СЕМЬ ИСТОРИЙ

смысле Вене. Дружок очухался раньше и сделал ноги. Разбудили Веню сотрудники магазина вместе с участковым. Долго крутили яйца, кто был в паре. Молчал, Веня, как партизан. Не выдавал друга – сам погибай, а товарища выручай. Не хотели с Веней заморачиваться долго, да и толку, молчит, всё берёт на себя. «И бери!» Навесили на него всё, что могли. Это он понял, когда маленько подрос и набрался в колонии житейской мудрости от опытных старших товарищей на малолетке. Больше не от кого было!  Долго добрым словом вспоминал дружка-подельника, подбившего на первое дело. «Круши, Веня, дверь, не бзди, сигналка отключена», - уверял дружок. Она была и впрямь отключена, как и мозги Вени. Дружка подрезали цыгане, когда сел с ними играть в «очко» и решил мухлевать. Пописали его ромалэ живописно. Мама с папой еле признали. Ну, бог ему судья.
    Освободился в 1978 году из взрослой. Попрощался с бродягами, говорит им, до новой встречи. Те ему, ты ёбнулся, Веня, какая новая встреча? Кушай свободу медленно, как бутерброд с маслом и красной икрой. Ну, Веня и кушал. Провёл вечер-другой с родителями и братом с сёстрами в узком семейном кругу. Скукота!.. Сказал, пойду к друзьям развеюсь. Иди, говорит отец, только с умом. Разводит Веня руками, а как ещё-то?!
   По субботам танцы в ДК. Друзья его встретили радостно, Веня, ё-моё, скока зим, в натуре, скока лет! Выпьем, братишка! Сдержаться бы Вене, да не пить. Не Судьба. Рюмка первака, вторая, в мозгу туман, на душе чтой-то потеплело. Залакировали результат «Жигулёвским». Пошла массовка! Праздник кажется невесёлым, скучным; девки – страшными. Словом, водки мало. А Веню прёт необыкновенно. Прилив сил чувствует возбуждающий. Кажется ему, всё он может. Друзья начали подначивать, Веня, слабо тряхнуть стариной, проинспектировать магазин напротив Дома Культуры. Вене бы, чёрт дери, сдержаться, но этот же чёрт дёргает его за язык. «Не слабо, - франтовато выражается. - Не слабо, бляха муха, для благородной компании – господи! какая компания, какое благородство? чушь! – провести ревизию вино-водочного отдела номер пять!» Эйфория в затуманенном мозгу. На стрёме никого. Всё в руках делающего…
   Веня остановился. Выпил пару глотков чифиря. Предложил мне, отказываюсь, горло от него першит. От непривычки, соглашается Веня, бывает.  
   «Зуб даю, настучал кто-то в ментовню, слил мой базар». Потому как только вскрыл лавку, для храбрости высосал из горла пузырь «Агдама», глядь, на пороге стоит участковый. Что ж ты, говорит, Веня, снова за своё. Никак не хочешь ума-разума набираться. Себя не жаль, так хоть мать пожалей. Следствие было скорым, суд – быстрым. Подмахнул Веня, не глядя протоколы допросов. Терять окромя свободы нечего. Снова сидит он, значит, в оградке на скамье, справа и слева сержантики молоденькие, почти как он годами. Серьёзные до жути. Брови сведены к переносице, взгляд суров. Пытается Веня балагурить, острить. Они глазом сердито – зырк! – не размыкая губ – заткнись, падла! А Вене всё нипочём. Дальше колонии не сошлют. Входят в зал судья, адвокат, прокурор. «Встать, суд идёт!» Веня тоже встал, как не уважить, судья дядька родной. Зачитывают дело. Спрашивает судья, Вениамин Андриянович, признаёте себя виновным? Отпираться смысла нет, на попятную идти стрёмно и говорит Веня, конечно, дядя Коля, вину свою признаю полностью! Зал сразу как ахнет! Судья строго одёргивает, Вениамин Андриянович, ведите себя прилично. А Веню подмывает и подмывает, ёрничает, карайте по всей строгости закона. В зале шум. Возгласы, свободу Вене! Мама в истерике, батя без утайки самогон из бутылки хлещет, волнение унимает. Дядя Коля быстренько навёл порядок в зале. Глянул на Веню, мороз по коже, подсудимый, не устраивайте из суда балаган. В итоге, как в песне: - И пошёл я к себе в Коми АССР по этапу… Впаяли Вене по совокупности червонец; благодаря его лени читать протоколы, закрыли следаки не одно дело.
    Ох, бляха муха, смешно было Вене и не до смеха. Заходит в барак, кореша от удивления дар речи потеряли. Но Веня калач тёртый. Привет честной компании, говорит. Примете бродягу? Прошла первая волна ошеломления. Веня, блин, когда пришла малява, ты идёшь по этапу, не поверили. Мало ли тёзок. Ты ж, кажись, вчерась только пятки вытер о порог зоны. Не скромничает Веня, отвечает, скука полная, братаны, на свободе. Пёрнуть не успеешь, шепчут – обосрался. Ну, так как, примите? Где кости бросить? С объятьями раскрытыми снова вошёл Веня в прежнюю незамысловатую тюремную жизнь. Даже шконку для него освободили, согнали какого-то малого. Вышел на работу. Хорошо управлялся Веня со швейной машиной; шил рукавицы-верхонки, спецодежду, фуфайки. Грянула пора нового НЭПа. Предприимчивый кум открыл на зоне своё предприятие по пошиву чехлов на кресла любых марок авто. Вот там-то Веня и трудился. Без выходных. На кой они ему, сидишь в четырёх стенах и только видишь небо через окошко. Чего скрывать, были у Вени и праздники. Когда кум заработал первый «лимон», вызвал к себе в кабинет и спрашивает, хитро так карим глазом щурит, мол, Веня, не догадываешься, зачем вызвал. Решил Веня свои оккультные способности не светить и предполагает – срок скостили? Нет, Веня, нет на то моей власти. Но другое, пожалуйста. Открывает ящичек стола и кладёт на изумрудное сукно три пачки денег. «Здесь десять тысяч. Они твои», - заявляет кум. «За что?» - удивляется Веня, выбитый откровенностью кума из колеи. Кум отвечает, с твоей помощью я стал миллионером. Человек я справедливый, выделяю твой пай, честно заработанный. Бросило Веню в жар. Куда эти деньги на зоне девать? В общак? Кум говорит, не дури, хлопчик, думай о будущем. О деньгах знаем мы с тобой. Предлагаю внести твою долю в одно предприятие на воле. Пара минут объяснения кумом дали понять Вене, что выйдет на волю с солидным кушем. В стране в то время ширилась и крепла коммерция. Обогащались все, кто как умел и хотел. Веня согласился.
   Второй срок Веня отбыл почти полностью. Кум ушел на повышение и пообещал вытащить его с зоны, коротая вечер за стаканом гидролизного, до которого охоч был очень. Перевели кума в Москву; через месяц – Вене удо. Про деньги свои он думать забыл, кум не напоминал. Вышел через проходную Веня и обалдел. Красота вокруг!.. Весна! Птицы щебечут. Зелень буйная глаза радует. Потерялся Веня на миг, будто растворился в природе. Пронзительный сигнал клаксона вернул Веню с горних высот на землю грешную. Смотрит, стоит на другой стороне дороги в тени тополей старая «девятка» мокрый асфальт, грязью заляпанная, и ничего понять не может. Встречать его здесь некому. Протяжный сигнал повторяется, открывается боковое тонированное стекло, показывается рука по локоть и машет Вене, иди сюда. Осторожно приблизился Веня, присмотрелся внимательно, - мать моя женщина, восклицает, и Мария, мать Иисуса! – кум собственной персоной. Садись, говорит, Веня, поедем. Куда? интересуется он. Дурака не валяй, мягко обрывает кум, домой. Садится Веня сзади. Салон кожаный, мягко-кремового цвета, тонко пахнет чем-то трудно уловимым и знакомым. Кожа приятно поскрипывает под Веней. Кум передаёт ему небольшую хозяйственную сумку. Что это? Твоя доля. Смотри, считай, полтора «ляма» налом. От услышанного в ушах у Вени шум морского прибоя, в висках молоточки морзянку выстукивают, в глазах утренний туман клубится. Не может быть, говорит он, товарищ майор. Кум смеётся широко, хлопает по плечу, может, Веня, ещё как может. Это – всё – твоё! Можешь войти в мой бизнес. Можешь сам распорядиться богатством с умом. Завязывай с блатной жизнью. Вложи деньги в дело. Не прозевай, назревает денежная реформа, пропадут. Откуда вы знаете, интересуется Веня. От верблюда, отвечает кум шутливо, а взгляд серьёзен.
   Спрашиваю Веню, куда вложил деньги. А, отмахивается спокойно рассказчик, просохатил. Дома  друзья, выпивки, бляди и подарки им. На такси разъезжал, как принц арабский. Разлетелись деньги быстро. Во время очередной пьянки снова выпивки оказалось мало. Тогда, в девяностые, повсюду ларьки с пойлом стояли, на каждом шагу. Притаились возле одного, отдельно стоящего, подстерегли, пока продавец по нужде ушла. Вскрыли…
И что, подстегивает меня интерес. А то, передразнил Веня. Срок новый. Выпили «Монарха», пиво такое крепкое, ты не знаешь. «Знаю». Не перебивай! Затем пару пузырей «Рояля» раздавили споро. Девчонка-продавец вернулась, цыкнули на неё, вали, мол, отсюда и молчи в тряпочку. Меня развезло. Съел «Сникерс» и уснул. Проснулся в обезьяннике. Снова суд. Снова спрашивают, признаю ли себя виновным. Да, отвечаю – дежа вю, блин, - вину полностью признаю. Карайте строго…
   Сердобольный судья попался, запросил четыре года. Прокурор не борогозил и рогом не упирался, согласился.
   Очень тяжело дался этот, бесконечным показавшийся четверик. Задумываться начал по ночам над смыслом жизни. Что, к чему, да как. Занимался на зоне тем, чем умел – шил. Помимо чехлов шил унты. Преуспел. Но уже без левых накоплений. Не было другого такого кума, как прежний товарищ майор.
   Думы мои ночами бессонными не обрели на тот момент полностью конечных очертаний. Девяносто четвёртый встретил в кругу корешей. Пили водку, шампанское, с воли подогнали проституток, свежих фруктов-овощей. В марте освободили. А вскоре, три месяца спустя, новый срок. Не пытай, за что. По глупости. Дали шестерик. К тому часу половина моих корешей либо умерла в лагерях от тубика, либо разъехалась по республикам бывшего Союза и там полегли в борьбе за передел сферы влияния с новой нарождающейся криминальной силой.  
   Трудился хорошо. С администрацией не дружил, западло, но и не ссорился. Шил себе в своём закуточке и жил тихо. Освободили снова досрочно. За три месяца – видишь, всё в моей жизни связано с числом «три» - до конца срока. Но уже за эти почти шесть лет много чего передумал, в мозгу чернозём мысли не раз перелопатил. В первую очередь, что я есть? Что оставлю после себя? Какой ценный багаж положительных воспоминаний? Чего достиг к сорока годам? Ни семьи, ни детей. Родители, слава богу, живы. Простили глупое чадо…
   Забыл сказать, с Вениамином познакомились в старательской артели, где он поварил. Готовил он, руку на сердце кладу, на славу. С фантазией, с выдумкой подходил к приготовлению пищи. Многие из артельских ему не раз говорили, что тебе бы, Веня, надо в ресторане работать. А он отшучивался, показывал свои руки, сплошь синие от татуировок и говорил, да кто ж его, мол, с таким замечательным боди-артом из прошлой жизни возьмёт в ресторан на работу. А татушечки и в самом деле были на загляденье. На плечах и коленях звёзды. На спине собор о шести куполах. На груди ангел с склонённой головой, опирающийся на длинный меч с горестно сложенными крыльями. Предплечья украшены витой кольчугой; на запястьях  браслеты с чудным узором; на левой внутренней стороне локтя Афина Паллада, на правой – тату в виде лабиринта. Заходит в лабиринт тёмное облако, выходит белое. Объяснял Веня так, лабиринт – жизнь. Заходишь в него, несёшь на себе тяжкий груз сомнений и бремя чёрных поступков, пока ищешь выхода, упираешься в тупики, душа очищается и выходишь на свет сияющим облаком.
   Как-то один молоденький старатель откуда-то с Урала, из глухой деревеньки, глядя восхищённо на Венину