Долина высохших рек

говорят – зря. Но я им не верю. Я думаю, они больше, чем до смерти боятся перемен, - наконец обронило Существо. – Пойдем, рептилия, я тебе еще кое-что покажу.  

Они поднимались долго. Камни вокруг из красных превратились в черные - зной отполировал их поверхности, и теперь они валялись словно тысячи брошенных обугленных зеркал. Скала заканчивалась округлой площадкой, посередине которой торчал гладкий белый столб, шириной в разросшийся баобаб. А где-то далеко в розовеющем небе сиротливо шелестели его четыре стальные лопасти.

- Мельница, - сообщило Существо.
- Цельнометалическая? – усомнился Ящер.
- По настроению.
- И что она мелет?
- Чушь.

Дракон задумался.

- А зачем ?
- Из нее потом строится мир.

Обволакивающе гудел ветер. Между выжженой скалой и стальной мельницей проходила тонкая окантовка молодой травы. Из сочной зелени взъерошенно торчал одуванчик.

- Здесь можно быть богом, если об этом не знать, - проронил Одушевленный Предмет.
- А если знать?
- Тогда ты видишь суть, а суть в том, что все твои чудеса не больше чем пыль и песок. Память – единственное с чем ты не можешь тут совладать.

Дракон подошел к краю скалы. Казалось, огромная изумрудная лента зацепилась за мертвые камни и теперь разливается по ветру. И что-то должно было произойти, но ничего не случилось, у бога редко что-то случается. И только два силуэта все так же вырисовывались на закатном небе – голыми ветками персикового дерева.
И в этом непроисшествии вдруг нашлась запредельность – невообразимая древность еще предсловесного мига. Мало кому удается в нее провалиться. Дракону тоже не удалось. Он всего лишь смог разглядеть в ватных сумерках неподвижность старейшин, напрасность существ и изломанность высохших рек. И было в этом во всем что-то от перезревшего, желто-серого одуванчика.

- Что ж ты мне врал-то, что вас тут много, когда кроме тебя никого нет?
- А я поначалу сомневался, - ответил Некто. И только теперь Ящер поверил в его безымянность, может, оттого, что разглядел у собеседника в глазах то предсловесное, невообразимо древнее, запредельное принятие абсолюта. И было это очень страшно, но радостно.

И тогда непроисшествие вокруг треснуло как скорлупа, и раздался рев воды. Волны заполнили все изломы высохших рек, и долина вновь стала целостной. А когда мутный поток с едва уловимым хрустом переломил узкое тело дракона, ящер на какую-то секунду различил в этой тепловатой жиже то, что он назвал бы так глупо и беззаботно - улыбкой создателя.    

А создатель действительно улыбался, стоя на красном табурете и от души поливая макет ландшафтов кипяченной водой. Вскоре в комнату ворвалось локальное неудобство в домашних тапочках. Оно принялось физически выражать свое крайнее недовольство ситуацией, но создатель был милосерден. Создатель был снисходителен.  И зная, что ему никогда не вместить всю свою истину в слова, на упрямо повторяющийся вопрос «зачем?» четырехлетний господь смиренно и лаконично ответил:

- Просто.