны открыли власти детдом. Свозили в него со всего Союза сирот. Существовал детдом и на тот момент. Прознал про него батюшка, расспросил людей и в один из летних дней наведался туда. вернулся домой с окаменевшим от увиденного лицом. Пошёл по домам, объяснил свою просьбу. На следующее утро поехал он в детдом с продуктами, погруженными в старый «Москвич 412». Весной и летом привозил детишек в храм, рассказывал о Господе Иисусе Христе. Тянулась душа батюшки к сиротам, и они ему отвечали взаимностью.
   Своих детей у отца Никифора не было. Жил один, без матушки.